Сема

Се́ма — дифференциальный семантический признак, компонент значения, который выявляется при сопоставлении значений разных слов. Является нечленимой составной частью лексического значения (семемы).

Например: слова хороший — нехороший различаются семой отрицания.

Процедура выделения сем в значении слов называется компонентным анализом и проводится путём выстраивания бинарных оппозиций.

Идеографический словарь содержит в качестве единиц семы.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Первичное выделение сем производилось с опорой на языковую интуицию исследователей. Применялась методика бинарных оппозиций, заключавшаяся в последовательных парных противопоставлениях смысловых значений каждого слова, в результате чего визуализировались общие (совпадающие у нескольких слов и объединяющие их) и дифференцирующие (различающие слова) семантические признаки.

Б. Е. Микиртумов, Аутизм: история вопроса и современный взгляд, 2012

б) Семантика должна быть синтагматической, а не только таксономической; следовательно, семантика должна стремиться объяснить не отдельные лексические единицы, а производство и понимание дискурса. Важное значение, которое придается контекстуальным семам в построении семем, позволяет нам в этой связи постулировать следующую гипотезу: наиболее глубинные семантические вложения соответствуют наиболее крупным по величине синтагматическим единицам и служат основой для установления изотопии[7] дискурсов; таким образом, новые слои вложений ведут к конкретизации содержания и к расчленению дискурса на более мелкие синтагматические единицы вплоть до конечных сочетаний семем.

С. Т. Махлина, Лекции по семиотике культуры и лингвистике, 2010

В центре нашего внимания оказывается скрепа-фраза как синтаксический юнкционный формант. Само понятие скрепы-фразы до сих пор не полностью утвердилось в современной лингвистике. Этот термин используется как общее название особых текстовых показателей [Шишмарева 1997]. В работах А. Ф. Прияткиной высказана гипотеза о формировании нового класса служебных единиц – «выразителей разного рода отношений и связей между компонентами текста» [Прияткина 1998: 25]. Даже морфологический состав межфразовых скреп в настоящее время классифицирован не полностью, поэтому важно определить скрепу-фразу как особое синтаксическое явление, выявить ее конститутивные и дифференциальные признаки, типологические характеристики, место в системе выражения синтаксических связей и отношений, упорядочить накопленные лингвистические знания по данному вопросу.

О. И. Филимонов, Скрепа-фраза в языке, 2013

Характеризуя суперсегментную единицу, М. В. Панов формулирует два критерия, по которым она определяется: наличие в ней двух признаков и предопределенность одного признака другим. Однако описание им таких единиц, как слог, такт и фраза, не всегда последовательно исходит из одного основания. В самом деле, если слог определяется слоговостью (фонетическая сущность которой до сих пор остается предметом научных дискуссий, что не мешает, однако, обнаружить в слоге два элемента – слоговой и неслоговой), такт – единоударностью (причем, хотя ударение и представляет собой сложнейший комплекс просодических характеристик, определить в такте ударный и безударный компоненты не составляет труда), то фраза характеризуется целым рядом таких изменений просодических свойств, при которых вызывает затруднение обнаружение во фразе двух компонентов, которые квалифицировались бы как противопоставленные признаки. М. В. Панов предлагает не учитывать в качестве компонента предцентровую часть фразы на том основании, что она всегда произносится на среднем тоне [Панов 1979: 87], однако предцентровая часть – как компонент суперсегментной единицы – может быть сравнима с безударными слогами в такте или с неслоговыми звуками в слоге.

Виктория Владимировна Васильева, Русский прозаический ритм. Динамический аспект

Проведенный далеко не полный категориальный анализ понятий О. и К. в словарных изданиях и основных трудах отечественных психологов, показал, что до сих пор наблюдается смешение понятий О. и К., заметна недостаточная проработка их соотношения и семантики, проявляющаяся на всем временном и научно-понятийном пространстве психологии. Не до конца решены вопросы: чем же отличаются К. и О., являются ли они категориями в общенаучном понимании этого слова и можно ли от приблизительного и вкусового толкования этих понятий перейти к их методологически строгому определению? Нам представляется, что это возможно, если учитывать различия в парадигмальных подходах, поскольку не вызывает сомнения, что О. – это базовая онтологическая категория, являющаяся важнейшей частью описания структуры человеческого бытия, наравне с категориями «отношение» и «деятельность» (в том числе жизнедеятельность). При этом К. выступает как категория второго уровня, являясь в социальных условиях составной частью общения, но в условиях другой предметности (в инженерной, когнитивной психологии) – выступая самостоятельной базовой категорией.

