Связанные понятия
Синкрети́зм (греч. συγκρητισμός) в языкознании — постоянное объединение в одной форме нескольких значений или компонентов значения, разделённых между разными формами в случаях, соотносимых с данным, или на более ранних этапах истории языка. Синкретические формы могут трактоваться как многозначные (полифункциональные) или омонимичные.
Формообразова́ние — образование грамматических форм одного слова. Противопоставляется словообразованию, связывающему разные слова с общим корнем.
Универса́лия в лингвистике — одно из важнейших понятий типологии, свойство, присущее всем или подавляющему большинству естественных языков. Разработка теории универсалий часто связывается с именем Джозефа Гринберга, хотя сходные идеи выдвигались в языкознании задолго до него.
Вариа́нтность (лат. varians, род. variantis — «изменяющийся») — в языкознании: фундаментальное свойство способа существования и функционирования единиц языка и языковой системы в целом. Характеризуется с помощью понятий варианта, инварианта, варьирования.
Для информации по скрытым категориям в Википедии, смотри Категория:Скрытые категории.Скры́тая катего́рия (криптоти́п) — семантические и синтаксические признаки слов или словосочетаний, не находящие явного морфологического выражения, но существенные для построения и понимания высказывания. Скрытые категории оказывают влияние на сочетаемость данного слова с другими словами в предложении.
Подробнее: Скрытая категория
Упоминания в литературе
Потеря частных грамматических значений лица и числа у формы суть, во-первых, создает возможность абстрагирования, во-вторых, форма суть актуализирует смысловую связь связочного глагола с омонимичным существительным суть и с другой этимологически родственной лексикой бытийности (существование и т. п.) и аксиологической значимости (сущность и т. п.). Тем самым форма суть сопротивляется деэтимологизации – ослаблению и утрате
собственного лексического значения, обычных при употреблении глагола в функции связки.
Функционированием механизма сегментации опосредуется членение слитной речи на отдельные единицы, опознание таких единиц и последующее извлечение из них определенной информации. Разграничение слитной речи на отдельные участки осуществляется на основе микросегментации: определение границ слогов, установление слоговых последовательностей. Такая микросегментная единица, как слог, относится к опорным при членении речевого потока. Ориентация на слог открывает пути к
вычленению единиц более высокого языкового уровня. Подчеркивая значимость механизма сегментации для речевосприятия и речепроизводства, следует обратить внимание на то, что в речевом континууме происходят сложные процессы перекодирования информации. В этой связи можно говорить о наличии равновесия и корреляционных взаимовлияний дискретного и непрерывного в языке/речи.
Для школы были характерны следующие принципы: преимущество строгого разграничения звуков и букв,
фонетической и морфологической членимости слова; строгое разграничение процессов, происходящих в языке на данном этапе его существования, и процессов исторических, совершающихся на протяжении длительного времени (это была первая – еще до Ф. де Соссюра – попытка сформулировать различия между синхронией и диахронией): преимущество наблюдений над живыми языками и изучения новых языков – перед догадками, извлекаемыми из рассмотрения памятников письменности, в связи с чем подчеркивалась особенная значимость диалектологии. «Казанцы» последовательно утверждали и отстаивали в своих работах полное равноправие всех языков как объектов исследования. Характерной чертой Казанской лингвистической школы, и в особенности Бодуэна де Куртенэ и Крушевского, было стремление к обобщениям, без которых, как подчеркивал Бодуэн де Куртенэ, «немыслима ни одна настоящая наука». Многие идеи представителей Казанской лингвистической школы сыграли большую роль в развитии лингвистической мысли: они предвосхитили развитие идей структурной лингвистики, фонологии, морфонологии, типологии языков и др.
Модифицированный для изучения аутистической лексики метод КА включал два основных этапа. Предварительно в каждом высказывании были выделены ключевые,
обладающие наибольшей семантической значимостью, слова. Высказывания, в которых выделение ключевого слова не представлялось возможным (например, метафорические обороты), анализировались как отдельные смысловые единицы.
Понять этот способ – значит выделить некую форму: назовем эту форму «морфема». В чистом виде интерпретационный акт связан с привнесением смысла. Морфемы связаны со своими артефактами, но у них возникает незапланированное сходство друг с другом в отношении культурной значимости: морфологическое родство. Артефакты, разнородные по своему месту в предметно-вещественном мире – скажем: текст, амфора, меч, – могут своими
функциями и значениями нести морфемное сходство. Если представить некие линейные ряды однородных артефактов – знаки, утварь, оружие, то легко понять связь внутри ряда (каким бы ни было основание связи), но можно обнаружить и связь, пересекающую эти ряды и обнаруживающую сходство их определенных элементов. Допустим, к примеру, что текст, амфора и меч сообщают сходную картину мира или манифестируют аналогичные ценности. До XVIII в. это морфологическое родство не обсуждалось «в поперечном срезе»; науки знали только «продольные срезы», обсуждали последовательности однородных артефактов. Эти коррелятивные морфемы остались «беспризорными», но их-то и надо изучать, чтобы представить универсум культуры.
