Криабал. Апофеоз

Александр Рудазов, 2020

Искатели Криабала продолжают свою эпопею, но теперь уже под патронажем лорда Бельзедора. Брат Массено и мэтр Танзен объединяют силы, видя совпадение интересов церкви и волшебников. Дракон пытается сожрать маленького кобольда. Кроме того, на сцене появляется новая героиня, а действие время от времени переносится в глубокое прошлое, к древнему создателю Криабала.

Глава 4

4039 год до Н.Э.

Проходя мимо этой камеры, надзиратели невольно вытягивались в струнку. Сам начальник тюрьмы говорил с ее постояльцем тихо, вежливо и словно порываясь поклониться. Даже стоящие у дверей корониевые големы как будто слегка робели, хотя не имели и намека на сознание.

Узник сидел за столом и покусывал гусиное перо. Бумагу устилали каллиграфические строки. Волшебник задумчиво смотрел в зарешеченное окно — вид отсюда открывался восхитительный.

Камеру выделили ему самую лучшую. Не камеру даже, а что-то вроде номера-люкс в дорогой гостинице. Пусть стены сделаны из чистого корония, и вообще коронием тут покрыто практически все — это не более чем меры предосторожности.

Как-никак, он Бриар — человек, которого сорок лет назад официально нарекли Всемогущим и провозгласили величайшим волшебником в мире. Громкие титулы, пафосные, кричащие даже… но мало кто назовет их незаслуженными.

Хотя, конечно, злопыхателей всегда хватает.

В свои двести шестьдесят лет Бриар Всемогущий был еще далеко не стар. Высокий, широкоплечий, всегда в черном переливающемся плаще, он сразу привлекал внимание в толпе. Легкая проседь выдавала все-таки внушительный возраст, но большая часть волос оставалась черной — черными же были короткие усы и борода.

Длинный ивовый посох сейчас прислонился к стене, хотя обычно сопровождал владельца повсюду. В последнее время Бриар использовал его уже не как рабочий инструмент, а только как атрибут, вещь привычно-любимую. Все-таки люди подсознательно испытывают больше доверия к чародею, если тот помавает посохом… хотя так ли уж много реальной от него пользы, если вдуматься?

Особенно здесь. За решеткой. В корониевой камере. Укрепленной тюрьме для волшебников. Бирюзовом Холме, который холмом только называется, поскольку по сути остров посреди огненной пропасти. Его специально таким создали — особо надежной темницей для особо опасных преступников.

Но по крайней мере вид отсюда и впрямь восхитительный. Весь город как на ладони. Блистательный Парифаген, столица Парифатской республики.

Бриар родился здесь и вырос. Он любил прекрасные улицы Парифагена, его мосты и колонны, его храмы и манораты. Даже сейчас ему нравилось иногда просто выйти вечером и гулять по столичным проспектам, любоваться архитектурой мрамора и кристалла.

Если приглядеться, отсюда можно даже увидеть троедом, в котором Бриар провел детство. Во-он там, в конце бульвара Свершений… хотя нет, нельзя. Его больше нет. На его месте стоит другой, поставленный взамен разрушенного, и в общем-то на него похожий… но другой.

О войне уже мало что напоминает. Невозможно поверить, что десять лет назад из этого окна были видны только развалины. Когда титаны одержали победу, то в гневе разрушили столицу Парифатской республики. Триста бессмертных колоссов прошлись по ней волной цунами и втоптали в землю большую часть зданий.

Людей и других индивидов погибло не так уж много. Титаны не стремились истреблять жителей. В общем-то, они проявили гораздо больше милосердия, чем от них ожидали. Они не завоевали республику, не прекратили ее существование, не взяли власть в свои руки, не поставили на престол лояльных себе марионеток.

Победив, они просто наглядно продемонстрировали: вот на что мы способны! Вот какова титанова сила! Не лезьте к нам больше, оставьте в покое!

И их оставили в покое. На какое-то время, по крайней мере. У республики сейчас и выбора-то иного нет — титаны вернулись на свой остров, но два года войны уничтожили все, достигнутое за двести лет мира.

