Неточные совпадения
С следующего дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити
заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже в тех отношениях,
как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины, не умевшей говорить ни на одном иностранном
языке.
Но уже весною Клим
заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних
языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того,
как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.
Ах,
как я его уважаю… сказала бы… слово вертится на
языке, — но не
смею…
— Тут ровно никакого и нет юмора, —
заметил наконец Версилов, — выражение, конечно, неподходящее, совсем не того тона, и действительно могло зародиться в гимназическом или там каком-нибудь условно товарищеском,
как ты сказал,
языке али из фельетонов каких-нибудь, но покойница употребляла его в этой ужасной записке совершенно простодушно и серьезно.
Замечу тоже, что, кажется, ни на одном европейском
языке не пишется так трудно,
как на русском.
Некоторые из этих дам долго шли за нами и на исковерканном английском
языке (и здесь англичане —
заметьте!) просили денег бог знает по
какому случаю.
Между тем китайский ученый не
смеет даже выразить свою мысль живым, употребительным
языком: это запрещено; он должен выражаться,
как показано в книгах.
Он не тотчас лишился памяти; он мог еще признать Чертопханова и даже на отчаянное восклицание своего друга: «Что,
мол,
как это ты, Тиша, без моего разрешения оставляешь меня, не хуже Маши?» — ответил коснеющим
языком: «А я П…а…сей Е…е…ич, се… да ад вас су… ша… ся».
Говоря о слоге этих сиамских братьев московского журнализма, нельзя не вспомнить Георга Форстера, знаменитого товарища Кука по Сандвическим островам, и Робеспьера — по Конвенту единой и нераздельной республики. Будучи в Вильне профессором ботаники и прислушиваясь к польскому
языку, так богатому согласными, он вспомнил своих знакомых в Отаити, говорящих почти одними гласными, и
заметил: «Если б эти два
языка смешать,
какое бы вышло звучное и плавное наречие!»
Все это было так завлекательно, так ясно и просто,
как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не
заметил,
как в классе стало необычайно тихо,
как ученики с удивлением оборачиваются на меня;
как на меня же смотрит с кафедры старый учитель русского
языка, лысый,
как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
Все молчали и только переминались с ноги на ногу. Дерзкие на
язык хохлы не
смели в волости напирать на Тита,
как на базаре, и только глухо ворчали.
— Дураки вы все! — ругался Никитич, перебегая из корпуса в корпус,
как угорелый. — Верно говорю, родимые мои: дураки… Ведь зря только
языками мелете. Пусть мочеганы сами сперва поедят своего-то хлеба… Пусть!..
Прилагаю переписку, которая свидетельствует о всей черноте этого дела. [В Приложении Пущин
поместил полученные Пушкиным анонимные пасквили, приведшие поэта к роковой дуэли, и несколько писем, связанных с последней (почти все — на французском
языке; их русский перевод — в «Записках» Пущина о Пушкине, изд. Гослитиздата, 1934 и 1937). Здесь не приводятся, так
как не находятся в прямой связи с воспоминаниями Пущина о великом поэте и не разъясняют историю дуэли.]
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему
язык. На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, —
заметил старичок, — но только
как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
В библиотеку завернешь — думаешь: а ну
как у меня
язык сболтнет, дайте,
мол, водевиль"Отец,
каких мало"почитать, буде он цензурой не воспрещен!
Противники и секунданты обменялись,
как водится, поклонами; один доктор даже бровью не повел — и присел, зевая, на траву: «Мне,
мол, не до изъявлений рыцарской вежливости». Г-н фон Рихтер предложил г-ну «Тшибадола» выбрать место; г-н «Тшибадола» отвечал, тупо ворочая
языком («стенка» в нем опять обрушилась), что: «Действуйте,
мол, вы, милостивый государь; я буду наблюдать…»
Торопливая и слишком обнаженная грубость этих колкостей была явно преднамеренная. Делался вид, что со Степаном Трофимовичем
как будто и нельзя говорить другим, более тонким
языком и понятиями. Степан Трофимович твердо продолжал не
замечать оскорблений. Но сообщаемые события производили на него всё более и более потрясающее впечатление.
—
Как ты
смеешь говорить со мной таким
языком?
Шумилов, хоть и
смело, но, по случаю маленькой булавочки в голове, не совсем твердо ступая, повел доктора в канцелярию, где тот увидел в поношенном синем вицмундире подслеповатого чиновника, с лицом, вероятно, вследствие близорукости, низко опущенным над бумагою, которую он писал, имея при этом несколько высунутый направо
язык, что,
как известно, делают многие усердные писцы.
Замечая,
как путается его
язык, Арина Петровна долго думала, что это происходит от глупости.
Никто не делает этого; напротив, когда всех приняли и надо выпускать их,
как бы в насмешку им, воинский начальник с самоуверенными, величественными приемами входит в залу, где заперты обманутые, пьяные ребята, и
смело по-военному кричит им: Здорово ребята! Поздравляю с «царской службой». И они бедные (уже кто-то научил их) лопочат что-то непривычным, полупьяным
языком, вроде того, что они этому рады.
