Ушебти

Александр Асмолов, 2008

Дословно Ушебти обозначают маленькие статуэтки, которые раньше египтяне клали в большом ящике вместе с саркофагом богатого покойника и его утварью в погребальную камеру. Это были фигурки слуг, которые, по представлениям древних людей, должны были выполнять за своего хозяина в ином мире всю необходимую работу. В переносном смысле Ушебти называют человека, чьё сознание подчинено воле другого. Героиня романа узнала об этом слишком поздно. То, что секреты воздействия на психику и сексуальность человека, спрятанные в тантре, одной из мистических ветвей йоги, не всегда используются с добрыми намерениями, для многих так и осталось тайной. Это третий том в цикле Ушебти.

Глава III. Антверпен

Большой овальный стол из полированного красного дерева занимал всю середину конференц-зала компании по производству женского белья «Фламандская лилия». Дюжина солидных мужчин и женщин сидела за ним в удобных кожаных креслах, разложив перед собой разноцветные буклеты, стопки отпечатанных документов и миниатюрные переносные компьютеры. Особняком держались две женщины, судя по одежде, иностранки. Солидная, грузная дама лет пятидесяти с низким грудным голосом и властными манерами была явным лидером, в ее тени находилась миловидная молодая женщина, молчаливо и точно выполнявшая работу помощницы. Последняя явно волновалась, отчего не поднимала своих умных серых глаз, пряча их за деловыми очками в красивой оправе. Когда она склонялась над бумагами или клавиатурой ноутбука, непослушная прядь сползала на ровный красивый лоб, отчего проявлялась маленькая вертикальная морщинка над прямой переносицей, но хозяйка привычным жестом поправляла прическу, и морщинка исчезала.

Присутствующие мужчины невольно наблюдали за этой игрой, находя помощницу просто очаровательной. Они впервые работали с русскими, рассматривая их в прямом и переносном смысле. Сложившиеся стереотипы и недоверчивость в делах бизнеса заставляли мужчин прислушиваться и присматриваться к этим представительницам бизнеса пугающей, огромной, дикой страны, но обладающей просто бездонным, по их меркам, рынком сбыта продукции кружевной империи.

— Ну, что же, думаю, что мы обсудили все детали, — председатель правления компании оглядел присутствующих в зале. — Есть ли еще вопросы? Тогда позволю себе поздравить нашего нового компаньона в лице Натали.

Все зааплодировали, выражая одобрение.

— До завтрашнего заседания наши юристы подготовят необходимые документы, а у нас еще будет время подумать, — он слегка поклонился всем сидевшим за столом. — Благодарю вас, коллеги и наши очаровательные московские гости. Будем надеяться на долгое и успешное сотрудничество. Россия таит немало загадок, верю, что приятных. На сегодня заседание объявляю закрытым. Завтра у нас самая приятная часть переговоров: мы поднимем бокалы с шампанским после того, как поставим свои подписи на договоре. Встречаемся в десять.

Присутствующие подхватили шутливое настроение президента и, живо обмениваясь мнениями, вслед за ним стали покидать свои места. Александра взглянула на свою патронессу. Наталья Михайловна держалась абсолютно спокойно и улыбалась в ответ радушным жестам окружающих. Лишь по тому, как она кинулась сама собирать бумаги, разложенные перед ней на столе, Саша поняла, что та взволнована. Да, проект был нешуточным, и вопрос был не только в сумме. По договору в качестве оплаты сделки четыре магазина «Орхидеи», принадлежавшие Наталье Михайловне, переходили в собственность дочерней компании «Фламандской лилии», которую предполагалось в течение лета открыть в Москве. Все быстро прощались, отправляясь по делам.

— Дорогая Натали, примите и мои поздравления, — кареглазый молодой человек мягко пожал руку русскому гренадеру в строгом женском костюме.

— Спасибо, Ги.

— Мне бы очень хотелось реабилитироваться за свой вчерашний промах, — его английский звучал с небольшим французским акцентом. — Ничего не могу с собой поделать, когда вижу красивых женщин.

Дамы улыбнулись, вспоминая вчерашний ужин в ресторане. После многочасового заседания все чувствовали себя усталыми и готовы были откликнуться на любую шутку.

— На меня можете не рассчитывать, — Наталья Михайловна кокетливо стрельнула глазками. — Я уже обещала пообедать с Гертом.

— В таком случае, — он взглянул на помощницу русской бизнес-леди. — Может быть, Вы, Алекс, простите грешного и дадите мне последний шанс. Ради всех святых, будьте снисходительны и не отказывайте, мы ведь завтра станем компаньонами.

— Право, не знаю, — молодая женщина явно спрашивала разрешения у патронессы. — Мне еще нужно поработать с документами.

— Расслабься, девочка, — шефиня была настроена благодушно. — Нужно заботиться о компаньонах, — она оценивающе окинула взглядом кареглазого. — Мужчины так нуждаются в сострадании и заботе.

Вообще-то, Натали наметила этого красавчика в свои сопровождающие. Но, видно, у европейцев другие правила, и мальчик предназначен не ей. Жаль, она смогла бы проверить, каковы они на прочность, эти холеные бельгийцы. Когда после переговоров в России компаньоны устраивали «девичники» в сауне с мальчиками по вызову, она всегда выбирала себе какого-нибудь «резвого скакуна», чтобы снять напряжение. Этот шустрый парень ее вполне бы устроил, но ее жребий — Герт Ну что же, тогда поговорим о жизни за бокалом вина.

— Доверяю Вам мою умницу и скромницу, Ги, — полные, ярко накрашенные губы говорили одно, а в потускневших, некогда больших и нежных глазах читалось другое. — Надеюсь, в Бельгии джентльмены не хуже английских.

— Намного хуже, Натали, — в глазах кареглазого запрыгали чертики. — Если мы встречаем красивых женщин, то уже не можем думать ни о бизнесе, ни о политике. Нас можно брать голыми руками. И скажу Вам по секрету, некоторые этим пользуются. Дамы рассмеялись, а русский «гренадер» игриво погрозил шалуну. Впрочем, со стороны это выглядело не столь забавно — здоровенный кулак, размером почти с голову кареглазого, многозначительно покачался перед его носом. Но большое видится на расстоянии, поэтому у шутившей троицы нестроение не испортилось.

— С удовольствием проведу экскурсию по городу и покажу все достопримечательности, благо, Гент может соперничать и с Брюгге, и с Антверпеном, но начнем с набережной и моего любимого ресторанчика, — Ги умоляюще посмотрел на молодую женщину. — Алекс, соглашайтесь, и увидите самого счастливого человека на свете, который будет сопровождать Вас весь вечер.

— Ваше счастье так недолговечно?

— О, я неверно выразился, — встрепенулся мужчина, почуяв женскую игру. — Если позволите, я прочту что-нибудь из Рембо или Бодлера. Я всегда теряюсь…

— Когда встречаете любую женщину, — вместо него закончила фразу Саша.

— Нет, — чуть понизив интонацию и без того вкрадчивого голоса, почти шепотом произнес Ги. — Такую мне еще не доводилось встретить.

— Что-то мне подсказывает, — патронесса с иронией посмотрела на молодых людей, — Что Герт меня уже заждался. — Отойдя на пару шагов, она обернулась. — Александра, не выключай сотовый, мне может понадобиться твоя консультация.

— Хорошо, Наталья Михайловна.

— Не волнуйтесь, Натали, — кареглазый обворожительно улыбнулся. — Ваше сокровище в десять уже будет в кроватке. Натали хотела уточнить — в какой, но удержалась. Это в своем офисе или магазинах она не стеснялась в выражениях, но тут приходилось следить за своим несдержанным язычком.