Связанные понятия (продолжение)
Се́ма — дифференциальный семантический признак, компонент значения, который выявляется при сопоставлении значений разных слов. Является нечленимой составной частью лексического значения (семемы).
Семанти́ческое по́ле — самая крупная смысловая парадигма, объединяющая слова различных частей речи, значения которых имеют один общий семантический признак.
Морфоси́нтаксис — раздел грамматики, изучающий морфемы с точки зрения их синтаксического функционирования. Также под морфосинтаксисом могут пониматься правила группировки морфологических единиц в состоящие из них слова или словоформы.
Нейтрализа́ция (лат. neuter — ни тот, ни другой) в лингвистике — обусловленное позицией устранение противопоставления элементов языковой структуры (языковых единиц).
Сегмента́ция в лингвистике — линейное членение речевого потока на составляющие отрезки, называемые сегментами. Сегменты противопоставляются накладывающимся на них нелинейным суперсегментным (сверхсегментным) единицам языка...
Фонологиза́ция (фонематиза́ция) — род диахронических процессов дивергенции в языке: процесс возникновения и усиления новой фонологической оппозиции посредством превращения позиционно обусловленных аллофонов в самостоятельные фонемы. При этом аллофоны выходят из состояния дополнительного распределения, то есть начинают встречаться в одинаковой позиции.
Вну́тренняя фо́рма сло́ва — семантическая и структурная соотнесенность составляющих слово морфем с другими морфемами данного языка, способная возникать в представлении говорящих при анализе структуры этого слова, а также признак, положенный в основу номинации при образовании нового лексического значения слова. Таким образом, внутренняя форма слова указывает на причину, по которой данное значение оказалось выраженным именно данным сочетанием звуков.
Языкова́я спосо́бность — специфический психофизиологический механизм, формирующийся у носителя языка на основе нейрофизиологических предпосылок и под влиянием опыта речевого общения.
Трансформа́ция — понятие языкознания, восходящее к З. Харрису и первоначально обозначавшее то или иное правило, по которому из так называемых ядерных предложений языка (таковыми считались простые утвердительные предложения с глаголом в изъявительном наклонении активного залога настоящего времени без модальных слов и осложняющих элементов) получаются производные:102. Так предполагалось объяснять явления парадигматики в синтаксисе — случаи, когда определённое изменение значения ядерного предложения...
Современная классификация частей
речи в русском языке в основе своей является традиционной и опирается на учение о восьми частях речи в античных грамматиках.
Алломо́рф (алломорфа) — лингвистический термин, обозначающий вариант морфемы, которая может иметь разные варианты произношения, не изменяя при этом своего значения. Используется в языкознании для объяснения существования различных вариантов произношения у отдельных морфем.
Морфе́мика — морфемный строй языка (совокупность и типы вычленяемых в словах морфем), а также раздел языкознания, изучающий морфологические модели языка: типы и структуру морфем, их формальные разновидности (морфы) и закономерности расположения морфем в более протяжённых языковых единицах (основах, словоформах). Поскольку аффиксы — грамматические морфемы — относятся к сфере грамматики, морфемика может рассматриваться как часть грамматики, охватывающая аспекты морфологии и словообразования, описывающие...
Семантическая роль имени при предикате — в языкознании: часть семантики предиката, отражающая общие свойства аргумента предиката — участника называемой предикатом ситуации. Описание в терминах семантических ролей отражает сходства моделей управления различных предикатных слов.
Паде́жная грамма́тика , «ролева́я грамматика» — метод описания семантики предложения (за исключением модальных и перформативных элементов) как системы семантических валентностей, в которой значение вершинного глагола диктует роли («падежи»), исполняемые именными составляющими. Иногда рассматривается как одна из разновидностей порождающей семантики:114 (наряду с направлением, представленным Дж. Мак-Коли, Дж. Лакоффом и другими учёными).
Примыка́ние — одна из разновидностей подчинительной синтаксической связи (наряду с согласованием и управлением), не проявляющаяся в обусловливании главным словом определённой формы зависимого, поскольку зависимый элемент неизменяем, и выражаемая лишь порядком слов и интонацией.
Конве́рсия (лат. conversiō «обращение», «превращение») — способ словообразования, образование нового слова путём перехода основы в другую парадигму словоизменения. Обычно получившаяся лексема принадлежит к иной части речи. Наиболее распространена конверсия как способ словообразования в тех языках, где многие морфемы являются нулевыми, таких как английский или китайский. Например, из англ. bet «ставить на кон» (с типично глагольной парадигмой англ. bet, bets, bet (прош. вр.), betting...) получается...
Продукти́вность в языкознании — пригодность морфемы, словообразовательной или словоизменительной модели для образования новых слов и словоформ. Морфемы с высокой продуктивностью называются продуктивными, с низкой — непродуктивными. Продуктивность характеризует частотность появления морфемы в неологизмах.
Сигнифика́т (от лат. significātum — значимое) — понятийное содержание имени или знака.
