Кого выбирает жизнь?

Александр Иванович Вовк, 2018

Налаженная жизнь интересного, умного и творческого профессора внезапно рухнула. Борясь с тяжелым инфарктом нежно любимой жены, без которой ему не жить, он и сам с инсультом угодил в реанимацию. Уже находясь «там», по мнению врачей, он все-таки воскрес, но, придя в себя, осознал весь ужас семейной драмы. Явилось горькое отчаяние. В реанимации месяц не держалось давление. Только с дозатором. Иначе – сразу в ноль. Медики сложили руки. От прежней жизни остались лишь воспоминания и размышления, разъедающие душу. Днём и ночью. «И вот так, экспонатом, теперь до конца? – не мог не понять он. – Нужно что-то решать…»

13

В приемном отделении городской больницы, в которую тебя доставили, дежурным врачом оказалась симпатичная женщина средних лет независимого вида в идеально отглаженном халатике салатного цвета, кстати, заведующая кардиологическим отделением. Она принимала мою супругу и сопроводительные медицинские документы из рук кардиологической бригады, а я стал свидетелем того, как она сносилась с коллегами из «Скорой помощи». Обращаясь к врачу, возглавлявшему бригаду «Скорой», дежурная без обиняков спросила:

— Как это понимать, уважаемый? При очевидном и тяжелом инфаркте миокарда вы предлагаете мне подписать доставку больной с гипертоническим кризом? И это притом, что больная двое или трое суток находится в тяжелом состоянии? Я не первый год работаю, но такого… (она произнесла слово, которое не очень вязалось с ее миловидностью) еще не встречала! Сейчас же переписывайте документ! С такой липой я больную от вас не приму и ничего не подпишу!

Тогда я не очень-то понял, что это означало, ибо меня больше волновало твоё состояние после поездки по ужасным городским дорогам, которые способны в машине, почти лишенной амортизации, как наша, и здорового человека сделать больным, но факт проявления принципиальности со стороны дежурного врача вселил в меня крохотную надежду. Тем более что Валентина Владимировна, как ее звали, уже успела со мной познакомиться. Она сама мне представилась, расспросила по существу и пообещала, что столь тяжелую больную будет вести лично. У меня сразу возникло к ней полное доверие.

Мне позволили пройти с тобой, уже пересаженной в кресло-каталку, которую медсестра привычно покатила куда-то по этажам, коридорам, лифтам, опять по этажам и коридорам… Идя перед каталкой, я распахивал многочисленные пластиковые двери, на стёклах которых назойливо красовалось красное пятно с крупными буквами, набранными белым шрифтом: «Это проект Путина. Модернизация здравоохранения».

«Да уж! — подумал я. — Видимо, модернизация теперь стала синонимом краха!»

Больничная палата № 403 оказалась неплохо оборудована — умывальник, туалет. Ко всем кроватям подведен кислород, столь необходимый в твоем состоянии, и мы им немедленно воспользовались.

Едва тебя положили на жесткую кровать, где под простынкой просвечивалась холодная клеенка, как медицинская сестра появилась со стойкой для так называемых систем, сноровисто отыскала вену на локтевом изгибе, отрегулировала подачу ритмично булькающего в пузырьке препарата.

В палату по-хозяйски вошла Валентина Владимировна:

— Вот и хорошо! — констатировала она, оглядев тебя, общий порядок, вовремя запущенную в работу систему и подключенный кислород. — А вы пока нам не нужны! Завтра принесёте всё по списку этой листовки! — обратилась она ко мне. — Я выписала вам круглосуточный пропуск, возьмите. Телефон мы ваш знаем, а сейчас не надо нам мешать!

Я поцеловал тебя, лежавшую в полузабытье с побелевшими искусанными губами, прошептав, чтобы больше не волновалась, собрал в охапку твоё пальто и другие, ненужные в палате вещи, и, держа их перед собой, ошарашенный завершением кошмара последних двух суток, путаными коридорами и лестницами выбрался на улицу, сориентировался, куда нас с тобой завезли, и побрел к незнакомой автобусной остановке, чтобы отправиться в опустевший без тебя дом.

Пожалуй, только тогда на меня, нещадно толкаемого безучастными попутчиками в переполненном автобусе, с руками, занятыми ворохом твоих вещей, не имеющего возможности уцепиться за какой-нибудь поручень, обрушилось всё понимание той беды, к которой приблизилась наша семья. Столько лет мы с тобой неразлучно встречали все радости и невзгоды, и вдруг такая перспектива… Нервы мои достигли некого края, но разум, если он ещё остался у меня после всех передряг, заботливо удерживал сознание от попыток предугадать нашу с тобой незавидную судьбу.

Интересно, бывают ли судьбы счастливыми? Пожалуй, должны быть и такие! Так почему же о судьбе люди всегда вспоминают лишь в связи с какими-то бедами? Не потому ли, что несчастные судьбы нам всем стали куда привычнее счастливых?

Обалдевший от свалившейся беды, уже воспринятой мною как полноразмерное горе, я открыл квартиру и, совершенно опустошенный, уселся на тумбочку у двери. Что было дальше, вплоть до середины ночи, когда я, не раздеваясь, рухнул в полупустую постель, мне не запомнилось.