— Ги, а Вы всегда так легко раздаете обещания?

— Нет, только те, которые выполнить мне будет очень трудно.

— Так Вы обманщик?

— Лишь сердце обмануть смогу свое. Твое, увы, мне недоступно.

— И вдобавок, поэт…

— Это не я.

— Рэмбо?

— С тобою жизнь теряется моя, что мне теперь грешить на память.

— А мы не заблудимся с такой забывчивостью?

— Я заплутал в том сне, что наяву ты взглядом двери отворяешь, где я тебя в беспамятстве зову, и буду ждать, и ты об этом знаешь.

— Замечательно! Обещайте мне рассказать о литературе Бельгии. Признаюсь, я о ней, к стыду своему, ничего не знаю. Заметив, что Ги собирается ответить ей в том же духе, Александра едва коснулась краешками пальцев его рта. Он замер, чуть приоткрыв свои горячие губы. Это было похоже на поцелуй. Первый, робкий, мимолетный. Саша отстранила руку, хотя ей этого и не хотелось делать. Смущаясь, она оглянулась. Оказывается, молодые люди стояли одни в просторном конференц-зале. Невидимые кондиционеры гнали прохладный воздух, и это было очень кстати. Ей стало жарко, ведь на дворе стояла ранняя весна.

— Первое упоминание о нашем городе встречается в седьмом веке. Гент начал формироваться вокруг двух аббатств, построенных у слияния рек Шельды и Лее, — Ги с обожанием посмотрел на свою спутницу. — Алекс, Вы не должны отвлекаться на других мужчин, а смотреть только на своего гида.

— Как забавно, — улыбнулась Саша. — Вчера Вы были просто Ги, а сегодня стали Гидом. Простите, а как звучит полное имя?

— Жил маленький гном, по кличке Гийом, он в норке хранил бонбоньерку…

— Слушайте, я так не могу. Вы бываете когда-нибудь серьезным?

— Прославился Ги серьезным трудом, из прутиков сплел этажерку.

При этом Ги скорчил смешную рожицу. Саша не выдержала и засмеялась. Прохожие оборачивались на нее, но их удивленные лица только подстегивали женщину в деловом костюме. Ги продолжал играть свою роль, он сделал вид, что обиделся, сдвинув свои красивые, вразлет, брови, и скорчил плаксивую физиономию. Свидетели этой сценки, не зная подоплеки, сочувствовали мужчине, укоризненно поглядывая на бессердечную молодую женщину. Но и это не спасало ситуации, а лишь подливало масла в огонь. Прижав к груди свою сумочку, Саша смеялась, делая умоляющие жесты Ги, чтобы тот не продолжал. Он же только потупился, рассматривая что-то под ногами, готовый вот-вот расплакаться.

— Конфеты и пряники он не жевал, а складывал их в бонбоньерку.

При этом гид сложил руки за спиной и, не поднимая головы, чертил носком одной туфли перед собой какие-то линии, продолжая бубнить себе под нос.

— Вот только с надежностью Ги проморгал, запас тот сломал этажерку.

Он был похож на маленького проказника, который не хочет сознаваться в своих проделках, искренне надеясь на справедливость. Саша не могла сдержать от хохота слез. Так продолжалось еще несколько минут. Когда же ей удалось сделать над собой усилие и прекратить смех, Ги вопросительно посмотрел на русскую.

— У меня такое смешное имя?

Саша ответила не сразу. Отрицательно покачав головой, чтобы не прыснуть от смеха, она очаровательно улыбнулась.

— Мне понравился гном. Очень образно. Они помолчали.

— Своим названием наша страна обязана племенам бельгов, — как ни в чем не бывало затараторил Ги, хитро поглядывая на свою спутницу. — Они жили здесь во времена римской империи. Все это время нас завоевывали то римляне, то норманны, то испанцы, то тевтонцы, то франки, то соседи из Нидерландов. Сильное влияние на развитие страны и промышленности оказали англичане. Когда-то Гент был вторым по величине городом в Европе.

Саша взяла Ги под руку, и они медленно пошли по узким извилистым улочкам к набережной. Останавливались то у собора святого Бавона, раздавшего когда-то свое имущество и земли крестьянам, то у церкви святого Николая, строительство которой растянулось почти на три века, то на мосту Святого Михаила, считавшегося самым романтическим местом города.

— На той стороне реки уже четыре века стоит бронзовая статуя заступника наших влюбленных, — Ги нежно посмотрел на свою спутницу. — Легенда гласит, что этот святой не брал деньги за свою помощь, а только дозволял прикоснуться к своему кошельку, что висит у него на поясе. С тех пор из всей бронзовой фигуры блестит только кошелек, отполированный прикосновением тысяч рук. Все хотят быть счастливыми в любви.

— Как интересно, — вскинулась Саша. — Я тоже хочу.

— Пойдемте, это рядом.

Когда они медленно шли по мосту, глядя, как солнце поблескивает на речной волне, Ги показал вдаль.

— А там знаменитая башня Беффруа. Первоначально она была построена как сторожевая вышка с набатным колоколом. Девяносто метров высотой, а на самой верхушке — дракон, как символ стойкости. Когда город разросся, она была и городским советом, и библиотекой, и торговой палатой, в ней даже хранили городскую казну и печать. Потом пристроили большое здание…

— Для монетного двора?

— Нет, там теперь ратуша. А вот башня осталась почти без изменений. Представляете, это английское изобретение средних веков так прижилось в Бельгии, что у нас башен Беффруа тридцать две. Больше, чем в самой Англии.

— А золотистый круг, это циферблат?

— Да, в девятнадцатом веке купцы скинулись на швейцарские часы, с тех пор на каждую сторону света смотрит свой циферблат.

— Я видела утром эту башню из окна гостиницы.

— Так у Вас окно на площадь? Она кивнула.

— Тогда Вы должны видеть всю линейку.

— Вы имеете в виду собор?

— Ратушу и оба собора. Святого Бавона и святого Николая. Они сориентированы с юга на север, так что шпили составляют прямую линию.

— И какой в этом смысл?

— Навигационные знаки. Это сейчас судоходство на наших реках и накалах играет второстепенную роль, а вплоть до прошлого века это были торговые магистрали. Гент занимал очень выгодное положение — слияние двух крупных судоходных рек и каналов. Вот, кстати, посмотрите на эту улицу.

— Красивые дома, — восхищенно протянула Александра. — Как картинки, и нет похожих.

— Это знаменитая улица Грае лей. Название можно перевести, как «улица трав и овощей». Когда-то здесь шумела торговля, а дома принадлежали зажиточным купцам. Каждый хотел быть непохожим на остальных.

— Как вам удалось сохранить эту красоту? Война не коснулась?

— Еще как, — он помолчал. — Наши земли всегда привлекали к себе внимание других стран, да и воевать они предпочитали здесь. Ту войну, что вы называете Первой мировой, в Бельгии называют Великой войной. Почти все города были разрушены. Кстати, недалеко отсюда есть маленький городок, где тогдашний ефрейтор лежал в госпитале, а теперь туда любят наведываться молодые наци из Германии. Впрочем, потом фюрер забыл это и приказывал бомбить наши города со всей немецкой тщательностью. Вся страна лежала в руинах.

— России тоже досталось, Ги.

— О, я это знаю, — они медленно шагали в ногу, каждый думая о своем. — Давайте не будем о грустном. Вот напротив улица Конрляй, улица «зерна». На набережной были причалы и склады, а здесь шла торговля.