Языки среднеевропейского стандарта (англ. Standard Average European или SAE), также языки СЕС — языки европейского языкового союза, обладающие рядом общих грамматических особенностей, как правило не связанных с общим происхождением. К языкам СЕС относятся романские, германские, балканские и балто-славянские языки, чуть более периферийное положение среди них занимают западные финно-угорские.
Переразложе́ние (метана́лиз, деглютина́ция, устаревшее абсорбция) — морфологическое явление: смещение морфемных границ в слове или привычном словосочетании, в результате которого ранее единая морфема может превратиться в последовательность из двух морфем, а последовательность двух и более морфем — в одну на основе опрощения (как в лат. proforma > рус. проформа); часто переразложение происходит сдвиг границ морфем или слов (к примеру, в др.-русск. сън имъ > рус. с ним, фр. m’amie 'моя подруга' > ma...
Краткая форма прилагательных присуща только качественным прилагательным, относительные и притяжательные прилагательные краткой формы не имеют. Краткое имя прилагательное отвечает на вопросы: каков? какова? каково? каковы?
Эмфа́за , эмфа́зис (от др.-греч. ἔμφασις «выразительность») — эмоционально-экспрессивное выделение какого-либо значимого элемента высказывания или его смысловых оттенков. Слово понимается и в более широком смысле: как усиление общей эмоциональной выразительности речи, достигающееся сменой интонации и применением риторических фигур, или как особая риторическая фигура, которая заключается в том, что слову придаётся особая выразительность.Способы осуществления эмфазы могут быть следующими.
Лексическая семантика является частью семантики, которая занимается значениями (подразделяя их на денотат и коннотат) отдельных лексических элементов слов, морфем и лексем, отличаясь, таким образом, от семантики предложений.
Препозиция (от лат. prae — перед, впереди и лат. positio — положение) — положение слова, словосочетания или простого предложения (составляющей) перед другой составляющей, синтаксически связанной с ней.
Мело́дика ре́чи (др.-греч. melōdikós — мелодический, песенный) — в языкознании: основной компонент интонации. С акустической точки зрения, мелодика речи — изменения во времени частоты основного тона, измеряемой в герцах (Гц) или музыкальных интервалах. Различается мелодика слога, слова, фразы.
Косвенная речь — синтаксический способ введения в свою речь чужой речи с сохранением основного содержания высказывания, представленной как пояснительная придаточная часть сложноподчинённого предложения и находящейся в формальной зависимости от фразы передающего её лица. Присоединение к основной части предложения осуществляется с помощью различных союзов и соединительных слов. Выбор средства связи косвенной речи с остальной частью сложноподчинённого предложения зависит от того, какой именно смысл...
Фонологическая концепция Р. И. Аванесова — одно из направлений в фонологии, основанное членом-корреспондентом АН СССР, профессором МГУ Рубеном Ивановичем Аванесовым. Автор изложил положения своего учения в книге «Фонетика современного русского литературного языка», увидевшей свет в 1956 году.
Семантический сдвиг (смещение) — это изменение лексического значения слова. Изучением семантических сдвигов занимается этимология и семантика. Результаты семантического сдвига наблюдаются как различие значения одной и той же лексемы в разных исторических периодах развития языка (бор ‘хвойный лес’ — ‘лиственный лес’, камыш ‘камыш’ — ‘тростник’ — ‘рогоз’) или между языковыми подсистемами (например, диалектами, регистрами), но могут встречаться и в пределах одной языковой подсистемы (уборная ‘комната...
Тенденция к возрастающей звучности (англ. law of rising sonority) — общее название совокупности фонетических законов, действовавших в праславянском языке в период приблизительно с I по IX век н. э. Тенденция к возрастающей звучности запрещала определённые сочетания согласных в рамках одного слога. В пределах одного слога менее звучные фонемы должны были предшествовать более звучным, но не наоборот.
Зако́н откры́того сло́га — закон в праславянском и ранних славянских языках (в частности в древнерусском), действовавший до XII века. Согласно этому закону, все закрытые слоги так или иначе должны были быть преобразованы в открытые. Этот закон действовал как для исконных слов, так и для заимствований. Является частным проявлением общей тенденции к возрастающей звучности.
Априо́рный язы́к (от лат. a priori «из предшествующего») — искусственный язык, элементы которого не заимствованы из существующих языков, а созданы произвольно либо на основе какой-либо логической (философской) концепции. Этим он отличается от апостериорных языков.
Апостерио́рный язы́к (от лат. a posteriori — из последующего) — искусственный язык, элементы которого заимствованы из существующих языков, в противоположность априорному языку.
Языковые изменения — изменения, происходящие на разных уровнях языковой системы (фонетическом, грамматическом, синтаксическом, семантическом) в ходе исторического развития языка.
Местоиме́нное прилага́тельное (также местоимение-прилагательное, прилагательное-местоимение, адъективное местоимение) — тематический класс местоимений, объединяемый общностью главных синтаксических функций с именем прилагательным. В традиционных описательных грамматиках включается в состав местоимений как самостоятельной части речи, в новейших грамматических теориях относится к имени прилагательному.