— Что
мелешь! — проворчал он, — язык-то у тебя —
как помело.
Сам гость упорно не желал
замечать ничего и добродушнейшим образом что-то сюсюкал, причмокивал
языком и топтался на одном месте,
как привязанная к столбу лошадь.
Эх, братец мой — что вид наружный?
Пусть будет хоть сам чорт!.. да человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит.
Какой он нации, сказать не знаю
смело:
На всех
языках говорит.
Верней всего, что жид.
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Всё помнит, знает всё, в заботе целый век,
Был бит не раз, с безбожником — безбожник,
С святошей — езуит, меж нами — злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек.
Короче, ты его полюбишь, я уверен.
Язык Акима, смазанный жирною ячменной кашей, ободренный ласковым, приветливым приемом, скоро развязался и
замолол без устали: дядя Аким,
как уже известно, не прочь был покалякать.
Бог знает; о тебе
Там говорить не слишком нынче
смеют.
Кому
язык отрежут, а кому
И голову — такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, — глядь — лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз беда; так лучше уж молчать.
Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? А отчего? Оттого, голубушка, что не успели еще люди порядком наметиться,
как кругом уж галденье пошло. Одни говорят: нужно взять! другие — не нужно брать! А кабы они чередом наметились да потихоньку дельце обделали: вот,
мол, вам в день ангела… с нами бог! — у кого же бы повернулся
язык супротивное слово сказать?!
Следя за ним и сравнивая его речи, Фома видел, что и Ежов такой же слабый и заплутавшийся человек,
как он сам. Но речи Ежова обогащали
язык Фомы, и порой он с радостью
замечал за собой,
как ловко и сильно высказана им та или другая мысль.
Увидав это, дядя не выдержал своей роли и в ужасе
заметил, что такое образование равносильно круглому невежеству; что знание
языков важно
как средство, при пособии которого человек может с большим успехом приобретать другие знания, которые, собственно, только и начинают образование ума; но, встретив в ответ на это сухую, исполненную жалости к его заблуждениям улыбку своей жены, он оставил и это так,
как оно есть, но впоследствии был несколько несправедлив, никогда не прощая детям их невежества и осмеивая его в глаза им иногда тонко, а иногда и довольно зло.
Василиса Перегриновна. Еще бы он
смел! Я и понять не могу,
как это у него язык-то повернулся против вас. Вот уж сейчас необразование-то и видно. Положим, что Неглигентов, по жизни своей, не стоит, чтобы об нем и разговаривать много, да но вас-то он должен сделать для него все на свете,
какой бы он там ни был негодяй.
— Разгневаться изволила… Эта сквернавка, негодяйка Марфутка, — чесался у ней язык-то, — донесла ей, что управляющий ваш всего как-то раза два или три приходил ко мне на дачу и приносил от вас деньги, так зачем вот это,
как я
смела принимать их!.. И таких мне дерзостей наговорила, таких, что я во всю жизнь свою ни от кого не слыхала ничего подобного.
Опять помолчали. Было страшно произнести слово,
как будто каждое слово в
языке потеряло свое значение и значило только одно: смерть. Сергей посмотрел на чистенький, пахнущий бензином сюртучок отца и подумал: «Теперь денщика нет, значит, он сам его чистил.
Как же это я раньше не
замечал, когда он чистит сюртук? Утром, должно быть». И вдруг спросил...
Любословы критиковали неправильности
языка, а в предисловии к этим критикам в то же время издатели (вероятно, сама Екатерина) говорили: «Один из издателей нижайше просит, чтоб дозволено ему было и не всегда исправные свои сочинения в «Собеседнике»
помещать, так
как он ни терпенья, ни времени не имеет свои сочинения переправлять, а притом и не хочет никого тяготить скукою поправлять его против грамматики преступления».
Сим предметом еще не ограничились труды их: Монархиня желала, чтобы они исследовали все исторические монументы в нашей Империи;
замечали следы народов, которые от стран Азии преходили Россию, сами исчезли, но оставили знаки своего течения, подобно рекам иссохшим; желала, чтобы они в развалинах, среди остатков древности,
как бы забытых времен, искали откровений прошедшего; чтобы они в нынешних многочисленных народах Российских узнавали их неизвестных предков, разбирая
языки, происхождение и смесь оных; чтобы они, наблюдая обычаи, нравы, понятия сих людей, сообщили Историку и Моралисту новые сведения, а Законодателю новые средства благодеяния.
NB. Маменька имели много природной хитрости. Бывало,
как заметят, что они скажут
какую неблагоразумную речь, тотчас извернутся и заговорят о другом. Так и тут поступили: увидев, что невпопад начали толковать о скотских
языках, так и отошли от предмета.
«Это он, однако, сделал ошибку!» — подумал Щавинский, когда услышал его чтение, чрезвычайно правильное, но деревянное, с преувеличенно-точным произношением каждой буквы,
каким щеголяют первые ученики, изучающие чужой
язык. Но, должно быть, Рыбников и сам это
заметил, потому что вскоре захлопнул книжку и спросил...