— Как интересно, — откликнулась спутница.

— Вы еще не видели здание Хлебных складов. Оно построено так, что на каждый метр высоты его фронтальная стена отклоняется на сантиметр вперед.

— Зачем? — поинтересовалась Саша. — Как Пизанская башня?

— Нет, чтобы облегчить нагрузку для лебедок, закрепленных на крыше.

— И они до сих пор работают?

— Ну что Вы. Теперь построены зерновые элеваторы, а в том здании отличный ресторан. И мы там пообедаем.

— Вы серьезно?

— Алекс, Вы все время переспрашиваете меня, — он остановился и заглянул ей в глаза. — Я произвожу впечатление несерьезного человека?

— Простите, я не хотела Вас обидеть.

— Тогда вперед.

С каким-то мальчишеским азартом Ги увлек Сашу за собой, пустившись чуть ли не вприпрыжку. Было что-то наивно-трогательное в этой непосредственности. Хотелось забыть все дела и сомнения. Отдаться без остатка этому старому красивому городу, сонной реке, лениво плескавшейся у невысоких берегов набережной, ласковому майскому солнцу и желанию нравиться, а возможно, и более того.

— Какой замечательный вид отсюда, — с восторгом произнесла Саша, подавшись вперед. — Весь город как на ладони. Красиво. А это набережная Шельды?

Ги утвердительно кивнул, с восторгом и даже гордостью разглядывая свою собеседницу. В ней так гармонично сочетались деловая женщина и наивный, восторженный ребенок, готовый удивляться и радоваться всему на свете. Эта неподдельная искренность и открытость так редко встречаются в сытой Европе, где за достаток нужно постоянно бороться с ближним. Хотя и в цивилизованных формах.

Они сидели у большого окна на третьем этаже ресторана, который был устроен внутри старинного здания. Стены и фасад сохранились нетронутыми, а вот внутри все недавно перестроили. Бесшумный прозрачный лифт поднимал гостей с небольшими остановками у маленьких площадок, от которых в разные стороны расходились узкие дорожки. Этажей в привычном понимании не было, вдоль стен ютились небольшие площадки, оставляя середину здания незанятой. Чуть правее и ниже за стеклянной перегородкой виднелась кухня, где вокруг плит и столов суетилась поварская братия. Площадки у стен и соединяющие их лестницы были сделаны из металла и стекла, что создавало иллюзию необычного простора внутри. Собственно ресторан не являлся чем-то целым, он, скорее, состоял из нескольких десятков отдельных площадок со столиками на двоих или четверых посетителей. Официанты лавировали между этими площадками по узеньким лестницам, как акробаты. Ресторан чем-то напоминал колесо обозрения, только неподвижное. Молодые люди разместились на самой высокой площадке под крышей, чем-то напоминавшей ласточкино гнездо.

— Здесь река поворачивает и замедляет течение. Дальше большой подъемный мост.

— Разводной, как у нас в Питере?! — воскликнула Александра.

— Нет, именно подъемный, — пояснил Ги. — На берегу стоят башни, и он поднимается вверх сразу с двух сторон. Целиком.

— Правда? — она смутилась своей оплошности. — Ой, простите, я верю. Просто это так необычно.

— Хорошо, мы доедем до него, и очень даже может быть, что увидим это собственными глазами.

— Нет, нет, это лишнее, — начала, было оправдываться Саша.

— Да, да, да, — передразнил он ее. — И пока не увидим, не сдвинемся с места.

— Какой Вы настойчивый мужчина, — постаралась свести к шутке свою оплошность молодая женщина.

— Стойкость мужчины определяется его преданностью женщине.

— Красиво. Кто это сказал?

— Тот, кто влюблен, слагает чаще песни, но не затем, чтоб помнили о нем.

— Вы не перестаете меня удивлять, — искренне призналась Саша.

— Лишь женщины да звездный небосвод достойны удивленья в этой жизни.

Она замолчала, подперев ладонью лицо с правильными чертами, которое в обыденной жизни нельзя было назвать красивым, скорее, привлекательным или симпатичным, но сейчас… Ее серые глаза излучали неподдельный искренний интерес к сидящему напротив мужчине. Она не скрывала своего удивления и восторга. Когда еще встретится такой… Саша не могла сформулировать этого определения и решила заглянуть в душу кареглазого поглубже. Без жеманства и хитрости, как это делают маленькие дети, столкнувшись с чем-то необычным.

Ги выдержал этот долгий изучающий взгляд и как ни в чем не бывало предложил ей выбрать что-нибудь из напитков. Горячие закуски и рыбные блюда он предлагал сам, подробно объясняя, из чего и как они приготовлены. Пока они ждали заказ, потягивая холодный мартини, он продолжил обзорную экскурсию.

— Посмотрите правее. Там, за домом с синим флагом. Видите две серые башни?

— Да. Похоже на крепостную стену.

— Это Гравенштайн. Замок графов Фландрии, был построен Филиппом Альсасским в десятом веке. Сейчас замок реставрируется внутри, а вот ров с водой и мост уже действуют в полном объеме. Как в Средние века. Филипп участвовал в одном из крестовых походов, и в память об этом проход справа от главных ворот выполнен в форме креста, а две башни на центральном здании олицетворяют честь и доблесть. Позже вокруг крепости начали появляться торговые поселения, и Гент стал столицей Фландрии.

— Как интересно.

— Правда, со временем от доблести ничего не осталось. Когда графы перебрались в современные замки в Брюсселе, территория Гравенштайн была монетным двором, потом тюрьмой. Еще позднее там располагалась ткацкая фабрика и внутри крепостного двора стояли хибарки рабочих.

— Никогда не была в настоящем замке, — призналась Саша.

— О, тогда Вам непременно нужно посетить Стен, в Антверпене.

— Прямо сейчас, — пошутила она, но по тому, как вспыхнули глаза у собеседника, женщина поняла, что погорячилась.

— Если мы уедем через полчаса, то, учитывая данное Натали слово, у нас будет часа три, чтобы погулять в Антверпене. Но начнем мы с замка.

— Вы серьезно, Ги?

— Я даже откажусь от вина, чтобы Вы не волновались в дороге, — он задумался. — Впрочем, один бокал я могу себе позволить. Предлагаю тост. С этого момента мы переходим «на ты».

— Согласна.

Они чокнулись изящными бокалами на длинных ножках, и тут же с ратуши им ответил перезвон колоколов. Это было так неожиданно и символично, что оба рассмеялись.

В течение обеда они ни разу не вспоминали об Антверпене, говоря о чем угодно, только не о поездке туда. Саша предполагала, что этот порыв забудется и они мило проведут вечер в Генте, погуляв по набережной, где уже начали собираться группки студентов, у которых еще не было денег на дорогие рестораны, но вот гитары и губные гармошки всегда были под рукой. Взяв целую бутылку пива и пачку сигарет на весь вечер, они пели песни, целовались с подругами и считали, что этот мир принадлежит им.

Ги шутил, вспоминал какие-то истории из своей и чужой жизни и смотрел в удивительно живые серые глаза собеседницы, в обществе которой ему было удивительно легко и радостно. Давно он не испытывал такого подъема. Он даже сдерживал себя, чтобы не испугать очаровательную русскую своей болтовней. Что там Антверпен, он готов был уехать с ней куда угодно.

— Ты обещал мне рассказать о литературе Бельгии, — Саша обернулась к Ги, который уверенно вел машину по широкому автобану.

— О, у нас нет Достоевского, — он не отвлекался от дороги. — Страна небольшая, да и вечная борьба языков не позволила родиться единой национальной литературе.