Вводное слово — слово (или словосочетание), входящее в состав предложения, но не вступающее с его членами в синтаксическую связь. Как правило, выражает отношение говорящего к высказыванию, его оценку, даёт сведение об источнике сообщения или связи с контекстом.
Синкопа (др.-греч. συγκοπή, буквально — «обрубание, сокращение») в лингвистике — фонетическое явление, заключающееся в выпадении как правило безударного звука, или группы звуков, или даже целого слога в слове (чаще всего в середине слова, так как для обозначения выпадения звука/звуков/слога в начале и конце слова есть отдельные понятия — афереза и апокопа соответственно).
Классифика́тор в лингвистике — слово или морфема, используемые в некоторых языках для того, чтобы классифицировать объект классификатора исходя из требуемого контекста.
Звонкий велярный спирант — звук, встречающийся в некоторых языках мира. В южнорусском наречии является реализацией фонемы /g/ литературного русского языка.
Паронома́зия , паронома́сия (др.-греч. παρονομασία от παρά «вне» + ὀνομάζω «названного») или анномина́ция — стилистическая фигура речи, образное сближение схожих по звучанию слов при частичном совпадении морфемного состава. Используется в речи каламбурно.
Зако́н Ваккерна́геля — правило, сформулированное швейцарским лингвистом Якобом Ваккернагелем касательно позиции безударных слов в праиндоевропейском языке.
Контрасти́вная лингви́стика (конфронтати́вная, сопостави́тельная лингвистика) — направление в общем языкознании, задачей которого является сопоставительное изучение нескольких (обычно двух) языков для выявления их сходств и различий на всех языковых уровнях.
Неогумбольдтианство — направление в современном языкознании, восходящее к взглядам В. Гумбольдта. Сторонники неогумбольдтианства считают, что язык конституирует представления индивидуума о внешнем мире. Считая язык проявлением «национального духа», неогумбольдтианство стремится показать, что люди, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают действительность и действуют в ней; таким образом, «картина мира» зависит от особенностей строения языка, которое определяет характер мыслительной деятельности...
Неотчуждаемая принадлежность (в противоположность отчуждаемой принадлежности) в лингвистике — особый тип отношений в некоторых языках, который характерен для объектов, принадлежность которых не может быть изменена (не всегда в прямом физическом смысле), например, «моя рука» vs. «моя ручка». Этот тип входит в более широкую категорию притяжательности, присутствующую во многих языках, значительная часть которых однако не делает разницы между отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежностью. Среди последних...
Омо́графы (от др.-греч. ὁμός «одинаковый» + γράφω «пишу») — слова, которые совпадают в написании, но различаются в произношении (в русском языке чаще всего из-за различий в ударении). К омографам могут относиться как слова, имеющие разное значение, так и разные формы одного и того же слова.
Упоминания в литературе (продолжение)
Эддические критерии недействительны по той причине, что метрические ударения часто немотивированны в дротткветте, т. е. выделяют слова безотносительно к их
значимости. Так, в нижеследующих примерах позицию ключевой аллитерации (начальный слог четной строки) занимают служебные слова:
Очевидно – по всем ссылкам и по принципиальной значимости самой работы, – что у «телеологов» основополагающими трудами были прежде всего следующие: книга В. Хаверса «Основы объясняющего синтаксиса» 1931 [Havers 1931] и монография Э. Херманна «Звуковой закон и принцип аналогии» того же 1931 года [Hermann 1931]. Более поздние их труды принципиально новой теории уже не содержали. Первичными для телеологов были мелкие словечки не больше слога, которые вначале были вопросительными, затем указательными, далее превращались (с распространителями) в неопределенные слова. По мнению В. Хаверса [Havers 1931], эти мелкие слова были частотными в нарождающейся звуковой речи, так как из-за своей краткости и фонетической простоты они были удобопроизносимыми и хорошо воспринимались перцептивно. Неясным остается, однако, их взгляд на происхождение знаменательных
слов, вообще – на происхождение морфологии. По мнению телеологов, эти мелкие словечки разным образом комбинировались в линейном потоке речи, именно поэтому главным источником знания о языке древности и понимания языка современности и является синтаксис.
Если рассматривать проблемы инженерной психологии, нуждающиеся в привлечении психолингвистических исследований, то их можно в совокупности охарактеризовать как проблемы значимости лингвистической структуры текста для оптимизации разного рода сообщений или команд в определенных условиях приема. Типичным в этом отношении является уже упомянутый выше цикл публикаций И.М. Лущихиной, где рассматриваются проблемы, связанные с оптимальной синтаксической формой команд, получаемых и передаваемых диспетчером аэропорта (Лущихина, 1968а; 1968б; Лямина, 1958). Такого рода исследования в СССР проводились
как на уровне грамматических характеристик высказывания (Гинзбург, Пестова, Степанов, 1968; Кибрик, Ложкина, 1968), так и на уровне его семантических (Василевич, 1966; Вероятностное прогнозирование в речи, 1971; Фрумкина, 1971), а также звуко-буквенных особенностей (Гайда, Штерн, Михайлов, 1968; Вероятностное прогнозирование в речи, 1971; Фрумкина, Василевич, 1968; Фрумкина, Василевич, Мацковский, 1970).