Коллектив авторов, Психология общения. Энциклопедический словарь, 2011

Более подробно о «прилипании» партикул к знаменательным корнесловам и создании глагольных и именных парадигм с партикульной помощью будет говориться в главе второй настоящей книги, но сейчас можно только сказать по этому поводу, что эти северо-западные говоры «помнят» о том, что добавление партикулы с опорным консонантом -t, то есть с сильной семой определенности «здесь и сейчас», создает именно значение актуальности, а нулевая флексия не создает этой дейктической привязки. В других говорах и в литературном языке прошла грамматикализация окончаний с обязательным добавлением консонанта или с «не-добавлением», а анализируемые северо-западные говоры остались в архаической середине.

Т. М. Николаева, Непарадигматическая лингвистика, 2008

Собственно термин «фрактал», предложенный Б. Мандельбротом в середине 1970-х гг. для обозначения нерегулярных геометрических форм, обладающих самоподобием во всех масштабах, образован, как объясняет сам ученый, от латинского причастия «fractus» и в соответствии с семантикой исходного глагола «frangere» имеет значение «фрагментированный», «изломанный» и «неправильный по форме»[24]. Удивительно, но точного непротиворечивого математического определения фракталов не выработано до сих пор. В самом общем виде, за рамками специальных математических дефиниций, фрактал был определен Б. Мандельбротом как «структура, состоящая из частей, которые в некотором смысле подобны целому»[25]. Степень сложности, «изломанности» фрактального объекта определяет его фрактальную размерность, которая чаще всего превышает его топологическую размерность, то есть линия благодаря многочисленным изгибам как бы стремится превратиться в плоскость, а «складчатая» плоскость – в объемную фигуру.

Е. В. Николаева, Фракталы городской культуры, 2014

Прежде чем детально обсудить объект нашего исследования, представим взгляды лингвистов на общую классификацию идиоматических единиц[2]. Первым важным шагом в создании теории идиоматизации является разработанная в XX веке классификация фразеологических единиц. Основы этой классификации были заложены в работах швейцарских лингвистов, в частности Шарля Балли (1909; рус. перевод [Балли 1961]). В русской лингвистике эти идеи были усвоены и развиты прежде всего И. Е. Аничковым, работы которого, к сожалению, до сих пор не пользуются особым вниманием лингвистов[3]. Между тем, именно он впервые ввел термин идиома («по аналогии с терминами фонема, морфема, синтагма, семема» [Аничков 1997: 108]) и обосновал роль идиоматики как науки:

М. В. Копотев, Исключение как правило: Переходные единицы в грамматике и словаре, 2016

Формулировка и специфика танатологических мотивов в целом во многом обусловливается их предикатами, которые и были на первом плане до сих пор. Следующие два раздела посвящены другим структурным компонентам мотива. В параграфе 2.4 «Танатологические актанты» рассматриваются различные инвариантные позиции, которые могут занимать танатологические персонажи. Особое внимание уделяется персонажам с танатологической номинацией, в том числе функционированию в истории мировой литературы образа оживающего мертвеца. Параграф 2.5 «Танатологические сирконстанты» посвящен обстоятельственным признакам танатологических событий. Здесь изучаются танатологические хронотопы, один из которых – хронотопный комплекс войны – анализируется на примере «Рассказов о японской войне» В. Вересаева. Намечаются и другие обстоятельственные танатологические признаки, часто выпадающие из поля зрения исследователей: способа, причины, цели, условия действия и др. Отдельно разбирается предметная сфера танатологического характера, находящаяся на стыке актантно-сирконстантного состава. На первом плане в параграфе 2.6 «Танатологические мотивы в художественных парадигмах» – проблемы зависимости семантики и репрезентации танатологических элементов от различных систем установок и принципов: родов литературы, типов организации художественной речи, жанров, парадигм художественности (типов поэтик, направлений, течений, школ), индивидуально-авторского идиостиля, – а также дискурсов социального характера – национального (этнического), гендерного.

