Неточные совпадения
Утро было славное, свежее; маленькие пестрые тучки стояли барашками на бледно-ясной лазури; мелкая роса высыпала на листьях и травах, блистала серебром на паутинках; влажная, темная земля, казалось, еще хранила румяный след
зари; со всего неба сыпались песни жаворонков.
Заря сияла на востоке, и золотые ряды облаков, казалось, ожидали солнца, как царедворцы ожидают государя;
ясное небо, утренняя свежесть, роса, ветерок и пение птичек наполняли сердце Лизы младенческой веселостию; боясь какой-нибудь знакомой встречи, она, казалось, не шла, а летела.
Идем скорей! Бледнеют тени ночи.
Смотри,
заря чуть видною полоской
Прорезала восточный неба край,
Растет она,
яснее, ширясь: это
Проснулся день и раскрывает веки
Светящих глаз. Пойдем! Пора приспела
Встречать восход Ярила-Солнца. Гордо
Перед толпой покажет Солнцу Лель
Любимую свою подругу.
Все породы уток стаями, одна за другою, летят беспрестанно: в день особенно
ясный высоко, но во дни ненастные и туманные, предпочтительно по
зарям, летят низко, так что ночью, не видя их, по свисту крыльев различить многие из пород утиных.
После чая, так как дождик прошел и погода на вечерней
заре была тихая и
ясная, княгиня предложила идти гулять в нижний сад и полюбоваться ее любимым местом.
Там о
заре прихлынут волны
На брег песчаный и пустой,
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят
ясных,
И с ними дядька их морской...
Чем жарче погода, тем надобно удить ранее: среди лета, в
ясные знойные дни, едва блеснет белая полоса на востоке, охотник должен быть на месте уженья: мы разумеем уженье крупной рыбы и особенно на прикормленном месте; покуда рыбак бросит прикормку, разовьет и насадит старательно удочки, уже займется
заря, начнут выскакивать пузыри со дна на поверхность воды от идущей со всех сторон рыбы, и клев наступает немедленно.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою
зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной
ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.
Наталью же беременность сделала еще более сосредоточенной и молчаливой; она глубже ушла в себя, поглощенная биением новой жизни под сердцем своим. Но улыбка ее губ стала
яснее, и в глазах порой вспыхивало что-то новое, слабое и робкое, как первый проблеск утренней
зари.
После светлого летнего дня наступил
ясный и тихий вечер:
заря пылала; до половины облитый ее багрянцем, широкий пруд стоял неподвижным зеркалом, величаво отражая в серебристой мгле своего глубокого лона и всю воздушную бездну неба, и опрокинутые, как бы почерневшие деревья, и дом.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на
ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в
ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней
заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“».
— Тут в глазах Лизиных блеснула радость, которую она тщетно сокрыть хотела; щеки ее пылали, как
заря в
ясный летний вечер; она смотрела на левый рукав свой и щипала его правою рукою.
И кого умудрит Господь уразуметь тайную силу его, тот видит ее и в
зорях алых, и в радуге семицветной, и в красном солнышке, и в
ясном месяце, и в каждом деревце, в каждой травке, в каждом камешке…
Малиновые переливы вечерней
зари, сливаясь с
ясным темно-синим небосклоном, с каждой минутой темнели. Ярко сверкают в высоте поднебесной звезды, и дрожат они на плесу, отражаясь в тихой воде; почернел нагорный берег, стеной поднимаясь над водою; ярчей разгорелись костры коноводов и пламенные столбы из труб стального завода, а вдали виднеется ярманка, вся залитая огнями. То и дело над нею вспыхивает то белое, то алое, то зеленое зарево потешных огней, что жгут на лугах, где гулянья устроены.
Всадники поехали наудалую. Всю ночь проплутались они в лесу. Гроза утихла, дождь перестал. Небо очистилось, и на нем зажигалась
заря, предвестница утра. Наконец показалось и оно, светлое,
ясное, какое обыкновенно бывает после ночной грозы. Всадники ободрились.
Осень 1814 года, во время которой происходили описываемые нами события, была поздняя, но сухая и
ясная. Была уже половина октября, а деревья еще не обнажались от покрасневшей листвы. Днем в воздухе чувствовалась даже теплота, только к ночи температура резко понижалась, а на
заре были холодные утренники.