Рассмотрение биологической подоплёки подобной избирательности в классифицировании с точки зрения биоэпистемологии (Лоренц, 1998) позволяет выделить такой специфический критерий истинности «народного» знания как очевидность. Он составляет важную часть наивного реализма, присущего обыденному восприятию: реально существует то, что очевидно (о чём несомненно свидетельствует этимология этого понятия). В случае классификаций речь идёт об очевидности распознаваемых групп объектов, причём в этом распознавании большую роль играет значимость объектов для познающего существа. Животное не размышляет, оно просто воспринимает как «очевидно общее» то, что воспринимается как «одно и то же» в рамках его потребностей. Такой
характер восприятия и различения/объединения наследует архаичный человек, который воспринимает то, что значимо в его «умгебунге»: оно очевидно – значит, оно есть «на самом деле». И этого достаточно для построения некой примитивной «очевидной» – ив таком смысле «естественной» – классификации, вполне отвечающей понятию мифа как отождествления субъективного образа природы, порождённого в том числе потребностями субъекта, с самой природой (Найдыш, 2004).
Значимость словесных товарных знаков определяется рядом факторов. Во-первых, словесные обозначения легче воспринимаются (не только зрительно, но и на слух) и быстрее запоминаются, чем иные виды
знаков. Во-вторых, возможность создания рассматриваемых товарных знаков практически не ограничена. В-третьих, словесные обозначения с большой степенью точности отражают положительные свойства обозначаемых ими товаров. При этом они способны вызывать у потребителей ассоциации, благоприятные для изготовителя продукции. Наконец, в-четвертых, словесные обозначения имеют огромные преимущества в плане рекламы. Следует отметить, что при наличии в знаке словесного элемента он почти всегда становится доминирующим независимо от того, преобладает ли он по объему над другими элементами, или нет.
Существуют инварианты структуры базовой модели идеального ГО, т. н. горизонтальный и вертикальный. Горизонтальный инвариант, или концентрический – это представление структуры базовой модели как системы «центр – периферия». В данном представлении ядро (центр) идеального ГО составляют наиболее важные и устойчивые знаки и символы, характеризующие образ. Непосредственно вокруг ядра расположена полупериферия, в которую входят достаточно важные, хотя и менее устойчивые, чем в ядре, знаки и символы. Далее следуют ближняя периферия (знаки и символы, потенциально важные для образа в целом, хотя пока слабо используемые) и дальняя периферия (знаки
и символы, возможные в характеристике образа, однако их значимость пока не определена или не ясна) (рис 6). Зоны, расположенные вокруг ядра (центра) образа, можно также называть образными оболочками, или упаковками, соответственно нумеруя их (1, 2, 3, … n) или же давая им содержательные названия. Как правило, при исследовании конкретных ГО часто прослеживается и динамика их концентрической структуры – в сторону увеличения или уменьшения образных оболочек. Например, образ Лондона как центра постоянных встреч министров иностранных дел стран-союзниц во второй мировой войне в ходе политических переговоров на Потсдамской мирной конференции (1945 г.) был заметно упрощен: две образные оболочки (упаковки) были в итоге сведены к одной, аккумулирующей преимущества Лондона в контексте переговоров[281].
Социальная антропология, как правило, привлекает языковые данные лишь для указания на их значимость или незначимость для этничности. Обычно лингвистическая идентичность сообщества или индивида упоминается в числе других маркеров группы, таких как традиционная кухня, праздники, тендерные
особенности. Язык может служить одним из маркеров на этнической границе.
Кстати, знаменательно, что в своем обосновании эстетики слова Б. М. Энгельгардт отталкивается от критики русского формализма. Формализм, с точки зрения Энгельгардта, не способен постичь эстетическое произведение как целостную, внутренне единую структуру: «Дело в том, пишет он, что эстетическая значимость как таковая всегда принадлежит тому или иному образованию, именно как таковому, как целостной, внутренне единой структуре, а не его элементам. В этом
смысле эстетическая значимость может быть приравнена к едино-целостному смыслу произведения <…>»[21]. Формальная школа, утверждает Энгельгардт, исходя из правильно намеченных предпосылок «эстетики вещи», построила (в соответствии с данными коммуникативной лингвистики) определение поэтического произведения как системы самодовлеющих приемов, «причем его едино-целостный смысл рассматривался как эстетически безразличный материал для реализации чистой словесной формы»[22]. Здесь же делается намек на то, какой лингвистикой следует руководствоваться «эстетике слова», чтобы избежать заблуждений формализма. Не удовлетворяясь определениями, полученными от «коммуникативной лингвистики», эстетике слова необходимо их искать в тех направлениях современной лингвистики, где слово рассматривается как «особая форма осознания внутреннего опыта, как сама мысль в известный момент ее внутренне необходимого и исторически обусловленного становления». Не сложно догадаться, каких лингвистов он имеет в виду – это Гумбольдт и вся гумбольдтианская традиция в языкознании конца XIX – начала XX века.