Большую часть жизни Бриар провел в спокойной и процветающей Парифатской республике. Он сам приложил руку к тому, чтобы она такой стала. Ему было всего сорок, когда началась Всемирная война — и ему было пятьдесят, когда она закончилась. Он лично поставил в ней точку, убив Кровавого Князя.

То, что это сделал именно он — во многом случайность. Просто он уже тогда считался одним из лучших чародеев республики, и неудивительно, что его включили в боевую группу, штурмом взявшую крепость на Шепельде. Даже зажатый в угол, Кеннис оставался чудовищем страшной силы — но его все же удалось одолеть.

Последний удар нанес Бриар. С тем же успехом это мог быть Анго. Или Свиришша. Но судьба распорядилась так, что это оказался Бриар — и именно его провозгласили героем-победителем. Остальных тоже не забыли, разумеется, но им почестей досталось все же меньше.

Кажется, Анго так и не перестал завидовать. Когда Бриар предстал перед трибуналом, боевой товарищ не сказал ни слова в его защиту. Обвинений, правда, тоже не выдвинул — просто молча сидел и слушал.

Бриар многое бы отдал, чтобы узнать, как он проголосовал в тот день. Его приговорили к бессрочному заключению большинством в один голос. Интересно, не принадлежал ли этот решающий голос Анго?

Хотя лучше не знать, наверное.

Жаль, что все так закончилось. Двести лет безмятежного мира — куда они делись?

Конечно, это не было спокойствие болотной лужи — республика бурно росла, вбирала новые земли, поглощала все новые государства. Не всегда гладко. Случались споры, конфликты. Многие присоединялись со скрипом. Эльфы по сей день во многом автономны в своих лесах-слободах. У гигантов почти что государство в государстве. Морская Губерния на саморегулировании. А остров-резервация Дракония вообще входит в состав республики чисто номинально.

И все же — единство. Общий язык. Общая валюта. Сама планета официально получила название Парифат — потому что разве это не было естественным?

Казалось, что так будет вечно. Казалось, что впереди Парифат ожидает только ясное небо. И так и было почти два столетия. Золотая эра республики. Золотая эра и самого Бриара. Он вел исследования, развивал мировое волшебство. Он принимал участие в разработке пирамид-маносборников и сети каменных порталов. Он разыскал несколько удивительных реликтов, и в том числе древний источник Сущностей — Дарохранилище. Он спускался в Шиасс и стоял перед вратами Хиарда. Он разработал магический язык Каш, который используется сейчас чуть ли не всеми. Его знания и могущество росли, пока он официально не был признан величайшим волшебником в мире. Ему даровали почетный титул — Всемогущий.

А потом началась война с титанами.

Их остров многим мозолил глаза. Единственный кусочек планеты, так и не вошедший в состав республики. Есть еще Царство Фей, но оно сокрыто туманами, людям нет в него доступа, и даже на карте его местонахождение отмечают только приблизительно. Где-то вот здесь. Где-то вот тут. Кто вообще может похвастаться, что видел его своими глазами?

А титаны — они в конкретной точке. Вот их остров. Алмазный Рай, так они его называют. Полторы тысячи лет назад они все переселились туда, предоставив смертным остальную планету.

Они считали, что смертным этого хватит. Полагали, что пятьдесят континентов — более чем достаточно, чтобы смертные не претендовали на их единственный остров.

Они ошиблись.

И дело даже не в Ордентусе. Да, республика была в шоке, когда титан убил консула. Главу республики. Кто бы не был? Особенно всех взбудоражило то, что убийцей оказался не отщепенец, не обезумевший титан-чудовище, а совсем наоборот. Ордентус Бунтарь нашел свой жребий в борьбе с Парифатской республикой. В борьбе с единым миром. С глобализацией.

Он провозгласил, что республика подавляет свободу и должна быть разрушена.

Но в тот раз мир не рухнул. Алмазный Рай передал Ордентуса на суд смертных — и того приговорили к смертной казни. Общественность какое-то время шумела, но потом успокоилась — и спокойствие длилось еще семьдесят пять лет.

До тех пор, пока республика не вобрала в себя последний клочок земли.

Пока оставались другие не присоединенные части планеты, на Алмазный Рай можно было не обращать внимания. Можно было заниматься пока что прочими.