Р. Л. Красильников, Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию., 2015

До сих пор участие речи в тех или иных формах деятельности нередко мыслится как более или менее механическое опосредование этих форм деятельности языковыми или речевыми средствами, а установление психологической «реальности» лингвистических категорий, понимаемое как поиск точных эквивалентов лингвистических единиц в психике говорящих, считается основной задачей психолингвистики. Такой подход едва ли правилен, хотя и обычен. Ему можно противопоставить три основных требования к психолингвистической теории, частично удовлетворяемых ею уже сейчас.

А. А. Леонтьев, Прикладная психолингвистика речевого общения и массовой коммуникации, 2011

В-третьих, с момента своего возникновения и до наших дней лингвистика была и остается наукой «европоцентричной». Основные понятия общего языкознания сформированы на материале европейских языков – от латинского и греческого до английского, немецкого, русского. Совершенно отличные от них по структуре языки Азии, Африки, Океании, индейские языки Америки до сих пор часто описываются в системе этих понятий, к ним не всегда применимых. Важнейшим шагом вперед в лингвистике является четкое понимание и разграничение того, что в ее понятийном аппарате действительно универсально (применимо ко всем языкам без исключения), а что справедливо лишь для языков определенного типа, определенной структуры.

А. А. Леонтьев, Основы психолингвистики, 1997

Другие ученые, следуя сложившейся традиции, рассматривают словообразование как часть грамматики (морфологии) в связи с тем, что основное внимание исследователей до сих пор было обращено на способы словопроизводства, которые связаны с употреблением специальных морфологических элементов – морфем. Относя словообразование к морфологии, эти специалисты не отрицают тесной связи его с лексикой. Наиболее показательно в этом плане схема Н.А. Янко-Триницкой, которая, помещая словообразование в морфологию, делит последнюю на морфологию лексическую (словообразование) и синтаксическую (словоизменение) [Янко-Триницкая 1963:83].

И. Ю. Пашкеева, Сложные слова в англоязычных художественных текстах и их перевод на русский язык, 2014

Уже достаточно прочно утвердившаяся не только в науке, но и в публицистике категория ментальности до сих пор еще не имеет строгого научного содержания. Впервые в отечественной традиции в словаре слова «ментальность, менталитет» появляются в 1991 г [13], указываются они через запятую, без разграничения смысла как синонимы. И, по мнению авторов словарной статьи, исходным словом является французское mentalite, восходящее к латинскому mens – ум, мышление, образ мыслей, душевный склад. Прежде всего, отметим, что нужда в слове возникла в связи с тем, что было вообще открыто коллективное сознание и бессознательное. Необходимо было обозначить особенности именно коллективного сознания, определяемые коллективным бессознательным, тогда как индивидуальные характеристики сознания обозначались и обозначаются словом «мышление», которое включает в себя как блок бессознательного, так и рационального. Причем, коллективное сознание, в определенных обстоятельствах (весьма часто случающихся), доминирует над индивидуальным сознанием. Но, в свою очередь, и французское, и латинское слово восходят к еще более древнему корню.