Подход П. Бурдье получил развитие в работах отечественных исследователей. Так А. Ф. Филиппов определяет социальное пространство как «порядок социальных позиций, например, статусов, сосуществующих таким образом, что занятие одной позиции исключает занятие другой»[25]. Так же, как и Бурдье, Филиппов сближает физическое и социальное пространства, полагая, что на первое проецируется принцип распределения и соотнесения социальных позиций. Тем самым, физическое пространство вновь представляется производным от пространства социального. Так же, как у Бурдье, этот вывод вытекает из рассуждений в рамках уровня микросоциологии, откуда следует, что социология пространства имеет дело с «пространством тел»[26]. В качестве пространства, в этом случае, понимается «все, что входит в пределы наглядного созерцания [выделено мной – Д. М.]»[27]. Это принципиально важный, на наш взгляд момент, позволяющий выявить специфику подхода, которая остается не высказанной автором. Далее Филиппов констатирует, что «здесь перемещения и движения тела сопряжены с дорефлексивным и притом столь же социальным, сколь и „натуральным“ представлением пространства [выделено мной – Д. М.]»[28]. Подобный – микросоциологический – подход, по мнению Филиппова, «облегчает объяснение квазинормативной (точнее, более фундаментальной,
нежели нормы) значимости пространственных классификаций. Но это объяснение работает лишь для обозримого пространства и при отсутствии рефлексии [выделено мной – Д. М.]»[29]. Необходимо обратить особое внимание на связь «пределов наглядного созерцания» или «обозримого пространства» с «дорефлексивным» представлением пространства, как условия «работы объяснения». В этой связи требуется сделать некоторое разъяснение.
Несмотря на значимость концептов в структуре ментальных ресурсов человека, вопрос о природе данных ментальных образований до сих пор остается одним из наименее исследованных. Трудности изучения концептуальных структур обусловлены, прежде всего, тем, что концепт является объектом междисциплинарных исследований, имеет много значений и в зависимости от контекста трактуется по-разному. В современной философии данный термин рассматривается в таких аспектах, как ментальная репрезентация, абстрактный объект, способность познающего агента. В метафизике, особенно онтологии,
концепт является фундаментальной категорией существования (по Платону, существует мир универсальных идей – концептов; согласно Канту, существуют врожденные априорные категории, схемы). В лингвистике и культурологии концепт рассматривается как ментальное образование, благодаря которому культура входит в ментальный мир человека. Концепты не только мыслятся, они переживаются, являются предметом эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений. Концепты существуют по-разному в разных своих слоях, и в этих слоях они по-разному реальны для людей данной культуры. Тем не менее вопрос о существовании концепта как психической реальности остается одним из самых дискуссионных.
Принято различать формальный и неформальный научный дискурс (Гилберт, Малкей, 1987). При этом, если официальный контекст (научные статьи, доклады и пр.), базируясь на «эмпирическом репертуаре средств», обеспечивает, как правило, обезличенный характер изложения, то при неофициальных взаимодействиях функционирует иной «условный репертуар», при котором доминируют идеи автора, его догадки, способности и т. п. Однако и «официальные научные тексты» включают в скрытой форме элементы неформального дискурса: авторское определение проблемной области и предмета изучения; специфический анализ полученных другими исследователями результатов; выдвижение гипотезы и формулирование целей работы; обоснование выбора метода исследования; построение теоретической модели; представление экспериментальных и эмпирических результатов, их обсуждение; проведение экспертной оценки;
определение практической значимости; представление результатов исследования в соответствующей форме (Карасик, 2004). Кроме того, для научного дискурса исследований, проводимых в рамках «научных программ», характерны частое обращение к прецедентным текстам и их концептам (Слышкин, 2000), наличие цитат и референций, выполняющих референционную, оценочную, этикетную и декоративную функции (Михайлова, 1999). Данная особенность научного дискурса, как правило, служит повышению авторитета автора и значимости его работы. Категория авторитетности в научной сфере деятельности подробно проанализирована в работе А. А. Болдыревой и В. Б. Кашкина, в которой основное внимание акцентируется на анализе реализуемых автором научного текста приемов, направленных на повышение авторитетности повествования (Болдырева, Кашкин, 2001). В результате анализа письменных форм научного дискурса выявлен ряд речевых маркеров, усиливающих авторитетность научного текста. К ним относятся: обезличенность изложения, акцентирование внимания на результатах исследования; ссылки на авторитет специалистов в данной области; употребление специальной терминологии; систематизация данных, представленных в виде формул, графиков, таблиц; использование в текстах научного дискурса элементов образности и иногда иронии.
