Никакая волна

Александр Старостин (2024)

«Никакая волна» — многослойный дебютный роман Александра Старостина, художника, журналиста и основателя группы Theodor Bastard. Эта книга основана на реалиях шоу-бизнеса и журнальной индустрии нулевых, в ней есть и узнаваемые персонажи, и личные драмы, и поиск себя в творчестве, любви и размытых стандартах медиапространства, где крутятся деньги, амбиции, обман и воля случая. Звездные имена и безымянный главный герой, модный лейбл против открытой Сети, истерика против медитации, агрессия против правды, верность против дерзости — все это «Никакая волна».

3

Редакция «Дилэй» находится на седьмом этаже между офисами двух полиграфических фирм и компанией по ремонту «Макинтошей». Журнал занимает несколько комнат в бизнес-центре, руководству которого должен арендную плату за полгода.

Когда я переступаю порог, в стену рядом со мной врезается третий том «Истории мирового рока» и отлетает к шкафу, раскрываясь на странице, посвященной Led Zeppelin.

— Ты не представляешь, что тут было, — шепотом сообщает секретарь Оля. Она маленькими шажками семенит в сторону валяющейся на полу энциклопедии. — Главный взял грант у каких-то шишек из правительства и уволил Шатунович.

— Уволил Шатунович?

— Именно! Она вещи собирает! — Оля косится на мой гипс и убирает тяжеленную книгу на полку стеллажа.

Судя по всему, энциклопедию запустил Кеша Незлобин, ответственный редактор нашего журнала.

Я с трудом пробираюсь по узкому проходу между перегородок, то и дело ударяясь загипсованной ногой о выступы столов. Там, в маленьком захламленном закутке, виднеется лысеющая голова Кеши.

— Можешь объяснить, как ты не заметил всю ту хрень, что написала Шатунович? — интересуюсь я у него, решив не упоминать летающую энциклопедию.

Кеша даже не поднимает взгляда. На нем майка The Smiths. В обоих ушах серьги. Лоснящуюся от пота лысину частично прикрывает прядь волос, зачесанных с виска. И он, как всегда, на взводе.

— Хрень — это все, о чем мы пишем, — наконец говорит он. — Эта выскочка просто пошла дальше.

«Выскочка» — это он про Шатунович.

Мне хочется ответить ему что-то желчное, но нас прерывает звук перемотки диктофона.

Пространство редакции взрывается скрипучим голосом певицы Глафиры:

— Мне кажется, что люди ни хера не врубаются в мою музыку!

Голос замолкает. И раздается стук клавиатуры.

Кеша второй раз правит интервью для кавер-стори будущего номера. Его задача — убрать все острые места, которые могут смутить читателей.

— Это, блядь, какой-то кошмар! — Он нажимает на кнопку диктофона и еще несколько ругательств виснут в воздухе.

Я рву пуговицы на воротнике рубашки. Несмотря на горсть таблеток, нога нестерпимо болит. После больничного очень сложно войти в офисный ритм.

Шатунович откуда-то из-за перегородки, разделяющей наши рабочие места, говорит, что ее давно все угнетает. Она меланхолично складывает свои пожитки в огромную картонную коробку.

— Только врубись: «Дилэй» отлизывает у Комитета по культуре. А крайняя типа я.

Шатунович — автор большинства самых правдивых статей в журнале. Остальные осторожничают. Высылают материал исполнителю или его менеджменту, а те вносят свои правки. Заменяют слова. Выкидывают целые абзацы. Это называется — «визирование». Читай: цензура.

— Многие думают, что у нас кризис. Что «Дилэй» утонул в собственном пафосе.

Так она пытается уйти от разговора о скандале с группой «Мелиса», который чуть не вышел нам боком. Скандал, в котором виновата только она.

Ее молодость.

И ее наглость.

Именно Шатунович — главная причина моего спешного выхода на работу. Ее рецензия на «Мелису» — популярнейшую российскую группу — закончилась словами: «говно на палочке».

Еще там было «жалкие потуги» и «старческий маразм».

И этого никто из редакторов не заметил.

— Тебя даже на неделю одну оставить нельзя? — Я с усилием пропихиваю гипс вперед, так, что со стола разлетается часть сваленных бумаг.

Шатунович не без садистского удовольствия смеется. У нее на шее под шарфом видны следы засосов.

— И вот о чем прикажешь писать? — жалуется она. — Ты только подумай: здоровый образ жизни!

Когда большинство людей видят ее фамилию в журнале, они уверены, что статью написал мужик.

Фанаты группы «Мелиса» готовы растерзать ее. Грозятся набить ей морду.

— Они считают, что я еврей и пидорас, — признается Шатунович.

В этом что-то есть. Это настоящий подход. Но наш Главный редактор другого мнения.

Мне приходится объяснять ей, что в нашем издании контекст важнее содержания.