Он же не последний. Он один из четырех… из трех… из двух… а потом он стал последним.

И стал слишком мозолить глаза.

Конечно, на титанов не набросились сразу же. Многие были уверены, что они сами со временем оценят прелести жизни в едином мире. Сами попросятся в состав республики. Может, на условиях автономии или даже полного самоуправления — это неважно. Парифатская республика либеральна, она готова предоставить каждому, что он хочет.

Но титаны — это не эльфы, не гиганты и даже не драконы. Назвать титана свободолюбивым — это как назвать океан влажным. Алмазный Рай — это ведь даже не государство, а просто остров, где они все живут.

Потому что любой титан скорее умрет, чем станет подданным или гражданином. Скорее умрет, чем признает над собой чью-то власть. Пусть не индивида, пусть всего лишь свода правил. Конституции.

У титанов нет законов. Нет религий. «Горд, как титан» — сравнение, возникшее отнюдь не на пустом месте.

Интересно, как они воспитывают детей?

Бриар вздохнул, отрывая перо от бумаги. Он ведь им говорил. Убеждал и консула, и сенат, что это будет ошибкой. После победы над Кровавым Князем республика не вела войн. Все присоединения были мирными, осуществленными исключительно дипломатией. Может, не всегда чистой, не всегда деликатной — но до настоящих войн ни разу не доходило.

Однако к нему не прислушались. Возможно, дело все-таки было и в Ордентусе. После того случая многие не доверяли титанам. Многих пугал сам факт присутствия в их мире столь могучих существ. Это как жить по соседству со спящим вулканом — сейчас-то безвреден, но что случится, если вдруг проснется?

Все-таки титаны слишком горды и слишком непредсказуемы. Начало войны было только вопросом времени.

На этой войне Бриар потерял брата. Брокар уступал ему в способностях, но тоже был великим чародеем. После него остался незаконченный проект, недостроенный манорат, коллекция раковин, вдовая супруга и двенадцать детей.

Было восемнадцать, но шестеро уже умерли от старости.

Сам Бриар тоже не уклонялся от гражданского долга. Считал эту войну ошибкой, но когда она началась — отправился на фронт среди первых же добровольцев.

Его знал весь мир. Не только как победителя Кровавого Князя, но и как создателя языка Каш, как автора новой магической системы, да и просто как волшебника номер один. Бриар не гонялся за славой, не рвался к власти и не любил почестей, но не мог отрицать, что равных ему нет. Слишком уж очевидный это факт, чтобы деланно скромничать.

Он и не отрицал. Бриар Всемогущий. Никто не скажет, что он не внес вклада в войну с титанами. Его заклинания отправили в Шиасс двадцать девять этих бессмертных. Среди них пятеро были нашедшими жребий. Архисильными созданиями.

Бриар споткнулся на тридцатом. Аэтернус. Алмазный Страж. У титанов нет правителей, но есть предводители — те, кого особенно уважают. Те, к чьим советам прислушиваются. Те, кто возглавляет какие-то общие деяния — грандиозные стройки, массовые переселения… и войны.

И Бриар намеревался повторить то, что сделал когда-то с Кеннисом. Добраться до вражеского предводителя, свернуть ему шею и закончить войну.

Ему не удалось. Всемогущий не сумел одолеть Вечного. Всей магии Бриара не хватило, чтобы уничтожить Аэтернуса. Они бились с Алмазным Стражем почти сутки, и Бриар остался посрамлен. Сам бы он не пощадил Аэтернуса и потому не ожидал пощады от него — но лидер титанов неожиданно даровал ему жизнь. Не стал мстить за погибших собратьев. И единственное, что он потребовал от Бриара — принести клятву, что тот не станет больше вредить титанам.

Бриар поклялся. Самой страшной магической клятвой — вратами Шиасса и бессмертной душой.

И клятву он сдержал.

И не просто сдержал. Другой бы на его месте просто сложил оружие. Он и так сделал немало — пусть другие закончат дело. Его не осудили бы. Узнав о принесенной клятве, ему позволили бы вернуться в тыл, покинуть театр боевых действий. Способности Бриара разносторонни и многогранны — он мог бы исцелять раненых и воскрешать погибших, снабжать республику припасами и возводить новые здания.