Несколько иное направление проблеме формирования образа было дано представителями «деятельностного подхода» в психологии восприятия. Работами А. Н. Леонтьева и его сотрудников, с одной стороны, был подтвержден принцип требуемого соответствия в виде принципа уподобления, а с
другой стороны, смысловая значимость объекта восприятия для воспринимающего их деятельностного субъекта привела к необходимости подчеркнуть такую особенность восприятия, как его пристрастность и обусловленную ею искаженность свойств объекта восприятия, отраженных в образе. Здесь же были введены понятия «перцептивного действия», «чувственной и биомеханической ткани», «формообразования» и «порождения образа». Но осталась исходная данность (точнее – заданность) объектных свойств как «прообраза» того, что должно быть отражено в образе.
Как философская
категория ценность означает, во-первых, положительную или отрицательную значимость какого-либо объекта, в отличие от его экзистенциальных и качественных характеристик (предметные ценности), во-вторых, нормативную, предписательно-оценочную сторону явлений общественного сознания (субъективные ценности, или ценность сознания). К предметным ценностям относят, например, потребительную стоимость продуктов труда, культурное наследие прошлого, полезный эффект или теоретическое значение научной истины и т. д. К ценностям сознания относят общественные установки и оценки, императивы и запреты, цели и проекты, выраженные в форме нормативных представлений (о добре и зле, справедливости, прекрасном и безобразном, о смысле истории и назначении человека, идеалы, нормы, принципы действия). Предметные ценности и ценности сознания – два полюса отношения человека к миру. Первые выступают как его объекты, взятые лишь в их субъективно-психологическом, аффективно-волютивном выражении, в виде устремлений, почитания, предпочтений, одобрения или осуждения, а вторые – как выражения того же отношения со стороны субъекта, в которых интересы и потребности переведены на язык идеального, мыслимого и представляемого. Предметные ценности являются объектами оценки и предписания, а субъективные – способом и критерием этих оценок (Дробницкий, 1967, 1977).
Исходя из вышесказанного, можно заключить, что из всего многообразия психических образований человека изучение природных
основ индивидуально-психологических различий в сфере темперамента должно занимать одно из первых мест в дифференциальной психофизиологии. Изучение природных основ интеллекта или характера должно строиться только с учетом их динамических характеристик, значительно уступающих по значимости содержательным. В этой связи подчеркнем, что попытки обнаружить какие-либо соотношения между биологическими свойствами и содержательными характеристиками личности, в том числе содержательными характеристиками интеллекта и характера, которые нередко предпринимаются в ряде зарубежных исследований, представляются с позиции дифференциальной психофизиологии мало обоснованными (Eysenck, Eysenck, 1969).
Помимо того, что в картине неоднородно распределены «визуальные силы», в ней существует и неоднородность распределения так называемого «веса»: расположенный в разных частях холста предмет обладает различным «весом». От общего распределения «веса» в картине также зависит ее сбалансированность. Под «весом» понимается не значимость, смысл или важность элемента, а именно та иллюзия его массивности, тяжести, воздействия сил гравитации, которые создаются у зрителя. В то же время «вес» того или иного элемента может передавать смысловую, содержательную значимость изображенного предмета, персонажа. Как правило, расположенный в точке равновесия всех сил (например, по центру) элемент выглядит легче, а его центральное положение обосновывает его важность. Поэтому по центру художник часто располагает основную изображаемую им фигуру. Существуют и другие закономерности распределения «веса» на плоскости изображения: верхняя часть выглядит тяжелее нижней, правая сторона – тяжелее левой. Развивая
систему формальных категорий, Арнхейм утверждает, что подобно закону рычага в физике, в живописи действует закон распределения веса относительно центра. Чем дальше предмет размещен от центра, тем он тяжелее, причем этот закон действует как в двухмерном, так и трехмерном пространстве (чем дальше в глубину, тем тяжелее). Расположенные вдали предметы обладают способностью уравновешивать крупный передний план. Именно поэтому, по мнению Арнхейма, художники Ренессанса могли позволить себе достаточно рельефно, массивно, крупно изображать фигуры на переднем плане.
Под познанием в гносеологии понимается творческая деятельность, формирующая знания,[9] в нашем случае – знания о праве. Познавательная деятельность включает в себя такие элементы (этапы познания), как ощущение, восприятие, представление и понятие.[10] Таким образом,
предлагаемое в качестве сущностного признака познание поглощает собой другой сущностный признак – восприятие права, так как познание возможно только через восприятие. Отсюда вывод – восприятие права применительно к данному определению является на самом деле второстепенным признаком и, следовательно, в рассматриваемом нами случае без него дефиниция не теряет своей значимости.
Данная система подлежит, в свою очередь, внутренней дифференциации в связи с тем, что на фоне остальных типов и содержательно, и функционально выделяются правовые нормы. Они, безусловно, составляют основную часть всей системы законодательства и каждого отдельного нормативного акта. Правовые декларации, дефиниции и принципы по сравнению с ПН характеризуются меньшей распространенностью, а следовательно, и
меньшей значимостью в процессе правового регулирования. Представляется, однако, что не следует называть их нетипичными[245] или нестандартными[246] НПП.