Он достал сигареты. Угостил спутницу и закурил сам.

— На севере у нас говорят в основном по-фламандски, этот язык похож на немецкий. На юге предпочитают французский. Небольшие группы в Льеже употребляют немецкий, а в Намюре — валлонский, но это уже не в счет. Собственно, так же развивалась и литература, она всегда отображает историю стран. В период децентрализации на валлонском писали два поэта — Николя Симонон и Анри Фьериц, но теперь об этом позабыли. Постоянную борьбу за равноправие языков в стране вели не только граждане, но и сами писатели. Они организовывали литературные общества и выпускали сборники, но об этом сейчас помнят только специалисты. На фламандском писал замечательный романист Эльскотт, его произведения были известны даже за пределами Бельгии. Чуть позже был Вис Моэнс, он писал в мистических тонах. После образования Бельгийского королевства голландский язык стал доминирующим, однако патриотические настроения интеллигенции не подарили стране никого из писавших на голландском. После революции в 1830 году Бельгия освободилась от голландских наследников, и мы стали конституционной монархией. Хотя сейчас фактическая власть у премьер-министра, но мы уважаем короля. Альберт Второй возглавляет государство почти пятнадцать лет.

— Интересно, как он выглядит?

— А ты никогда не видела нашего Альберта?

— К своему стыду, нет.

— Тогда тебе нужно будет приехать в июле. Двадцатого у нас национальный праздник День присяги короля. В Брюсселе будет парад, а потом большой бал во дворце. Если улыбнуться Герту, он достанет пригласительные билеты.

— На королевский бал?

— Конечно, — он мельком взглянул на удивленную собеседницу. — Герт достаточно влиятельный человек в нашей стране, — он усмехнулся. — Алекс, это всего лишь бал. Впрочем, если ты обещаешь быть Золушкой, то я все устрою. Идет?

— Ты серьезно? — она осеклась. — Прости, это так неожиданно.

— Что?

— Я и королевский бал.

— Почему? — он опять взглянул на Сашу. — У нас даже для школьников устраивают королевские балы. Ну, в другое время, конечно, и поскромнее, — Ги улыбнулся. — Подданные должны знать и любить своего монарха.

— Я выросла в стране, где руководители были на недосягаемой высоте.

— Это мавзолей у Кремлевской стены?

— Что-то в этом роде, — она вскинулась. — А ты смотрел наши парады?

— О, у нас часто пугали народ, показывая по телевидению колонны танков и ракет, которые с Красной площади направлялись прямиком в маленькую Бельгию.

— И вы в это верили?

— Как не верить, когда они стояли в половине стран Европы, — Ги повернулся к Александре. — Шучу. У нас в основном смотрят кулинарные ток-шоу и сериалы. Хотя нет. Пару лет назад кто-то выступил с заявлением, что страну разделят на две части по языковому признаку. Вот это был скандал. И премьер и Альберт долго не могли успокоить народ. А это был всего лишь экстравагантный опрос общественного мнения.

— Весело живете.

— О, да. Бунтарский дух и освободительные традиции очень сильны. Не зря в Брюсселе штаб-квартира НАТО. Он с иронией посмотрел на женщину.

— Я шучу.

Они помолчали, наблюдая за плотным движением на автостраде.

— Если говорить о литературе, то наиболее известными авторами были те, кто писал на французском. Это Стревельс, Гиссен и Реланте, но их имена сохранились только в учебниках. Единственно, кого иногда упоминают сейчас, это Костер и Валлер.

— Шарль де Костер?

— О, ты, наверное, читала легенды о Тиле.

— Да, у нас и фильм был об Уленшпигеле.

— Вообще-то Шарль остался незамеченным в свое время. Он почти десять лет собирал материал о реальном персонаже, храбром шуте. Потом сделал из него крестьянина и перенес на два века позже, заставил воевать с королями и епископами. Однако популярность пришла к нему много позже, возможно, из-за своеобразного французского языка.

— Он известен и в России.

— О, его легенды переведены на все европейские языки. Более поздним романистам Грейсону, Леклерку и Бемелю повезло меньше. О них вспоминают только студенты. И то — в сессию.

— А ты хорошо знаешь литературу.

— У меня был замечательный преподаватель в университете. Четыре года в Брюсселе.

— Как же ты попал в Гент?

— Литературой занимаются только фанаты. Если хотите ездить на хорошей машине, нужно заниматься бизнесом.

— Кто это придумал, — подхватила Александра. — У нас то же самое. Я проработала почти десять лет в архиве министерства, а достойную зарплату начала получать только у Наталии Михайловны.

— Да, Натали — хороший хозяин, — Ги включил сигнал поворота. — Вот мы и приехали.

Припарковав машину на стоянке у набережной, они отправились на прогулку по городу. Антверпен был разделен рекой Шельде на две части. Правый берег занимал старый город с самыми интересными памятниками и зданиями. Прежде всего, молодые люди направились к замку.

— Алекс, это один из самых старых и красивейших замков Бельгии. Он очень важный, у него даже нет собственного имени. Его так и называют — замок, и все. По-фламандски — «стен», и каждый знает, что это замок в Антверпене.

— А темная полоса вдоль стен — это краска?

— Нет. Его заложили норманны в девятом веке. Стен вообще первая крепость на Шельде. Потом достраивали и перестраивали другие хозяева, потому и камень иного оттенка. Некогда Стен принадлежал Готфриду Буйонскому — знаменитому вождю первого крестового похода. Позднее замок стал резиденцией городского самоуправления, а во времена испанского владычества здесь размещалась инквизиция.

— Испанская?

— Да, в Средние века наши земли входили в состав Испанской империи. А вот там, чуть дальше, расположена печатня Плантена, которая была единственной типографией, где при Филиппе Втором было дано право печатать богослужебные книги и молитвенники для испанского королевства. Она проработала вплоть до девятнадцатого века.

— Вот как? — удивилась Александра. — А мы зайдем в Стен?

— Конечно, у нас не менее часа.

Прижавшись к своему провожатому, Саша с восторгом разглядывала высокие, почти без окон, мрачные стены замка. Никаких украшений, кроме флагов над башнями, не было. Пологий подъем привел их к арочным воротам, через которые они попали во внутренний двор. Табличка с расписанием работы музея гласила, что у них оставалось не так много времени. Массивные, окованные железом двери распахнулись, и молодые люди оказались внутри. Мрачные каменные коридоры, по которым гуляло эхо, были едва освещены, зато в комнатах горели факелы, позволяющие разглядеть скромное убранство. Почти не разговаривая, они миновали трапезную, спальню, просторный зал для торжественных приемов и даже комнату пыток. Когда же они поднялись по узкой винтовой лестнице на вершину боковой башни, свежий ветер стер мрачное впечатление казематов. Небольшая круглая площадка, обрамленная толстой резной стеной, в точности как шахматная ладья, позволяла насладиться великолепным видом.

Аккуратные, словно игрушечные, здания приводили в восторг. При постройке применялись серый и черный песчаник, по которому кружевом оставлял свой след красный кирпич. Узкие высокие окна старых домов придавали ощущение устремленности ввысь. Черные и красные остроконечные крыши, украшенные шпилями, усиливали это впечатление.

— Какой сказочный город, — вырвалось у Саши. — Мои детские книжки были именно с такими картинками.

— А там, справа, видишь большую площадь?

— Да. Как здорово уложена брусчатка. Словно кружева.

— Это площадь Веермаркт, — пояснил Ги. — На восточной стороне церковь святого Павла. Ее строили почти полторы сотни лет. С шестнадцатого века там находится орден Доминиканцев.