Одно то, чтобы выучить этого франта
язык за губы убирать, невесть
каких трудов стоило, а к обучению его говорить по-русски мы даже и приступать не
смели, потому что этому вся его природа противилась, и он, при самых усиленных стараниях что-нибудь выговорить, мог только плеваться.
Тому судьба дала прекраснейших лошадей, и он равнодушно катается на них, вовсе не
замечая их красоты, — тогда
как другой, которого сердце горит лошадиною страстью, идет пешком и довольствуется только тем, что пощелкивает
языком, когда мимо его проводят рысака.
Сказав, исчезла вдруг. За нею
Не
смеет следовать княжна.
Невинной деве непонятен
Язык мучительных страстей,
Но голос их ей смутно внятен;
Он странен, он ужасен ей,
Какие слезы и моленья
Ее спасут от посрамленья?
Что ждет ее? Ужели ей
Остаток горьких юных дней
Провесть наложницей презренной?
О Боже! если бы Гирей
В ее темнице отдаленной...
Теперь, друзья, скажите напрямик,
Кого винить?… По мне, всего прекрасней
Сложить весь грех на чорта, — он привык
К напраслине; к тому же безопасней
Рога и когти, чем иной
язык…
Итак
заметим мы, что дух незримый,
Но гордый, мрачный, злой, неотразимый
Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,
Играл судьбою Саши,
как мячом,
И, следуя пустейшему капризу,
Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.
Эх, братец мой — что вид наружный?
Пусть будет хоть сам чорт!.. да человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит.
Какой он нации, сказать не знаю
смело:
На всех
языках говорит,
Верней всего, что жид.
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Всё помнит, знает всё, в заботе целый век.
Был бит не раз — с безбожником безбожник,
С святошей — иезуит, меж нами — злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек,
Короче, ты его полюбишь, я уверен.
Андрей Титыч. Да
как же-с! Уж коли знаешь французский
язык да есть походка, так тут можно
смело… значит, что только завидел, орел ли в небе, щука ли в море, — все наше.
Можно бы теперь еще упомянуть о Марлинском
как одном из предшественников Полевого. Но он сам, говоря о Полевом,
замечает между прочим о себе, что «исторические повести Марлинского, в которых он, сбросив путы книжного
языка, заговорил живым русским наречием, служили только дверью в хоромы полного романа».
— Ну, конечно. Ведь я все-таки учитель русского
языка.
Мол — это такая…
как бы сказать… ну, плотина, что ли…
Исчезают в вихре плащей. Кажется, за ними вырвался из толпы кто-то третий, совершенно подобный влюбленному, весь —
как гибкий
язык черного пламени. В среде танцующих обнаружилась третья пара влюбленных. Они сидят посреди сцены. Средневековье. Задумчиво склонившись, она следит за его движениями. — Он, весь в строгих линиях, большой и задумчивый, в картонном шлеме, — чертит перед ней на полу круг огромным деревянным
мечом.
Разговор, конечно, шел исключительно по-французски, и надо
заметить, что графиня усердно старалась и заботилась об этом, дабы не утруждать гостя ответами на чуждом и притом враждебном ему
языке, который ни в
каком случае, казалось ей, не мог быть ему приятен.
— Э! дурак был… не умел воспользоваться! — с досадой сорвалось у него с
языка, и студент
заметил,
как лицо его передернула какая-то скверная гримаска досадливого сожаления о чем-то. Но Ардальон вдруг спохватился. — То есть вот видите ли, — стал он поправляться в прежнем рисующемся тоне, — все бы это я мог легко иметь, — капитал, целый капитал, говорю вам, — потому все это было мое, по праву, но… я сам добровольно от всего отказался.
Слова: «ассоциация, труд, капитал, разделение труда, индифферентизм, дело, подлость, подлецы, правомерность, целесообразность, коммунизм, прогрессизм, социализм, позитивизм, реализм» и т. п. каскадом лились с
языка Лидиньки, которая с переездом в Петербург,
как заметила теперь Стрешнева, стала еще бойче и в известном направлении полированнее.
В это время он ушел в предшественников Шекспира, в изучение этюдов Тэна о староанглийском театре. И я стал упрашивать его разработать эту тему, остановившись на самом крупном из предтеч Шекспира — Кристофере Марло.
Язык автора мы и очищали целую почти зиму от чересчур нерусских особенностей. Эту статью я повез в Петербург уже
как автор первой моей комедии и был особенно рад, что мне удалось
поместить ее в"Русском слове".
— Сашка! Я давно уже тебя люблю, только стеснялся сказать. Вижу, идешь ты по коридору, даже не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой дорогой! И с удивлением слушал самого себя. Говорят, — что у трезвого на уме, то у пьяного на
языке; неужели я, правда, так люблю этого длинного дурака?
Как же я этого раньше сам не
замечал? А в душе все время было торжествование и радость от того, что мне сказал Шлепянов.