Научное познание всегда имеет направленный, интенциональный (лат. intentio – стремление, внимание), характер. То, на что направлено научное познание, называется объектом науки. Теоретическое правоведение имеет своим объектом право. От объекта науки следует отличать ее предмет. Предмет науки – это теоретические знания, полученные в результате научного исследования объекта. У разных наук может быть один объект, но разные предметы. Так, право является объектом не только общей теории права, но и объектом отраслевых юридических наук (например, уголовного или гражданского права), однако предметы у них разные. Предмет науки определяется ракурсом, углом рассмотрения объекта. При этом предмет науки неотделим от знания об объекте, что позволяет трактовать предмет науки и как совокупность знаний об объекте, рассмотренного в определенном ракурсе. Это означает, что общую теорию права интересует не любое знание о праве, а лишь то, которое описывает отличительные признаки, отделяющие право от других явлений, и в то же время интерпретирует взаимосвязь с другими явлениями, в первую очередь с человеком, обществом и государством, т. е. раскрывает способ бытия права и его практическую
значимость. Таким образом, предметом общей теории права являются общие знания о бытийных (онтологических) свойствах права, описывающие, объясняющие и интерпретирующие правовую действительность. Эти знания всегда предстают как научные тексты, меняющиеся по своему содержанию и способам интерпретации.
Избыточность форм сексуального поведения, несводимость его только к репродуктивной функции позволяют остановиться на нескольких принципиальных моментах: 1) сексуальность несводима к чисто биологическому поведению; 2) сексуальное поведение не может рассматриваться в рамках одного социального института, так как является широким по своему
содержанию и формам проявления; 3) исходным моментом для формирования сексуального поведения и его институционализации выступает социальный институт семьи и 4) в силу своей значимости оно является неотъемлемой частью любой культуры и служит объектом моральной и нравственной нагрузки.
Рассказ связан с пережитым персонажем, или персональной инстанцией, порождающей точку зрения. Ее реконструкция становится возможной не благодаря заявлению о ней, подобная декларация, скорее, привела бы к постановке задачи о манифесте и латентном содержании. Через отбор событий пролагается смысловая линия, позволяющая судить о критериях их значимости для конкретной истории. Аналогично этому обнаруживаемая смысловая линия рассказа позволяет предполагать и основания неотбора в различных вариациях. Это и опускание незначимого для истории (например, пренебрежение частными сюжетами в рассказе о публичной карьере), и неотбор отрицаемых актуальной идентичностью мотивов для прошлых историй (например, переписывание воцерковленной личностью мотивов прошлых «греховных» деяний и страданий из-за них в смысловом ключе ниспосланного искупления), и неотбор значимых для
истории элементов, фактически означающий смысловой разрыв, умолчание (например, пережитая социально-историческая травма, Холокост, репрессии, но и доносы, социально нелегитимные деяния).
Среди качеств хорошей речи особое место по значимости занимает уместность речи, т.е. такая организация языковых средств, которая более всего подходит для ситуации высказывания, отвечает задачам и целям общения, содействует установлению контакта между говорящим (пишущим) и слушающим (читающим). Уместная речь соответствует теме сообщения, логическому и эмоциональному содержанию, составу читателей или слушателей, информационным, эстетическим и другим задачам выступления. Уместности как необходимому качеству речи уделяли особое внимание теоретики культуры речи всех времён и народов. В отечественной литературе впервые функциональное понимание уместности было сформулировано А.С. Пушкиным: «Истинный вкус состоит не в безотчётном утверждении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности». В ряду таких качеств, как точность, чистота, выразительность, уместность выполняет особую роль, так как регулирует
в конкретной языковой ситуации содержание этих качеств.
Из теоретических построений Г. Айзенка следует, что скорость переработки информации (последовательного перебора возможных вариантов) ограничивает число операций, необходимых для одновременной обработки содержания долговременной и кратковременной памяти. Скорость переработки приобретает особую значимость на уровне сенсорного кодирования, поскольку для иконической памяти характерно быстрое стирание следов стимула. Повторение и упорядочивание информации также требует времени, что влияет на работу других когнитивных
процессов. Поэтому даже незначительные различия в скоростных характеристиках могут иметь существенные последствия для решения когнитивных задач (Айзенк, 1995; Eysenck, 1986; Neubauer, Bauer, H ller, 1992). В качестве одного из показателей интеллекта, в котором проявляется скорость психических процессов, Айзенк предложил рассматривать время реакции выбора. Экспериментально показано, что время реакции, необходимое для опознания и классификации тестового стимула в ситуации усложненного поиска (выбора из нескольких вариантов), зависит от объема сенсорной памяти.
С другой стороны, диалекты и просторечие, при их угасающей социальной и коммуникативной
значимости в современных условиях, продолжают питать литературный язык новыми средствами, которые используются в качестве стилистически нейтральных, стилистически окрашенных или контекстно ограниченных единиц (ср. историю «олитературивания» таких диалектных и просторечных по своему происхождению слов, как буханка, глухомань, напарник, неполадки, показуха, проран, умелец, учеба и под. – см. об этом в работах [РЯиСО; Калинин 1984: 29-32, 218; Крысин 1988; Львов 1964; Коготкова 1970, 1979] идр.