— Столько скульптур на портике…

— Ты не видела картины внутри. Антверпен — город Рубенса. Да, резьбу по дереву в алтаре делали его ученики.

— Эх, когда же это все посмотреть! — с сожалением протянула Саша.

— Чуть дальше видишь зеленоватый купол крестообразной базилики?

— Да.

— Это церковь святого Якоба. Начали строить в пятнадцатом веке, а закончили в конце семнадцатого. Внутри по обеим сторонам идут капеллы, они сходятся к многоярусным хорам. Это грандиозное сооружение. Когда там проходят концерты, в Антверпен съезжается вся Европа. Достать билеты очень сложно. Мне дважды посчастливилось, слушал итальянцев и мессы Баха. Ты знаешь, это просто потрясающе. Впечатление на всю жизнь.

— Везет же некоторым, — грустно вздохнула спутница.

— На День присяги короля здесь непременно будет что-нибудь. Я тебя приглашаю. Приедешь?

— Я бы и не уезжала, — грустно пошутила Саша.

Порыв весеннего ветра растрепал ее волосы. Полотнища огромных флагов захлопали на ветру. Разноцветные, с золотистыми гербами, они гордо развевались над городом с такой богатой многовековой историей.

— Кстати, в одной из гробниц за барочным алтарем собора покоится Питер.

— Питер? — переспросила она.

— Питер Пауэл Рубенс.

— Мне очень стыдно, но я забыла его имя, — Саша помолчала. — Как ты думаешь, он простит меня?

— О, это был жизнерадостный и общительный мужчина. Такой очаровательной женщине, как ты, он простил бы многое. Я уверен.

— Спасибо.

— Нет, только не мне, — улыбнулся Ги. — Посмотри вон туда, — он показал своей спутнице на высокое красивое здание, что просто царствовало над старым городом. — Это кафедральный собор, рядом городская ратуша с разноцветными флагами и площадь.

— Вижу.

— Это Зеленая площадь, он там стоит, и ты ему все расскажешь.

— Кому?

— Питеру.

И, действительно, в центре старого города, на большой площади перед собором, стояла бронзовая фигура Рубенса. Великий фламандец был облачен в просторную блузу-безрукавку без головного убора, пышные шаровары заправлены в сапоги, у ног лежит палитра с красками. С высоты постамента его мощное тело просто царствовало над прохожими. Взгляд чуть наклонен, жест огромной развернутой ладони застыл в порыве.

— Как здорово схвачен момент, — с восторгом прошептала Саша, прижимаясь к руке своего гида. — Такое впечатление, что он смотрит именно на меня.

— И что-то хочет сказать, — подтвердил Ги. — Он только раздумывает, говорить или нет.

Мимо них прошла девчушка лет пяти с букетиком и положила цветы к подножию памятника. Оглянулась, скорее всего, на родителей и побежала обратно. Саше вдруг вспомнилось, что и она так же с родителями приходила когда-то к памятнику. Это было очень давно, но воспоминания были яркими. Правда, это был памятник павшему в боях солдату. Он был изображен сильным и грустным. Вообще, Саша не помнила веселых памятников. В ее детстве были только скорбящие войны и вечно живой Ленин. Памятников зверушкам, птицам, писающим мальчикам или девочкам она там не встречала. А цветы всегда возлагали под нестройные звуки оркестра, который так и не выучил песню о гвоздиках. В школе Саше часто поручали не дарить или преподносить, а именно возлагать цветы от октябрят, от пионеров, от комсомольцев, от организации, от совета дружины. Наверное, потому, что у нее при этом было грустное выражение лица. Солдаты в полный рост и бюсты генералов при этом не смотрели на Сашу, а Ленин, не знавший, куда девать свою кепку, вообще всегда призывал двигаться в какие-то дали. Экспонаты не хотелось потрогать или поговорить с ними.

Сейчас она поймала на себе взгляд великого Рубенса и застыла на месте. Он смотрел именно на нее какими-то вдумчиво-понимающими глазами. Не призывал вечно помнить или стремиться к победе — просто заглядывал в душу. Наверное, чтобы правдиво изображать переживания людей, нужно их очень хорошо понимать. Каждого. В отдельности. Интересно, это дар Божий?

— Ну что, будешь каяться? — издалека донесся голос Ги.

— В чем? — не поняла она.

— Я не знаю. Ты на башне замка сказала, что хочешь что-то сказать Питеру.

— Да, — замешкалась она. — Нет. Вернее, попросить прощения.

— Тогда стой здесь и никуда не уходи.

Не успела Саша возразить, как ее спутник исчез в толпе, заполнившей огромную площадь. Она даже не испугалась, что стоит одна в чужом городе, в чужой стране и не представляет, как ей отсюда добраться до гостиницы… Ги появился с букетом азалий.

— Питер любил именно этот сорт, — прошептал он, протягивая ей цветы.

Александра была бесконечно благодарна кареглазому мужчине, так тонко почувствовавшему ее настроение. В знак благодарности она едва коснулась губами его щеки и уловила почти неслышный терпкий аромат его духов. Это ей понравилось. Саша вообще была очень требовательна к мужскому парфюму И такое было впервые в жизни. Почти за семь лет супружеской жизни она так и не приучила бывшего мужа к этой нехитрой науке. Он пользовался каким-то жутким лосьоном после бритья и отказывался поменять его, так как привык. Каждое утро, уходя на работу и делая вид, что целует ее на прощанье, он грубовато притягивал Сашу к себе, отчего у нее всегда перехватывало дыхание. Не от чувства — от запаха.

Александра бережно положила букетик азалий к ногам великого фламандца, прошептав так, чтобы никто, кроме него, не слышал: «Теперь мы знакомы, Питер. Не сердись, что я раньше не помнила твое имя». Ей показалось, что мастер чуть кивнул в знак согласия.

— Получилось? — Ги совершенно очаровательно улыбался.

— Он сказал, что подумает.

— При виде женской красоты все мысли покидают разум, могу я лишь дарить цветы, об остальном забуду разом.

— Ты коварный искуситель, — Саша покачала головой.

— Почему?

— Какая женщина устоит перед цветами и стихами.

— Ну что ты, — совершенно серьезно ответил Ги. — Цветы — мастеру, стихи не мои.

— Прости, я размечталась, — она отвернулась.

— В мечтах я мир тебе отдам, да что там мир, вселенной мало, ступая по твоим следам, я знаю: все иначе стало.

Ее плечи вздрогнули и напряглись, но она не повернулась.

— Весь мир заполнился тобой, дышу и слышу по-другому, ты заслонила все собой, разлив в моей душе истому.

Ги нежно обнял за плечи свою спутницу, не проронив ни слова. Она еще сопротивлялась какое-то время, но потом приникла к его широкой груди, сжавшись, словно ища защиты. Он ласково гладил ее короткие волосы. В этот миг что-то произошло между ними. Мимолетное. Незримое. Это было доверие. Саша неожиданно для себя доверилась незнакомому человеку, а он очень деликатно принял ее порыв. Не мимоходом, не снисходительно, а очень бережно. Понимая, как это непросто вот так вдруг довериться. Случайные порывы всегда искренни. Наши братья меньшие живут именно так. В порыве. Они учатся хитрить только у своих хозяев, подражая их повадкам, чтобы выпросить лишний кусочек, но так поступают только домашние болонки. Настоящие псы верны до конца дней своих, и не за лишний кусок. Умирая, они не разожмут зубов, спасая друга, как бы ни было тяжело.