Сборник статей, Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона, 2006

Существуют по крайней мере две наиболее общие парадигмы и, соответственно, два способа[12] полагания психики в качестве объекта исследования (Миракян и современная психология восприятия, 2010; Миракян, 1975; 1999, 2004; Панов, 1998, 2004). В основе господствующего до сих пор способа лежит картезианская логика. Согласно этой логике, психика в качестве объекта исследования эксплицируется в апостериорной форме, то есть как эмпирическая фиксация некоего психического явления в ставшей своей форме – в виде продукта состоявшегося, свершившегося психического процесса. Именно этот способ выражен в знаменитом кредо Декарта: «мыслю – следовательно существую» (сначала частный продукт психического процесса в ставшей форме – «мыслю», а затем вывод о более широкой реальности бытия – «существую»). Другой способ своими корнями восходит к аристотелевской логике, согласно которой психика существует в двух формах бытия: «бытия в возможности» и «бытия в действительности». Нетрудно понять, что психика в форме «бытия в действительности» – это и есть та форма психической реальности, которая фиксируется в нашем опыте и посредством опыта и потому соответствует картезианской, апостериорной логике полагания психики в качестве объекта исследования. Если же следовать аристотелевской логике, то психика существует не только в актуальной (проявленной) форме апостериорно эксплицированных психологических функций и свойств человека и не только в превращенной, опредмеченной (в свойствах окружающей среды) форме своего актуального и потому апостериорного (действительного) существования, но и в априорной форме – в форме «бытия в возможности».

В. И. Панов, Экопсихология. Парадигмальный поиск, 2014

В этих примерах открывается уже не определенность мысли, выраженная через закон тождества, а другое фундаментальное свойство из числа ранее названных – последовательность. Логический процесс предполагает получение содержательно новых выводов. Представить анализируемое содержание в точно определенном виде, как об этом говорилось до сих пор, – лишь одно из условий успешного осуществления логических операций. Наряду с этим надо быть также последовательным, то есть извлекать все следствия из используемых понятий и в дальнейшем столь же непоколебимо придерживаться их, в такой же мере неукоснительно признавать их, насколько обязательно в течение всего рассуждения сохранять неизменным содержание используемых понятий. Короче, назвав данную точку Северным полюсом, мы обязаны называть ее также и тем местом, где звезды не заходят за горизонт, и т. д.

С. Ю. Махов, Аналитика безопасности, 2013

Напротив, «отличники» горизонтальной эволюции логоцентрической системы оказываются в эволюционном тупике. Водораздел между зашедшими в тупик «отличниками» и прогрессией вертикальных переходных форм проводится, конечно же, не точно по границам локальных культур и цивилизаций. В диффузном и глобализующемся современном мире, где в контексте означенного перехода складываются новые формы идентичности, дефиниции требуются более тонкие, учитывающие не столько формальную принадлежность к тем или иным традиционно сложившимся культурноцивилизационным общностям, сколько особенности ментальной конституции субъекта и малых групп. А этот субъект, как уже отмечалось, теперь превращается в систему-в-системе. Согласно эволюционной логике, всё, что до сих пор связано было с социальным измерением культуры, должно «уйти в фон» и снизить темпы своего эволюционирования.

А. А. Пелипенко, Избранные работы по теории культуры, 2014

Основную причину, обусловившую порождение столь большого числа частных (парциальных) свойств, В. Д. Небылицын усматривал в односторонности и несовершенстве методического аппарата исследований. Применявшиеся до сих пор приемы были адресованы, по его мнению, всецело к сенсорным блокам мозга и не затрагивали регуляторные (лобные) системы мозга. Нейрофизиологические характеристики именно лобного отдела мозга должны были стать, по его предположению, предметом наиболее пристального изучения, выступая как возможные параметры общих свойств нервной системы (Небылицын, 1976). Однако первые же исследования в этом направлении показали, что нейрофизиологические особенности переднего мозга не являются «гомогенными» для различных его участков и что различные структуры переднего мозга могут существенно отличаться, например, по силе нервных процессов (Базылевич, 1983). Таким образом, и здесь исследователи вновь столкнулись с проблемой «раздробленности», парциальности свойств. Однако, несмотря на несовершенство методического аппарата исследований свойств нервной системы, Тепловско-Небылицынский этап дифференциальной психофизиологии оказался чрезвычайно плодотворным в установлении корреляционных взаимосвязей между теми или иными свойствами нервной системы и особенностями индивидуального поведения и психики человека. Было показано, что свойства нервной системы выступают в качестве важнейших детерминант индивидуального стиля деятельности, памяти, темперамента, профессиональной пригодности и др. (Белоус, 1981; Голубева, 1980; Гуревич, 1970; Климов, 1969; Куранов, Русалов, 1985; Мерлин, 1975; Психофизиологические вопросы…, 1974).

