Неточные совпадения
Но слова о ничтожестве человека пред грозной силой природы, пред законом смерти не портили настроение Самгина, он знал, что эти слова меньше всего мешают жить их авторам, если авторы физически здоровы. Он знал, что Артур Шопенгауэр, прожив 72 года и доказав, что пессимизм есть основа религиозного настроения, умер в счастливом убеждении, что его не очень веселая
философия о мире, как «призраке мозга»,
является «лучшим созданием XIX века».
Советская
философия даже придумала слово «самодвижение» для оправдания того, что источником движения
является не толчок извне, а внутренне присущая материи свобода.
Обратной стороной этого исконно-германского в германской мистике и
философии отраженного первоощущения иррационального, бессознательного, хаотического
является требование, чтобы все было организовано, дисциплинировано, оформлено, рационализировано.
Был еще слух, что молодой русский, бывший помещик,
явился к величайшему из европейских мыслителей XIХ века, отцу новой
философии, немцу, и сказал ему так: «у меня 30 000 талеров; мне нужно только 5 000; остальные я прошу взять у меня» (философ живет очень бедно).
Когда случается так, что философ как человек
является верующим христианином, то совершенно невозможно, чтобы он забыл об этом в своей
философии.
Л. Шестов
является представителем своеобразной экзистенциальной
философии.
Я
являюсь одним из создателей образовавшейся в России религиозной
философии.
По моему мнению, опасно ошибаются те государственные деятели и вожди, которые полагают, что образ мыслей людей (т. е. их
философия)
является чем-то незначительным и что наука, лишенная милосердия, не приводит к появлению правительства, лишенного милосердия — гибельного и для того, кто правит, и для тех, которыми правят…
Мистицизм
является другой формой прекращения существования отвлеченной
философии: он подчиняет
философию позитивной религии и в ней приказывает искать источников питания.
Позитивизм
является одной из форм прекращения существования отвлеченной
философии: он подчиняет
философию позитивной науке и в ней лишь приказывает искать источников питания.
Библия
является конкретно-религиозным источником для
философии грехопадения.
В мире германском человек, как свободное лицо, осуществляет идею в ее собственной области, как безусловную свободу, — здесь
является свободное государство и свободная наука, то есть чистая
философия.
Следующим моментом этой
философии впавшего в ошибку человека
является скромное желание искупить ее деянием противоположного характера, покрывающего содеянное прегрешение.
Рассуждения, несомненно, прекрасные; но то утро, которое я сейчас буду описывать,
являлось ярким опровержением Пепкиной
философии. Начать с того, что в собственном смысле утра уже не было, потому что солнце уже стояло над головой — значит, был летний полдень. Я проснулся от легкого стука в окно и сейчас же заснул. Стук повторился. Я с трудом поднял тяжелую вчерашним похмельем голову и увидал заглядывавшее в стекло женское лицо. Первая мысль была та, что это
явилась Любочка.
Литература, Ученость и
Философия оставляли тихий свой кабинет и
являлись в кругу большого света угождать моде, управляя ее мнениями.
Последняя глава).], что доказано ясно тем, что современная
философия есть абсолютная
философия, а наука всегда
является тожественною эпохе — но как ее результат, т. е. по совершении в бытии.
„Жизнь — болезнь духа! — говорит Новалис [Новалис (наст. имя Фридрих фон Харденберг, 1772–1801) — немецкий поэт, один из создателей школы"иенского романтизма", автор"Гимнов к ночи"с их культом смерти.]. — Да будет сновидение жизнью!“ Другой писатель, Тик [Тик Людвиг (1773–1853) — немецкий писатель-романтик.], вторит ему: „Сновидения
являются, быть может, нашей высшей
философией“. Эти мысли тоже неоднократно повторены русской литературой последних годов.
Является свидетельством эллинской мудрости и благочестия тот факт, что в греческом умозрении вопросу о первоматерии мира было посвящено столь исключительное внимание, причем в учениях Платона, Аристотеля и Плотина он получил завершенное, исчерпывающее рассмотрение, к которому новая
философия ничего не умела прибавить.
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно, религиознее своей
философии, представляющей собой (подобно якобиевскому учению о вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что
является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
Это переживание качественно иное, нежели в
философии, ибо оно существует не в виде теоретических постижений, но в своей конкретности, как жизненное восприятие, опыт, и выражением этого опыта
являются догматы.
Напротив, нельзя сказать то же самое о
философии Плотина, в этом решительном пункте действительно отличающейся двойственностью и нерешительностью; благодаря этому она одинаково могла оказать бесспорное и глубокое влияние на христианское богословие (в частности, и на Ареопагита), а вместе с тем
явиться сильным оружием в философском арсенале религиозного монизма.
Потому-то «чистая»
философия, притязающая на решающий голос и в вопросах религиозного сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь
являются представители «
философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного характера Божества: «Индивидом дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Это есть один и тот же акт, ибо тем самым, что создается Земля, ей уже противостоит,
являясь умопостигаемой основой творения, его «архетипом» [Прообраз, идея — термин позднеантичной
философии, введенный в обращение Филоном Александрийским; позднее использован К. Юнгом в психоаналитической психологии.], Небо.