Но пока идет война, любая помощь республике будет вредом для титанов. Так рассудил Бриар. А сидеть без дела он не умел никогда. Трудоспособный, как никто, он просто не был предназначен для безделья.

И потому он попытался прекратить войну. Заявил, что хочет выступить в сенате — и ему предоставили трибуну. В назначенный час весь мир приник к проекристаллам — и весь мир видел, как Бриар Всемогущий требует немедленно заключить мир. Он произнес целую речь — бурную, горячую… но не достигшую цели.

Время еще не пришло. Если бы Бриар выступил годом позже, когда титаны перешли в наступление и республика затряслась от страха… впрочем, к тому времени было бы поздно. Через год сенат и без него начнет молить титанов о мире — только вот те будут уже слишком взбешены.

А Бриар выступил, когда война была в самом разгаре. Когда республика была пьяна от побед. Когда казалось, что Алмазный Рай вот-вот падет, и весь мир, вся планета без исключений станет одним безграничным Парифатом.

Патриотическим угаром были охвачены все. От мала до велика, от сенаторов до гонителей вшей. Над титанами смеялись, их рисовали на карикатурах и сочиняли анекдоты. Изображали какими-то чурбанами, тупыми обезьянами с высоко задранными подбородками.

И когда Бриар объявил (вовсе не стесняясь в словах), что войну нужно прекратить, на него ополчился весь мир. Из любимца общественности он мгновенно превратился в ее заклятого врага. Сенаторы в тот день освистали волшебника. Случайные прохожие плевали ему вслед.

А потом стало известно о клятве, которую он дал Аэтернусу. Бриара заклеймили предателем и дезертиром. Отдали под трибунал. Три дня разбирательств — и он попал сюда. В корониевую камеру на вершине башни.

Из этой удобной ложи он и наблюдал финальную сцену. Своими глазами видел, как титаны штурмуют Парифаген и втаптывают его в пыль. Видел падение республики. Гибель бывших товарищей.

Всего за два года до этого Парифатская республика была величайшим государством в истории. И не потому, что у нее были несокрушимые легионы. Не потому, что у нее было доступное для всех волшебство. И не в том дело, что в зале сената стояли золотые статуи, а на городских площадях били винные фонтаны. Это все пустое, мишура.

Республика была великой благодаря ее обществу. Системе социальных взаимоотношений, которая вмещала весь мир. Позволяла гармонично сосуществовать десяткам разумных видов и сотням культур. Давала всем образование, безопасность и государственную поддержку.

У Парифатской республики были свои недостатки. Все еще сильнейшее социальное неравенство, расслоение общества на аристократию и плебс, а вдобавок еще и деление на одаренных и немогущих. Но могучая конгломерация не переставала развиваться.

В конце концов, Бриар еще застал время, когда на Парифате существовало самое настоящее рабство. Разумных индивидов покупали и продавали, как скот. Ему было всего девять лет, когда отец пришел домой ликующим и объявил сыновьям, что с сегодняшнего дня они полноправные граждане.

Подумать только, насколько изменилась бы его жизнь, запоздай упразднение рабства хотя бы на год. Дети невольников получали только начальное образование, которое заканчивалось в десять лет. Их не допускали в школы Искусства. Даже не пытались проверять на скрытые способности.

Никто бы никогда не узнал, какой редкий дар скрывается в чакрах маленького Бриара.

И вот чем все закончилось. Одиннадцать лет он уже сидит за решеткой и смотрит, как рушится Парифатская республика.

Отсюда это не очень заметно. Столицу отстроили давным-давно. В конце концов, это всего лишь здания. Но вот общество… общество за десять лет так и не оправилось. Война унесла миллионы жизней, включая множество ведущих волшебников. Республика сотрясается в череде бесконечных кризисов. Она уже далеко не едина — провинции все чаще заговаривают об отделении, сепаратизм все усиливается, правительство не умеет совладать с беспорядками.

Парифат на грани распада. Возвращения к былой россыпи мелких вольниц, крошечных княжеств и королевств. Бесконечной грызне. Череде междоусобиц. К тому, с чем с таким трудом было покончено.