В. М. Русалов, Темперамент в структуре индивидуальности человека. Дифференциально-психофизиологические и психологические исследования, 2012

И все же до сих пор остается не до конца понятным, каким образом человек, ребенок или взрослый, добывает из инпута языковые единицы, в особенности абстрактные правила, которые позволяют этими единицами пользоваться при восприятии и порождении речи, а также при самостоятельном создании единиц и конструкций. Этот вопрос, существенный для онтолингвистики, непосредственно связан с другими, активно обсуждаемыми и в настоящее время, но все же еще далекими от окончательного разрешения: в какой форме хранятся знания о языке в сознании человека? каким образом в каждом акте речевой коммуникации он получает доступ к этим знаниям?

С. Н. Цейтлин, Освоение языка ребенком в ситуации двуязычия, 2014

До сих пор в нашем обсуждении универсальных количественных закономерностей в геномной эволюции мы преднамеренно обходили стороной вопрос биологических функций. Конечно, это абстракция: геном ни в коем случае не сумма безликих «молекул», а ансамбль генов, каждый из которых кодирует определенную биологическую функцию[42]. Сначала может показаться неожиданным, что способ рассуждения, позаимствованный из статистической физики, может быть применен и к биологическим функциям. Для применения такого подхода необходимо разделить гены на большие функциональные классы, о которых можно думать как о разных типах «молекул» и которые пригодны для статистического анализа, если они включают достаточно много генов.

Е. В. Кунин, Логика случая. О природе и происхождении биологической эволюции, 2012

Несмотря на значимость концептов в структуре ментальных ресурсов человека, вопрос о природе данных ментальных образований до сих пор остается одним из наименее исследованных. Трудности изучения концептуальных структур обусловлены, прежде всего, тем, что концепт является объектом междисциплинарных исследований, имеет много значений и в зависимости от контекста трактуется по-разному. В современной философии данный термин рассматривается в таких аспектах, как ментальная репрезентация, абстрактный объект, способность познающего агента. В метафизике, особенно онтологии, концепт является фундаментальной категорией существования (по Платону, существует мир универсальных идей – концептов; согласно Канту, существуют врожденные априорные категории, схемы). В лингвистике и культурологии концепт рассматривается как ментальное образование, благодаря которому культура входит в ментальный мир человека. Концепты не только мыслятся, они переживаются, являются предметом эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений. Концепты существуют по-разному в разных своих слоях, и в этих слоях они по-разному реальны для людей данной культуры. Тем не менее вопрос о существовании концепта как психической реальности остается одним из самых дискуссионных.

Коллектив авторов, Современные исследования интеллекта и творчества, 2015

Несмотря на то что термин «значение» относится к наиболее употребительным не только в лингвистике, но и ряде других наук и многие с легкостью оперируют им, содержание этого понятия до сих пор остается дискуссионным.

Н. В. Кулибина, Зачем, что и как читать на уроке. Методическое пособие для преподавателей русского языка как иностранного, 2015

Вопрос о примитивности/зрелости рассматриваемых механизмов до сих пор остается не решенным. Одни авторы (например, Н. Маквильямс, Е. Т. Соколова) считают, что проекция и интроекция представляют собой довольно простые, элементарные защитные механизмы, в грубой форме осуществляющие отторжение/присвоение какого-либо материала. С точки зрения других исследователей (К. Юнг, П. Хайманн и др.), оба эти механизма способны конструктивно изменяться в процессе жизни и трансформироваться в более зрелые формы. В связи с этим интроекция может рассматриваться как нормальный механизм, через который осуществляется процесс расширения круга интересов субъекта (Ш. Ференци).

Н. Е. Харламенкова, Самоутверждение подростка, 2007

Отсутствие «связующих звеньев» в тех или иных цепочках может означать либо отсутствие научного знания об этом, либо – отсутствие таких звеньев и ошибочность выстраиваемой последовательности (например, линия происхождения человека от обезьяны до сих пор не имеет достаточного числа последовательных состояний и далека от реконструкции).