В сумке у Саши зазвонил сотовый. Она не сразу сообразила, что это именно ее телефон. Мягко отстранившись от Ги, молодая женщина сняла сумочку с плеча и отыскала маленький изящный аппаратик.

— Простите, Наталья Михайловна, мы на улице. Нет-нет, все хорошо.

Очень быстро Сашино лицо стало серьезным. Она выслушала вопрос патронессы и утвердительно кивнула головой сама себе.

— Да, я помню данные за первый квартал. По московскому региону было тридцать два процента. Из них две трети легли на март.

Саша чуть снизу посмотрела на Ги. Бельгиец улыбнулся, показывая жестом, чтобы она не беспокоилась.

— Это точно, Наталья Михайловна, мы можем принимать по две фуры в неделю только в Москве. Я сейчас перезвоню логистикам и уточню по Кемерово и Новосибирску. Дайте мне десять минут.

Ги понимающе кивнул, остановив все попытки объяснений. Они подошли к скамейке, где можно было удобно расположиться и заняться делами. И действительно, переговоры по телефону не заняли более четверти часа. Когда Саша спрятала свою «моторолу» в сумку и обернулась к своему спутнику, тот как ни в чем не бывало продолжил.

— Нам непременно нужно посмотреть фонтан Брабо.

— Непременно, — подхватила она шутливый тон своего гида. Он задержал свой ласковый взгляд на ее лице. Оно вновь оживилось, стряхивая деловые черты. Женщине хотелось быть счастливой в этом сказочном городе. Пусть все так неожиданно случилось, она разберется с этим позже, а сейчас хотелось кружиться в феерическом водовороте замков, дворцов, удивительно чистых площадей и улиц, необычно красивых домов, украшенных не только ажурными узорами кирпичной кладки, но и цветами, отчего они представлялись невесомыми. Да и весь этот город выглядел ненастоящим, призрачным, отчего хотелось верить в сказку. И кружиться, кружиться в ней. Как в те далекие детские годы, когда маленькая Сашенька играла в куклы, наряжая их в разноцветные платья. Куклы встречали принцев и кружились с ними от переполнявших их чувств. С тех пор и у Саши было так же. Если наступал счастливый момент в ее жизни, ей всегда хотелось кружиться. Ну, хотя бы мысленно. Закрыв глаза представить, как ее пышные разноцветные юбки веером понимаются, обнажая коленки.

Чтобы побороть нахлынувшее чувство, Александра положила ладони на юбку, разглаживая невидимые складочки к коленкам. Она улыбнулась своим детским воспоминаниям, едва покачав головой. Вот ведь как бывает. Ей за тридцать, а в голове все те же наивные мечты. Хочется быть счастливой, несмотря ни на что. Кареглазый поманил ее, и она уже готова бежать с ним, куда глаза глядят. Но ведь не зря. Какой мужчина!

— А что это он держит в руке? — спросила Саша своего гида, разглядывая скульптурную статую необычного фонтана в центре огромной площади, вымощенной отполированным булыжником.

— На голову побежденной медузы Горгоны не похоже.

— Это рука поверженного великана.

— Тот, что лежит внизу? Ну, не такой уж он и великан.

— Алекс, это же легенда, — преувеличенно серьезно возмутился Ги. — Представьте себе, что очень давно…

— Все русские сказки начинаются с фразы «давным-давно», — не удержалась и прервала его Саша.

— Хорошо, — улыбнулся Ги. — Давным-давно на этом самом месте стоял замок великана, по имени Друон Антигон. Это был очень жадный и хитрый великан. Он протянул толстую цепь через Шельде и требовал с каждого корабля дань. Если кто-то отказывался платить, Антигон отрубал несчастному кисть руки. Потом великану и этого стало мало, и он начал требовать дань с крестьян. Все роптали, но отдавали кровопийце последние деньги. И так было до тех пор, пока отважный юноша, по имени Сальвий Брабо, не одолел великана в честном бою. Чтобы ни у кого больше не возникало подобных мыслей собирать дань с бельгийцев, юноша отрубил руку великана и забросил ее в Шельде. Скульптор Массейс как раз изобразил здесь Брабо, забрасывающего руку великана в реку.

— Красивая легенда. А кто эти женщины, что держат на руках постамент с героем?

— Это русалки, живущие в Шельде. После победы они подняли его над водами, чтобы всем было видно.

— Чтобы ни у кого более не поднялась рука на такое?

— Давай посоветуем бургомистру добавить такую надпись у подножия фонтана.

— Нет-нет, — вскинулась Саша. — Ничего добавлять не нужно. Композиция очень динамичная, и так все понятно. И, скорее всего, фонтан неслучайно установлен именно здесь.

— Ты права. За фонтаном ратуша. Видишь позолоченный герб Антверпена, а в нишах стоят скульптуры?

— Да, — она обернулась. — Они тоже отрубали руки?

— Нет. Они прославились своей неподкупностью и честностью в решении многих торговых споров.

— Да, я бы в Москве тоже такой фонтан поставила. Напротив мэрии.

Ги рассмеялся и обнял ее за плечи.

— Пойдем к собору Богоматери. Каждый час там звучат колокола. Сейчас без десяти семь, мы успеем.

К тому времени на соборной площади было множество туристов и прохожих. Некоторые задирали головы, разглядывая высокую башню и само здание собора, но основная масса явно ожидала другого. И не случайно. Едва стрелки часов показали ровно семь, как где-то в вышине, в недрах башни зазвучали колокола. Чистый, мощный звук переливался и усиливался, отражаясь от соседних зданий. Эта волна словно застыла над площадью, приводя в трепет всех присутствующих. Мелодия то поднималась, то замирала, рождая в душе удивительное созвучное настроение. Какой-то восторг рождался у каждого слушателя. Несомненно, колокольные переливы были делом рук большого мастера, учитывавшего все особенности площади, собора и других строений вокруг.

— Это было великолепно, — вырвалось у Саши, когда звук затих, теряясь где-то в переулках, выходящих на площадь. — Так гармонично и возвышенно, — она прижала обе руки к груди. — У меня все внутри отозвалось. Здорово.

— Да, сорок колоколов. В свое время еще Дюрер восторженно писал о них.

— Почему именно сорок?

— На этом месте некогда стояла маленькая деревянная часовенка со статуей Богородицы. Это главная святыня Антверпена. После пожара, когда статую едва удалось спасти, решили строить новый собор. В 1352 году мастер Жан Амель заложил новый собор Девы Марии. Он отдал строительству сорок лет жизни, а потом его дело продолжил сын. Так появилось сорок колоколов.

— Красивая память, — еле слышно отозвалась Саша, с грустью вспоминая, что история российская не хранит с таким трепетом память о своих великих мастерах.

— Пойдем, — Ги настойчиво потянул свою спутницу за руку. — Ты непременно должна посмотреть церковь святого Карла.

— Почему непременно? — удивилась Саша.

— Считается, что фасад церкви, ее ризницу и капеллу проектировал сам Питер.

— Тогда, действительно, непременно, — согласилась она.

В который раз Саша отмечала, что почему-то доверяет этому обаятельному кареглазому мужчине. Она без сомнений поехала с ним в чужой город, послушно идет от одного собора к другому, и при этом у нее не возникает чувства тревоги. Да что там тревоги! Ей очень спокойно и уютно рядом с ним, ей удивительно хорошо. Она видит его второй день в жизни, а кажется, что он всегда был рядом. Ну, по крайней мере, давно. Саша даже окинула взглядом лицо Ги. Украдкой, ненавязчиво, чтобы он не заметил ее любопытства. Ничего особенного. Приятное открытое лицо, разве что карие глаза с лукавинкой. Ну так он не школьник, краснеющий от прикосновения. Ему, должно быть, около сорока.