Мы замазываем прыщи на лицах звезд и удаляем синяки под глазами.

Отбеливаем зубы.

Выправляем фигуры.

Дорисовываем прически.

Здесь мы каждый день убиваем реальность и создаем свою — глянцевую, стерильную и привлекательную.

— Придется пахать в какой-нибудь мелкой газетенке за копейки, — вздыхает Шатунович.

Она имеет большой опыт по части угроз. Ее однажды преследовал Саша Мозырев, один из бывших директоров молодежной радиостанции «Ваше радио», и угрожал расправой. Она назвала его в своей рецензии порнографом и негодяем.

Мы какое-то время обсуждаем эту историю полушепотом, пока Главный, закончив переговоры, не зовет меня в кабинет.

— Если будет спрашивать, то я уже ушла. — Шатунович тут же прячется за свою перегородку.

В кабинете Главного початый коньяк и какие-то тарталетки — остатки пиршества с совещаний. На стене висит огромный календарь с полуобнаженным Игги Попом. Худой и жилистый мужик позирует на камеру, словно он знатная фотомодель.

— Ну что, сиганул в толпу? Устроил перфоманс? — Главный косится на мой гипс и убирает бутылку в сейф. Он почти никогда не пьет, только угощает своих партнеров. Его кредо — здоровый образ жизни.

Я без предисловий прошу отменить решение об увольнении Шатунович.

— Она чуть переборщила и уже жалеет. Журналистика — творческий процесс. Мы не в том положении, чтобы разбрасываться людьми.

Главный вздыхает и рассказывает, что с трудом уговорил группу «Мелиса» не подавать в суд.

— Еще одно такое разбирательство, и мы утонем.

Его можно понять — «Дилэй» выкручивается как может.

Поиск спонсоров.

Заказные статьи.

Реклама шампуней.

Все, чтобы выпустить следующий номер и свести концы с концами.

— Лично прослежу за каждой статьей, — обещаю я, отчетливо понимая, что журнал без Шатунович будет просто кастрирован.

С тех пор, как блоги и интернет-сайты превратились в быстрый источник информации, вся печатная пресса стала напоминать фауну в конце мелового периода. Такой переломный момент, когда мы еще держимся и не можем признать очевидное, но с уходом последних сильных авторов неизбежно вымрем, как те самые динозавры.

Приходится объяснять это Главному.

Он задумчиво чешет подбородок и наконец со вздохом сдается:

— Ладно, пусть пока пишет рецензии на молодые группы, а дальше посмотрим.

Это победа.

Мы обсуждаем план будущих материалов: Глафира на обложке, дальше группа «Тлен», а еще дальше кто-то из западников. Давненько, например, не было старины Оззи. Это, конечно, не та музыка, которую я люблю, но приходится идти на компромиссы.

Напоследок Главный просит передать Шатунович, что это последний ее кульбит, на который редакция закрывает глаза. Я выхожу, аккуратно прикрыв за собой дверь. В офисных окнах солнце уже медленно садится за ржавые городские крыши.

Глаза Шатунович полны любопытства. Растягивая триумф своей дипломатии, я загадочно молчу.

— Ну, что он сказал? — не выдерживает она.

— Можешь вернуть на место свое барахлишко.

— Спасибо, — несмотря на весь свойственный ей цинизм, в ее голосе слышатся нотки облегчения.

— Вот о чем ты думала? Легко написать «говно на палочке», а ты похвали так, чтобы всех стошнило. Вот где искусство!

Секретарь Оля заботливо приносит нам кофе и печеньки. Сочувственно смотрит на мои побитые ноги и сообщает, что два дня подряд меня искала какая-то девица.

— Что за девица? — удивляюсь я. — Ульяна?

— Какая-то фанатка, разумеется. Ты же у нас рок-звезда, — перебивает Шатунович, а потом с интересом спрашивает, не думаю ли я, что однажды позвонит мой персональный Дэвид Чепмен.

— Тот самый, что столкнул тебя со сцены, — говорит она. — Прикинь, если он там коллекционирует твои фотки? Они наклеены у него на стену, и он пускает на них слюни.

Нас прерывает визгливый вскрик певицы Глафиры с Кешиной пленки:

— Да все, заебали такие вопросы!

Сквозь узкий просвет между завалами коробок можно увидеть, как Кеша высасывает минералку из бутылки. Пот течет с его лица. Рубашка тоже мокрая.

— Вот сука, сука, сука… — молотит он рукой по столешнице. — Ни одного нормального ответа ни на один вопрос! Ни одного! Сука!

Он в отчаянии включает быструю перемотку так, что голоса с пленки начинают звучать мультяшно, и останавливает на финальной фразе:

— Такого уебищного интервью никогда не было в моей жизни…

Кеша печатает, и мы потом читаем уже в верстке:

«Гастроли и запись альбома — вот творческие планы Глафиры».