А Бриар Всемогущий здесь, в камере. О нем словно все позабыли.

Былые заслуги? Кому они теперь интересны? Настоящее важнее прошлого. А в настоящем он — всего лишь узник. Дезертир. Предатель интересов республики, которого все ненавидят.

Но будущее важнее настоящего. Все еще может снова измениться. Бриару двести шестьдесят лет, но для мага его силы это ничто. Даже в корониевой камере, без чародейной подпитки он проживет еще минимум век.

Более чем достаточно, чтобы закончить главный труд жизни.

Вот уже одиннадцатый год Бриар писал книгу. Одну и ту же, все заново и заново. Рвал листы и кидал их в камин — тот горел круглый год, хотя Парифаген расположен на экваторе.

Идея этой книги появилась у Бриара незадолго до войны. Поначалу он даже посчитал идею глупой — настолько вразрез она шла с тем, чему учили Бриара всю жизнь. Ему долго не верилось, что в его рассуждениях нет ошибок.

Но их, кажется, действительно нет.

Магия проста. Многие этого не понимают, но магия очень проста. На протяжении всей своей истории волшебники искусственно ее усложняли и запутывали, чтобы добиваться лучших результатов, но это не более чем сложные и запутанные костыли.

Они действуют, эти костыли. Они работают. Но все то же самое можно делать и очень-очень просто. Одним волевым усилием. Прямым контролем маны.

На самом деле больше ничего и не нужно.

Но чтобы прийти к этой простоте, вначале нужно освоить магию сложную. Парадокс, но чем она сложнее, тем легче большинство чародеев ею овладевают. Длинные зубодробительные заклинания. Календарно зависимые ритуалы со множеством переменных. Многосоставные эликсиры из редчайших ингредиентов. Артефакты, которые куются годами.

Все это сложно — но легче для восприятия. Слишком уж слабо духовное начало в смертном существе. Чтобы его расшевелить, чтобы взрастить в индивиде искру волшебника, приходится прибегать к поистине нелепым психологическим ухищрениям.

А то, что все это просто костыли и декорации, что на самом деле ничего этого не нужно… к этому приходят немногие.

Бриар изучил эти костыли и декорации, как никто. Не ради пустой почести его титуловали Всемогущим. Он и в самом деле аномально могущественный волшебник. Он владеет невероятным количеством заклинаний, ему подвластно огромное множество родов магии. Он умеет применять даже чары Света и Тьмы — причем одновременно.

До Бриара считалось, что подобное невозможно.

И последние одиннадцать лет он пытался сформулировать заветную мечту чародеев — универсальное заклинание. Искал способ свести всю магию к нескольким словам, а в идеале — к одному слову. Такому слову, которое будет действовать в любых устах, у любого человека.

У него получалось это частично. Идея ускользала. Вертелась совсем рядом, давала увидеть то хвостик, то лапку… но целиком не показывалась. Бриар исписывал все новые листы — благо в бумаге его не ограничивали.

Экспериментировать с волшебством в корониевой камере — паргоронский труд. Даже Бриар не мог здесь колдовать. Чакры отказывались обрабатывать ману. Пшикали, как пустые гориски.

Но в том-то и дело, что идея, которую он пытался поймать, обещала решить эту проблему.

На первый взгляд казалось, что Бриар создает обычные волшебные свитки. Самое простое дело, даже рядовые волшебники без труда их производят. Начертать заклинание, влить мановый заряд. Элементарно. Первый свой свиток Бриар сотворил двенадцати лет от роду. Его всегда интересовала эта методика.

Но свитки — одноразовые. Они одноразовы по определению. Их нельзя даже перезарядить — мана пропитывает сам материал, содержится в бумаге или чернилах. Истраченный свиток либо рассыпается, либо становится чистым — зависит от методики.

Артефакты — дело другое. Они многоразовые. Гораздо сложнее свитков, зато многоразовые. Однако мана им все равно нужна, без нее никуда. Если артефакт получает ману от владельца, в корониевой камере он точно так же бесполезен. А если тратит собственный запас, тот рано или поздно закончится.

Но что если найти… альтернативу?