Саша опять поймала себя на мысли, что впервые задумалась о его возрасте. Вернее, вообще о том, кто этот мужчина. Она увлеклась, как девчонка, и ей это безразлично. Неважно, сколько ему лет и где он живет, есть ли у него семья и какая зарплата. Сейчас ей просто хотелось быть рядом с интересным мужчиной, слушать его рассказы и стихи. Чувствовать его запах и то, как он бережно обнимает ее за плечи. У него красивые и нежные руки. Интересно, дойдет ли у них до постели. Ей вспомнилось случайное прикосновение к его губам. Горячим и мягким. Отзывчивым, но не требовательным. Саше даже не хотелось думать, что эти губы наверняка целовали и ласкали других женщин. У нее даже не возникло такой мысли. Кареглазый принадлежал только ей. Для нее он шептал забавные и трогательные стихи. Только ей он рассказывал о красивых соборах и замках, только для нее он сейчас жил на земле.

— Вот, полюбуйся на это чудо, — голос Ги прозвучал неожиданно близко. — Церковь была освящена во имя знаменитого итальянского архиепископа Карла Борромеуса, причисленного к лику святых.

— Красивая. Необычно красивая церковь.

— Одна из немногих в нашей стране, относящихся к стилю барокко. Мы успеем заглянуть внутрь. Там еще идет служба.

Они зашли в храм, поражающий четкими линиями и ясными формами. Элегантные ионические колонны поддерживали высокий свод. Вся конструкция казалось легкой и изысканной. Воздушной. Они присели на краю длинной скамьи из темного дерева. Отполированная многочисленными прикосновениями, она, казалось, хранила тепло тысяч людей. Сюда приходили поговорить с Всевышним, о чем-нибудь его попросить или пожаловаться, а возможно, надеялись на мудрый совет. Очевидно, за многие годы их немало побывало здесь, но тишина и покой хранят эти тайны.

На серых стенах были расположены большие монументальные картины на библейские сюжеты. Мастерски выполненные работы притягивали взгляды. Их хотелось рассматривать и вникать в суть изображенного действа. Массивные золоченые рамы тускло поблескивали в свете горящих свечей. Где-то далеко впереди, у алтаря, священник, облаченный в белые одежды, что-то читал густым низким голосом. Двое служек помогали ему. Неторопливо и уверенно они делали свое дело, хотя не все присутствующие были увлечены этим процессом. Некоторые так же, как Саша и Ги, забрели сюда ради любопытства, но на них не обращали внимания.

— Мне всегда казалось, что картины как окна в другой мир, — прошептала Александра, наклоняясь к уху своего спутника. Он молча обернулся и удивленно посмотрел ей в глаза. Потом тихо проговорил:

— Какой красивый образ — окно в другой мир.

Саше стало неловко за свою маленькую хитрость. Поколебавшись, она созналась.

— Вообще-то, это не мои слова, фраза о картинах принадлежит Ремарку.

— Ремарк? — искренне удивился тот. — Коммунисты читают Ремарка?

— Ну, не все в России коммунисты, — прошептала Саша над самым его ухом. — А вот Ремарка в России читают. Читали, по крайней мере.

— Интересно, — оживился Ги. — И кто же тебе запомнился?

— Мне очень близки образы Пат и Рут.

— Правда?

— Теперь ты задаешь мне этот вопрос, — грустно усмехнулась Саша.

На них обернулись. Осуждающих слов сказано не было, но возмущенные взгляды были более чем красноречивы. Пристыженная Александра потупила глаза, а Ги дернул ее за рукав, увлекая за собой.

Они вышли на улицу. Уже зажглись огни, и сказочный город поглотила волшебная ночь. Майская прохлада стала забираться в рукава легких костюмов. Прохожие не хотели покидать старый город и кутались в свои дневные одежды. Ги посмотрел на часы и предложил до возвращения в Гент прокатиться по Антверпену на машине. Саша согласилась. Ей было неуютно оттого, что она стала причиной их бегства из красивой церкви, да и от присвоенных ею чужих слов.

— Знаешь, ты меня удивила, — неожиданно произнес Ги на ходу. — Признаться, у меня русские ассоциировались с другим образом.

— Водка, икра и медведь с гармошкой?

Он расхохотался так неожиданно, что Саша вздрогнула.

— Слушай, а что у вас по Москве, — Ги еле выговаривал слова, — медведи уже не ходят?

— Только зимой, когда город по маковки заносит снегом.

— Что такое маковки? — едва выдавил из себя Ги.

— Купола церквей, куда залезают пьяные мужики.

— Зачем? — кареглазый на миг остановился, пытаясь понять, насколько серьезно говорит его спутница.

— Играть на гармошках… Когда до него дошел смысл фразы, он взвизгнул и засмеялся таким высоким голосом, что Саша не выдержала и рассмеялась следом. Ги буквально согнулся пополам от накатившего спазма. Потом он выпрямился и принялся изображать руками играющего на баяне подвыпившего мужичка. Это было так забавно, что Александра стала ему подыгрывать. Прохожие с завистью поглядывали на молодую пару, так искренно смеявшуюся посредине улицы. Им явно хотелось присоединиться к раскрасневшейся иностранке, сопровождаемой элегантным мужчиной. Скорее всего, южанином. Те, кто растратил свои эмоции, а возможно, никогда и не владел ими, любят подглядывать или смотреть бесконечные сериалы, где всегда понятно, кто есть кто. Ну, на худой конец, для них озвучивают смех за кадром в нужных местах сюжета.

— Слушай, вот никогда не думал, что я тоже дитя стереотипов, — все еще улыбаясь, сказал Ги, прикуривая сигарету. — Оказывается, корни глубокие.

— Заметно, — грустно усмехнулась Саша, доставая из сумки пачку легких сигарет.

Они сидели в хорошей спортивной машине, катившейся по набережной Шельды. Темное пространство водной глади, словно река времени, разделяло Антверпен на две неравные части — старый и новый город.

— Странно, ни одного моста не вижу, — задумчиво сказала Александра, щелкнув зажигалкой.

— И не увидишь, — не отрываясь от дороги, откликнулся Ги. — Их попросту нет. Под Шельде построили тоннели.

Огоньки вдоль бордюрных камней стали заворачивать, и машина следом за ними нырнула в ярко освещенный тоннель. Шум от машин в ограниченном пространстве нарастал, и Ги включил проигрыватель. Звуки симфонического оркестра заполнили салон, привнося некую мистичность происходившему. Словно повинуясь законам фантастического романа, молодые люди совершали прыжок в гиперпространстве из прошлого в настоящее. Позади остались замки, соборы, церкви и картины Рубенса, впереди появился огромный современный город, со вторым по величине портом Европы и главной алмазной Меккой Старого Света.

— Как красиво, — заворожено прошептала Саша, когда машина вырвалась из тоннеля в сияющее миллионами разноцветных огней неоновое море. Они неслись по широкому современному проспекту, среди высотных зданий, в стеклянные стены которых с размаха налетали волны сверкающего огнями моря и, вздымаясь кверху, рассыпались под их крышами.

— Я приглашаю тебя в трюм, — неожиданно сказал Ги.

— Ты имеешь в виду корабль?

— Нет, так называется пивной ресторан. «Трюм».

— Лучше погуляем по городу, есть не хочется. Я никогда не была здесь.

— Мы и будем гулять. Просто зайдем выпить по бокалу хорошего пива и выкурить настоящего голландского табака.

— Ненадолго?