Однако едва ли не существеннее различия
является сродство и связь между
философией и религией.
Это сочинение в наших глазах
является самым важным для понимания духа кантовской
философии, ее интимного религиозного мотива, но оно задумано им не как особая «критика», что для Канта и характерно, но лишь как систематическое применение выводов трех критик к христианской догматике.].
Т. 1. С. 225.]. «
Философия рассматривает, следовательно, абсолютное, во-первых, как логическую идею, идею, как она существует в мысли, как ее содержанием
являются сами определения мысли.
Для рационалистической
философии, для которой высшим критерием
является непрерывность мышления и рациональное преодоление антиномий, тварность есть вообще ложная, ибо противоречивая, идея, которой не место в критической метафизике.
Здесь возникает и общий вопрос: насколько и в каком смысле
является софийным то трансцендентальное или логическое сознание, исследованием которого больше всего занималась и занимается новая
философия?
Настоящим отцом отрицательного богословия в христианской
философии и мистике
является таинственный автор (как обычно полагают, начала V века), творения коего предание приписывает Дионисию Ареопагиту [По гипотезе Ш. Нуцубидзе и бельгийского ученого Э. Хонигмана, автором «Ареопагитик»
является грузинский мыслитель Петр Ивер.
Нахождение, живое приобщение к Истине
явилось бы тем самым и преодолением
философии, ибо сама
философия проистекает из той расщепленности бытия, его неистинности, при котором мышление оказывается обособленной областью духа, — «отвлеченным».
Булгаков по поводу имясловия написал статью «Афонское дело» (Русская мысль. 1913. № 9), а позднее (в 1920 г.) монографию «
Философия имени» (Париж, 1953).], помимо общего своего богословского смысла,
является в некотором роде трансцендентальным условием молитвы, конституирующим возможность религиозного опыта.
Самодостоверным основанием для
философии, относительно которого она уже не имеет возможности сомневаться и далее проблематизировать, следовательно, уже принципиально не проблематичным, а догматичным (ибо догматичность и есть философская антитеза проблематичности),
является, бесспорно, мышление: cogito — ergo sum [Мыслю, следовательно существую (лат.) — одно из основных положений
философии Р. Декарта.], говорит о себе
философия.
И лишь то в
философии, что открывается этому умному видению, т. е. именно то, что в ней не дискурсивно, а интуитивно, и
является наиболее софийным.
В своей «
Философии общего дела» он, в сущности, дал грандиозную систему
философии хозяйства, которая
является поистине и его апофеозом.
Конечно, и религиозная
философия может иметь «апологетическое» употребление, точнее, она
является могучим средством религиозного просвещения, но лишь тогда, когда не ставит этого своей непосредственной практической целью.
Это уже фактически неверно, ибо она имеет только это же самое, а не иное содержание, лишь дает его в форме мышления; она становится, таким образом, выше формы веры; содержание остается тем же самым» (394). «
Философия является теологией, поскольку она изображает примирение Бога с самим собой (sic!) и с природой» (395).
Поэтому хотя формально настоящее сочинение и не
является обещанной второю частью, но по существу дела я считаю свое обязательство перед читателем «
Философии хозяйства» здесь фактически выполненным.], и нет нужды здесь снова воспроизводить этот анализ.
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но
является величиной в высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской
философии Майа означает иллюзорность бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
И особенно ложным
является распространение природного детерминизма и на самое существо Божие, чем так грешит физика Бога у Я. Беме или у представителей
философии оккультизма (Безант, Штейнер и др.).
Ложным
является притязание
философии быть независимой от жизни и жизни противоположной.
Столь же законнической, как у Канта,
является и нравственная
философия Л. Толстого, хотя она и совсем неавторитарна.
Главенствующее место занимает дух в
философии Гегеля, которая хочет быть
философией духа, и у Гегеля греческий интеллектуализм, греческий логос оказывается очень трансформированным, и главным признаком духа
является свобода, что было чуждо греческой мысли.
Лучшие люди начинают сознавать, что наступает конец старой, пассивной
философии необходимости, в какой бы форме она ни
являлась — в метафизической, критической или позитивистической [Гениальное и дерзновенное сознание того, что
философия должна быть органом творческой активности человека, есть у неведомого русского мыслителя Н. Ф. Федорова.
Легко может
явиться желание истолковать такую религиозную
философию как акосмизм.
Творчество этой эпохи по существу направлено на последнее, а не на предпоследнее, все ее достижения должны уже быть не символическими, а реалистическими, не культурными только, а бытийственными [Очень интересно говорит о культуре Н. Ф. Федоров: «Если объединение живущих для всеобщего воскрешения не совершается сознательно, то объединение сынов превращается в цивилизацию, в чуждость, враждебность, в разрушение, а вместо воскрешения
является культура, т. е. перерождение, вырождение и наконец вымирание» («
Философия общего дела», с. 142–143).
После всех критических сомнений новой
философии у Когена гносеология превращается в новый род метафизики, наука о категориях перерождается в науку о сущем и его принципах, как это было уже у Гегеля [У нас крайним сторонником этого перерождения гносеологизма в онтологизм на почве когенианства
является Б. Яковенко.