Здесь и сейчас, на одиннадцатый год заключения, Бриар Всемогущий наконец отыскал решение. Пока еще это не универсальное заклинание, далеко нет. Но это первый шаг к нему.

Вечный волшебный свиток. Неограниченный. Действующий в любых руках.

Невозможно?.. О, Бриар уже не раз делал то, что считалось до него невозможным.

Причем он сотворил этот свиток в корониевой камере. Неспособный колдовать.

И в том-то и дело, что он не колдовал. Не применял активную ману. Не выпускал из себя заклинаний.

Вместо этого он заклинание… оживил. Аномально могущественный волшебник, он сумел сконцентрировать магический импульс в конкретном участке астрального тела — и отделил этот участок. Перенес его на лист бумаги — и позволил жить собственной жизнью.

Одушевление — самый простой процесс на свете. Бесхозные искры сознания носятся повсюду мириадами. Какая-нибудь крохотная паучиха откладывает тысячу яиц — и в них возникает тысяча душ.

Маги тоже знают в этом толк. Бриар мог одушевить что угодно. Вдохнуть жизнь в хладный труп — и обменяться словами с мертвецом. Вдохнуть жизнь в бесформенную стихию — и узреть бушующего элементаля. Вдохнуть жизнь в предмет обихода — и получить верного прислужника-объекталя. Вдохнуть жизнь в артефактное изделие — и создать мыслящего голема.

Но сейчас Бриар одушевлял… заклинание. Не просто вливал ману, а даровал ему душу. Не бумаге, не чернилам, а самой сути чародейства — пусть и воплощенной в материальном виде.

Теперь это не просто заклинание, а самостоятельная личность. Носитель бессмертного сознания и источник маны. Оно живет и существует только для выполнения конкретной задачи — но эту задачу оно выполнит, игнорируя короний.

Ведь у заклинания нет духовных линий. И нет чакр. Оно само по себе как чистая чакра — только рассредоточенная. И если воззвать к ней, если произнести нужные слова…

— Маракурита орхара баста! — произнес Бриар, поднявшись со стула. — Иневорк! Сото риаро, армеда хили!

И… ничего не произошло. Ничего не случилось. Листок по-прежнему лежал на столе, Бриар по-прежнему стоял посреди камеры.

— Чего-то не хватает, — задумчиво сказал он.

Странно. Конечно, неудачных попыток было уже бессчетно, но он был уверен, что в этот раз все рассчитал верно. Видеть рисунок ауры короний не мешает — и Бриар видел безупречную законченную решетку. Прекрасный гармоничный узор элементарного заклинания Побега.

Но оно почему-то не срабатывает. Быть может, короний его все-таки ограничивает? В теории он мешать не должен, но практика часто расходится с теорией. Бриар мог чего-то не учесть, упустить из виду какую-нибудь мелочь.

Он еще раз повторил звуковую комбинацию. Нет, оговорки нигде не было, все произнесено правильно. Абсолютная точность не требуется — живое заклинание не разумно в привычном понимании этого слова, но достаточно сообразительно. Если не слишком коверкать слова, оно поймет сигнал.

Еще часов шесть Бриар просидел за столом, проверяя все по новой. Пищеграмма дважды вспыхивала, выдав сначала завтрак, а затем обед, но узник даже не смотрел в ту сторону. Ему не хотелось ни есть, ни пить.

И в конце концов его лицо просветлело.

Как это часто бывает, он действительно упустил из виду крошечную деталь. Живое заклинание обитает в своем листе бумаги. У него нет глаз и ушей. Оно все же воспринимает окружающий мир, но совсем иначе, труднопредставимо для человека.

И для того, чтобы оно распознало звуковую комбинацию, нужно войти с ним в эфирный контакт. Плотно сомкнуть астральные тела.

Самый простой способ это сделать — тактильный.

Пламя Паргорона, как же глупо. Бриар невольно рассмеялся. Величайший волшебник Парифата, господа. Шесть часов ломал голову, не догадываясь взять листок в руки.

Но теперь он это сделал. В последний раз взглянул на вид за окном и снова произнес:

— Маракурита орхара баста! Иневорк! Сото риаро, армеда хили!

Отзвучало последнее слово — и Бриар Всемогущий растворился в воздухе.