Александр Селиванов, Развитие объектов. Наука управления будущим, 2016

Знание, применяемое в практических целях обществом, становится общественным знанием. Общественное знание – это средство дальнейшего развития и самосохранения общества. Поэтому общество не может произвольно применять или не применять знание. Оно побуждается к применению знания объективной необходимостью. Практически применимы только знания, а не заблуждения. Современное общество не может существовать без практического применения математики, кибернетики, классической и квантовой механики, химии, биохимии, всех, без исключения разделов физики и т. д. Поэтому общественное применение знания – это решительный, окончательный критерий относительной объективной истинности или, проще говоря, состоятельности, верности знания. В этом смысле общественное применение знания превосходит научный эксперимент, который является только проверкой верности знания. Общественное применение, в отличие от эксперимента, утверждает знание как средство дальнейшего развития и самосохранения общества. В этом же смысле общественное применение знания превосходит формальную логику. Например, можно что угодно говорить о логической противоречивости или непротиворечивости аксиом евклидовой геометрии, но этот раздел геометрии более двух тысяч лет верно служит человечеству. Общественное применение отвергает любые заблуждения, любые пустые выдумки, как, например, были отвергнуты теория флогистона и различные версии вечного двигателя. Более сложные и менее состоятельные теории отвергаются и заменяются более простыми и более состоятельными. Так, например, была отвергнута птолемеева теория движения планет и заменена современной теорией солнечной системы. Простота современной теории обеспечена лишь тем, что начало отсчета перенесено с Земли на Солнце. А если начало отсчета было бы помещено на Луне, то у нас, возможно, и до сих пор не было бы теории солнечной системы.

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Во многом определённое отклонение библейских по происхождению слов и выражений обусловлено их варьированием в русском литературном языке и разговорной речи, где они могут отличаться от «буквы» первоисточника, сохраняя при этом его дух. Такие варианты нельзя считать «неправильными», поскольку они, как и варианты крылатых слов и выражений вообще, – лишь свидетельство динамики языковой системы, ее постоянной эволюции. Так, выражение великие мира сего сейчас употребляется в варианте сильные мира сего, а пословица Отцы ели терпкое, а у детей оскомина – в вариантах Отцы ели клюкву, а у детей оскомина, Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина. Большинство таких вариантов понятны читателю именно потому, что ему известен их прототип, восходящий к Священному Писанию.

В. М. Мокиенко, Библеизмы в современной русской речи. Как их правильно понимать и употреблять, 2017

Вопрос о том, является ли память единым процессом переработки информации или делится на фазы по временным характеристикам, функциям и физиологическому механизму, считается до сих пор нерешенным (Аткинсон, 1980; Забродин, Лебедев, 1977; Клацки, 1978; Smith, Jonides, 1997).

Н. Б. Горюнова, Когнитивный ресурс. Структура, динамика, развитие, 2016

Для подтверждения сего достаточно привести, лишь некоторые высказывания самого B.C. Мерлина, которые фрагментарно (имплицитно) разбросаны на протяжении книги. Например: «Последний аспект характеристики личности – самосознание. Оно имеет сложный и многосторонний характер. Мы выделяем, только некоторые свойства самосознания, сопоставляемые с психодинамическими свойствами. Одно из них – самооценка (из свойств самосознания или темперамента? – Авт.). У Р. Кеттела самооценка, проявляющаяся в самонадеянности или, наоборот, в неуверенности в себе, связана с экстраверсией-интроверсией. По данным В. Магуна (1977), самооценки ответов на экзамене и самооценки интеллекта связаны с показателями тревожности по Д.Тейлор… и т. д.