— Конечно. У нас принято заходить в кафе и ресторанчики ненадолго. Выпить кружку пива, чашку кофе, встретиться с кем-нибудь…

— А поужинать?

— Ты имеешь в виду, как мы вчера ездили «На холм»? Она кивнула.

— Ну, это не так часто. Многие заходят после работы на полчаса. В одно или два места. Поговорить с приятелем, выкурить сигарету. На улице не принято.

— А с друзьями? В субботу или на праздник?

— О, когда мы собираемся компанией в десять человек, мы любим ходить из одного бара в другой. Везде разные люди, разная музыка или разговоры. Пять — шесть ресторанчиков за вечер.

— Правда? — Саша повернулась к своему спутнику. — Ой, прости. У нас наоборот, принято подолгу сидеть в одном ресторане. Причем «на все».

— Что значит «на все»?

— Это когда отдают все деньги из карманов.

— Загадочная русская душа, — Ги пустил струйку дыма на лобовое стекло, но она растворилась по пути. — Я помню эту сцену у Достоевского, когда женщина кидает деньги в огонь. До сих пор не понимаю.

— Ты прав. Не все понимают этот порыв. Впрочем, далеко не все русские так поступают.

— Правда?

Они рассмеялись вместе.

— Знаешь, я бы хотел приехать в Москву. Посмотреть все своими глазами.

— Приезжай, конечно. Буду твоим гидом.

— Это звучит очень неприлично… Когда мужчина напрашивается в гости.

— Что ты, по русскому обычаю ты просто обязан приехать. Иначе я обижусь.

— Почему? — искренне удивился кареглазый.

— Таков обычай.

— О, мне все больше нравятся эти русские традиции.

— Водка, икра, гармошка…

— Нет, — он замялся, вспоминая что-то, потом нашелся. — Начнем с маковки.

Они рассмеялись. Им было легко и хорошо вдвоем, а по улицам утопающего в огнях Антверпена разгуливал май. Озорной и задиристый. Он не мог просто степенно расхаживать по вычищенным до зеркального блеска тротуарам или смотреться в тонированные стекла дорогих магазинов. Ему нужно было нечто особенное. И этому хмельному азарту поддавались многие прохожие, вышедшие в этот чудный вечер прогуляться по улицам одного из самых красивых и незаезженных городов Европы. Пьянящий майский дух проникал в кровь, как наркотик, затуманивая сознание и устраняя надуманные запреты. Все скрытое днем просыпалось ночью и влекло истосковавшиеся за зимнюю спячку тела. Навстречу неизведанному.

Ги осторожно припарковал машину, буквально втиснув ее корпус между двух других, как нитку в угольное ушко. Потом боком выскользнул из едва открытой дверцы, а Сашу вытащил на руках через заднюю дверь. Она доверчиво обняла его за шею, вновь уловив его запах. Он нравился ей. Все больше и больше, и она не сопротивлялась. Когда Ги сделал несколько шагов от машины, но остановился, не решаясь отпустить ее, Саша попросила:

— Покружи меня, Ги.

Он улыбнулся и закружился в каком-то странном танце. Огни над головой поплыли, сливаясь в длинные яркие линии, и только карие глаза нежно смотрели на Сашу. Она поняла в ту минуту, что перешла еще один Рубикон, и почувствовала, что если он захочет, она будет принадлежать ему. Хоть сейчас. Конечно, она никогда ему об этом не скажет, и будет сопротивляться, и будет беречь… Александра хотела было подобрать слово, которое смогло бы обозначать именно то, что она смогла бы беречь, но не нашла. Голова шла кругом, и ей было несказанно хорошо. В чужой стране, с мужчиной, о котором она почти ничего не знала… Только карие глаза, строчки чужих стихов и этот приятный запах, что кружил и кружил ее голову.

Наверное, это проказник май заметил симпатичную пару и что-то сотворил с ними среди моря огней, превращавших город в страну, где хочется любить и быть любимой. Желать и чувствовать себя желанной. Застыть на грани между хочу и получаю, между мечтой и реальностью, когда уже кажется, что все вот-вот начнется, но все еще впереди. Глупцы перешагивают эту грань, разрушая иллюзии, и лишь те, кто понимает, могут парить над своим желанием, предвкушая долго-долго тот миг, когда все начнется. Когда все решено, когда наступает уверенность, что все будет, но еще можно задержать этот миг, продлить его бесконечно долго и наслаждаться. Это умеют не все. Саша знала, что им повезло. Они оба чувствовали это и не торопили события, а, затаив дыхание, парили над гранью. Тонкой незримой чертой, перешагнуть которую им суждено.

— Осторожно, тут ступеньки, — Саша очнулась от своих мыслей, не понимая, где находится. — Ступеньки, — опять донеслось издалека.

Ги взял ее под руку, и они стали спускаться к двери, расположенной ниже уровня тротуара. Звякнул входной звонок. Навстречу медленно кралось облако табачного дыма. Саша приготовилась закашляться, но ничего не произошло. Дым был удивительно приятным. Откуда-то возник одетый пиратом официант. Весело поприветствовав Ги, он провел их через небольшой зал к свободному столику. Ловко усадил гостью на стул в виде настоящей бочки и щелкнул выключателем. В стене засветился иллюминатор, вернее, лампа в виде настоящего корабельного иллюминатора с картинкой экзотического острова. Из невидимого динамика под столом донеслись звуки моря. Скрипели корабельные мачты и плескались волны.

— Тут можно выбрать любое пиво из трехсот тридцати трех сортов в меню.

— Правда?

Они опять рассмеялись.

— Обрати внимание на корабельный устав. Увидев замешательство своей спутницы, Ги объяснил:

— На первой странице меню крупными буквами. Видишь?

— Вижу, но прочесть не могу.

— Прости, это по-фламандски, — озадаченно произнес Ги. — Капитан, то есть хозяин «Трюма», обещает каждому гостю тысячу пиастров, если выбранный посетителем сорт пива, из тех, что указаны в меню, будет отсутствовать в погребе.

— А пиастры настоящие?

— Конечно, — карие глаза лукаво блеснули. — Будешь выбирать сама?

— Говорят, новичкам везет в игре, — азартно потирая руки, Саша начала листать меню в толстом кожаном переплете. — Эти названия мне ничего не говорят. — Она закрыла глаза и подняла указательный палец. — Пусть выберет случай.

Когда ее пальчик ткнулся в текст меню, Ги ловко передвинул его на другую строчку так быстро, что Саша еще не успела открыть глаза.

— Ты попала между строк, — пояснил он. — Я лишь пододвинул на соседнюю.

Подошел официант с огромным подносом, уставленным коробочками с табаком и двумя трубками. Он церемонно поставил свою ношу на стол и, приняв заказ, удалился.

— Что это? — Саша удивленно вскинула ресницы.

— Здесь несколько сортов замечательного табака. Его предлагают, как аперитив, вместо спиртного.

— Но я не курю трубку.

— Попробуй, — улыбнулись в ответ карие глаза. — Сначала просто понюхай.

Он открыл одну из коробочек и передал Саше. Она поднесла ее к лицу и закрыла глаза от удовольствия. Несмотря на табачный дым, клубившийся под потолком, где с ним боролась система кондиционирования, запах был необыкновенным.

— Да это же вишня, — воскликнула Саша. — Как вкусно пахнет!

— А теперь попробуй этот, — Ги протянул другую коробочку.

— Слива… Нет, пожалуй, алыча. Никогда не думала, что табак может быть таким потрясающим. А этот просто медовый. Господи, как им это удается!

Конец ознакомительного фрагмента.