Цитаты со словом «просаленный»
Похожие цитаты:
Толстой: В чужих руках я толще.
Все мужчины одинаковы: сначала они пользуются тобой, а потом выкидывают, как старые поношенные носки...
Кто очень сухощав, тот охотно носит фуфайку, у кого мало содержания — те раздувают его словами.
В каждом толстом человеке сидит худой и требует, чтобы его выпустили.
На полюсе я не раз благодарил судьбу за то, что она меня многому научила. Недаром говорят: знания плечи не оттянут. В свое время я лудил посуду, тачал сапоги, стирал, мыл полы, свежевал медведя, готовил обед. Все пригодилось.
В старые времена сибирские служивые выглядели весьма внушительно. Они носили латы 2-х видов, которые покрывали все тело. Одни сплошь состояли из железных колец, а другие из тонких железных пластин.
Мир каждый вечер обновляется: грязное отдается в сухую чистку. Изношенное идёт в утиль.
Под грязными лохмотьями Диогена скрывалось, быть может, столько же гордости, как под пышной одеждой божественного Платона.
Мы все пьем из источника счастья дырявым сосудом; когда он доходит до наших уст, то бывает почти пуст.
Костлявые руки, плоская грудь и вечно торчащая длинная шея.
Оригинальная техника Раббойза состояла в том, что он рвал рукопись на клочки, а затем наклеивал это всё наобум на бумажные листы.
Есть престранные люди, которые поступают с друзьями, как с платьем: до тех пор употребляют, пока износится, а там и кинут.
Люблю всё старое: старых друзей, старые времена, старые обычаи, старые книги, старые вина.
С течением времени старые бредни становятся мудростью, а старые маленькие небылицы, довольно небрежно сплетённые, порождают большие-пребольшие истины.
Жизнь сурова, одичание просто. Крышку гроба поднять иссохшей рукой, сидеть, задыхаться. Ни старости, ни опасностей: ужас — это не по-французски.
Пока толстый похудеет — тощий сдохнет.
У нее были такие узкие штаны, что я едва мог дышать.
Дядя Стёпа: Плетённое из плёток кружево родилось в Бельгии — его нашли в капусте местной любители интриг и хитрых сплетен про Гамсуна, про тульский пряник, про леденцы из зоны вечной мерзлоты и мерзостей других.
Поэзия — не аристократический салон, куда являются только напомаженным и в блестящих сапогах, а храм, в который можно войти в лаптях и даже босиком.
Мне семьдесят пять лет. Душа моя лежит предо мной. Она уже износилась на сгибах. Сгибали душу смерти друзей. Война. Споры. Ошибки. Обиды. Кино. И старость, которая всё-таки пришла.
Никакой канат, никакая, даже самая толстая проволока не способны так сильно тянуть и так прочно удерживать, как любовная сеть.
Последние уродливые содрогания молодости охватили моё поношенное существо.
Когда увидишь штаны с лампасами, не пугайся красного цвета — в данном случае он вполне благонадёжен.
книги, кажется, скоро выживут из кабинета своего хозяина-сотни, тысячи книг, на многих языках и по самым диковинным разделам науки, которые теснятся на полках, лежат на столах, нераспечатанными пачками сложены на полу.
Если вы встретите деревенскую девушку с соломинкой в зубах, то она почти наверняка отсасывает бензин.
Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести — и больше ничего.
Кто берет правой рукой, того можно заподозрить в том, что левая его нечиста.
Не думаете ли вы, что о присутствии человека на Земле через миллиард лет будут напоминать только опустошенные угольные выработки и жестянки из-под пива, залегающие в глубинных пластах, как теперь — кости ящеров?
Нельзя сидеть при лучине с раздутым от голода животом, с необогащенным ни одною книгою мозгом и с оравой голодных и голых ребят и творить «духовные ценности».
Час ребёнка длиннее, чем день старика.
За бритого двух небритых дают.
Валяйтесь у них в ногах… но никогда не будьте в их руках.
В чужой стране путешественник — мешок с деньгами, который все норовят поскорее опорожнить.
У пустых голов длинные языки.
Книги, достоинство которых состоит в новизне, походят на горячие пирожки, которые становятся безвкусными, лишь только простынут.
Некрасивая девица, лезущая из кожи вон, чтобы приглянуться мужчине, уподобляется нищенке на паперти. Удивительно, но и одна и другая добиваются своего, правда, по мелочи.
Память — это медная доска, покрытая буквами, которые время незаметно сглаживает, если порой не возобновлять их резцом.
К сожалению, умной и верной,Быть невозможно. Нельзя! Спермой,Ты измазана вся.Я могу без тебя жить!Я плевал в твои, чёрной тушью,Размазанные ресницы! — А как же социальное обеспечение?
Вот — стою — под прицелом Неподвижной мишенью.И рассыпались годы,Как из книги листочки…Под родным небосводомЖизнь по тонкой цепочкеДокатилась до точки.
Когда становилось уже совсем невыносимо, оставалось в запасе одно средство — пойти в автомат на Киевской и выпить два или три стакана белого крепленого проклятого, благословенного портвейна № 41.
Мир состоит не из чёрного и белого, а, скорее, из черного и серого.
Свобода размахивать руками заканчивается у кончика носа другого человека.
Оденьте преступление в золото — и крепкое копьё правосудия переломится, не поранив; оденьте в рубище — его пронзит и соломинка пигмея.
Это ведь слова выдают нас на милость безжалостных людей, находящихся рядом, они обнажают нас сильнее, чем все руки, которым мы позволяем шарить по нашей коже.
я ношу шляпу, пока она не сгнивает на голове. портится, потому что часто намокает на концерте, а потом начинает гнить.