М. М. Буланов, Политическая генетика. Интегральная индивидуальность как генотип, 2012

До сих пор речь шла о неживой природе. В биоте проблема формулировки принципов отбора усложняется еще больше. Появляется стремление к сохранению гомеостазиса, которому отвечает представление об отрицательных обратных связях. Они, в свою очередь, являются некоторыми новыми принципами отбора, свойственными только живой природе. Но эти новые принципы действуют совершенно иначе, нежели принципы отбора в неживой природе. Так, законы сохранения массы или импульса не могут не выполняться. Ничему и никому ни при каких обстоятельствах не дано возможности нарушить их. Что же касается принципа стабильности (гомеостаза), то он проявляется как тенденция: живое существо стремится сохранить свою стабильность, но в принципе оно способно ее нарушить. При этом оно может погибнуть или выжить, но это уже другой вопрос. Таким образом, тенденция сохранения гомеостазиса, постоянно наблюдаемая у живых организмов, – это эмпирическое обобщение.

Н. Н. Моисеев, Алгоритмы развития, 1987

Таким образом, было выделено несколько факторов, которые до сих пор являются инструментом высокоразрешающей сил при анализе синдрома нарушений ВПФ, при постановке топического диагноза и при разработке стратегии и методов преодоления дефектов ВПФ.

Л. С. Цветкова, Нейропсихологическое консультирование в практике психолога образования, 2012

Наряду с тестами интеллекта, специальных и комплексных способностей возник и еще один тип тестов, широко применяемых в учебных заведениях, – тесты достижений. В отличие от тестов интеллекта они отражают не столько влияние многообразного накопленного опыта, сколько влияние специальных программ обучения на эффективность решения тестовых заданий. История развития этих тестов может быть прослежена с момента смены в Бостонской школе устной формы экзаменов на письменную (1845). В Америке тесты достижений начали использоваться при отборе сотрудников на государственную службу уже с 1872 г., а с 1883 г. их применение стало регулярным. Наиболее значительная разработка элементов техники конструирования тестов достижений была выполнена в течение Первой мировой войны и сразу после нее. Тесты достижений относятся к наиболее многочисленной группе диагностических методик. Одним из наиболее известных и широко применяемых до сих пор тестов достижений является Стэндфордский тест достижений (SAT), впервые опубликованный в 1923 г. С его помощью оценивается уровень обученности в разных классах средних учебных заведений. Значительное число тестов специальных способностей и достижений было создано в рамках психотехники под воздействием практических запросов со стороны промышленности и экономики. Дальнейшее развитие тестов достижений привело к появлению в середине XX в. критериально-ориентированных тестов.

А. С. Лучинин, Психодиагностика: конспект лекций, -1

Основоположником практических методов идентификации был на заре криминалистики А. Бертильон. Но в основе теории идентификации лежат работы С. М. Потапова, не потерявшие своей актуальности по сей день.

С. В. Федотов, Криминалистика, 2010

Другая группа, так называемые горские (черкесские, или закубанские) греки, – небольшая адыгоязычная греческая общность, имеющая самоназвание «урым» (этот термин служит в адыгейском языке также для обозначения греков вообще [Колесов, 2000, с. 87). «До сих пор дискуссионными проблемами остаются вопросы происхождения данной группы, появления ее на северо-западном Кавказе, механизмы функционирования в „черкесском“ мире и сохранение религиозной (этнической) идентичности», – отмечает исследователь сообщества [Колесов, 2004, с. 101]. Как и в случае с урумами Приазовья, предполагается, что горские греки – либо потомки греческого населения, перешедшие на черкесский язык, либо черкесы-христиане, называющие себя греками по признаку вероисповедания [Колесов, 2000, с. 87].

В. В. Баранова, Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья, 2010

В начале XIX в. выходит ряд крупных работ по теории статистики. В книге «Всеобщая теория статистики. Для обучающих сей науке» К. Ф. Герман изложил основные положения, раскрывающие статистику как науку. В истории развития статистики большая роль принадлежит трудам К. И. Арсеньева (1789—1856 гг.), он считал, что статистика в состоянии дать адекватную характеристику жизни государства.

Теория статистики: конспект лекций, -1

Сей юный предприниматель любил дальние вояжи по городам и весям нашей необъятной родины. Из этих вояжей он возвращался нагруженный иконами, старинными подсвечниками, самоварами и тому подобным «антиквариатом», который сбывал отнюдь не по комиссионным ценам (из газет).

Л. П. Крысин, Слово в современных текстах и словарях, 2008