Неточные совпадения
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что
прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный
юноша. Это — человек для себя…
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная дама, а за нею — высокий
юноша, весь в новом, от панамы на голове до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на
правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный счастьем.
Без сомнения, иной
юноша, принимающий впечатления сердечные осторожно, уже умеющий любить не горячо, а лишь тепло, с умом хотя и верным, но слишком уж, судя по возрасту, рассудительным (а потому дешевым), такой
юноша, говорю я, избег бы того, что случилось с моим
юношей, но в иных случаях,
право, почтеннее поддаться иному увлечению, хотя бы и неразумному, но все же от великой любви происшедшему, чем вовсе не поддаться ему.
Но не все рискнули с нами. Социализм и реализм остаются до сих пор пробными камнями, брошенными на путях революции и науки. Группы пловцов, прибитые волнами событий или мышлением к этим скалам, немедленно расстаются и составляют две вечные партии, которые, меняя одежды, проходят через всю историю, через все перевороты, через многочисленные партии и кружки, состоящие из десяти
юношей. Одна представляет логику, другая — историю, одна — диалектику, другая — эмбриогению. Одна из них
правее, другая — возможнее.
Как люди, готовящиеся к занятию «постов»,
юноши задорно стоят на стороне государства и защищают неприкосновенность его
прав.
— Alea jacta est, [ — Жребий брошен (лат.).] — проговорил он. — Посвящается раб божий Василий во псаломщика от литературы… Дай бог нашему теляти волка поймати. А впрочем, не в этом дело,
юноша… Блюди,
юноша, дух
прав и сердце смиренно. Одним словом — ура!..
Юрий едва мог скрывать свое негодование: кровь кипела в его жилах, он менялся беспрестанно в лице;
правая рука его невольно искала рукоятку сабли, а левая, крепко прижатая к груди, казалось, хотела удержать сердце, готовое вырваться наружу. Когда очередь дошла до него, глаза благородного
юноши заблистали необыкновенным огнем; он окинул беглым взором всех пирующих и сказал твердым голосом...
Из кабинета антрепренера вышел его сын, мой новый друг, стройный
юноша, мой ровесник по годам, с крупными красивыми чертами лица и волнистой темно-русой шевелюрой. Он старался
правой рукой прощипнуть чуть пробивающиеся усики.
Однако… если бы тогда кто-нибудь раскрыл передо мною, выражаясь метафорически, «завесу будущего» и показал бы мне их теми, каковы они теперь, я был бы разочарован. Лично я не был ни заносчив, ни тщеславен. Я не мечтал ни о богатстве, ни о карьере, ни о славе. Вообще,
право, я был
юноша довольно скромный. Если у меня были преувеличенные ожидания и гордость, то относились они к «моему поколению». Мне казалось, что во всех нас есть какие-то зачатки, какие-то завязи новой и полной жизни.
— Не всякий может, — сказал он внушительно; и, расставив длинные ноги и раскрыв от удовольствия рот, критически уставился на Сашу. И с легким опасением заметил, что тот немного побледнел и как-то медленно переложил револьвер из левой руки в
правую: точно лип к руке холодный и тяжелый, сверкнувший под солнцем браунинг. «Волнуется
юноша, — думает, что в Телепнева стреляет. Но руку держит хорошо».
— Эй,
юноша, того-этого, не баламуть! Раз имеешь личное, то живи по закону, а недоволен, так жди нового! Убийство, скажу тебе по опыту, дело страшное, и только тот имеет на него
право, у кого нет личного. Только тот, того-этого, и выдержать его может. Ежели ты не чист, как агнец, так отступись,
юноша! По человечеству, того-этого, прошу!
Юноша, получивший диплом, или принимает его за акт освобождения от школы, за подорожную в жизнь, — и тогда диплом не сделает ни вреда, ни пользы; или он в гордом сознании отделяется от людей и принимает диплом за
право гражданства в республике litterarum [наук (лат.).], и идет подвизаться на схоластическом форуме ее.
Полканов исподлобья смотрел в пылающее волнением лицо Бенковского и сознавал, что этому
юноше нужно возражать словами, равными его словам по силе вложенного в них буйного чувства. Но, сознавая это, он не чувствовал желания возражать. А огромные глаза
юноши стали ещё больше, — в них горела страстная тоска. Он задыхался, белая, изящная кисть его
правой руки быстро мелькала в воздухе, то судорожно сжатая в кулак и угрожающая, то как бы ловя что-то в пространстве и бессильная поймать.
Конечно, он мог переменить место, но, во-первых, очень уж он привык к этому уголку, а во-вторых, инертность была существенной чертой его характера. Он злился, но места не менял. «Наплевать! — думал Прошка про себя, кидая на
юношей вызывающие взгляды. — Лежу вот, больше ничего. Имею полное
право».
Мы слышали суждение о книге, изданной г. Анненковым, выраженное в таком тоне: «Прочитавши ее до конца, надобно опять воротиться к первой странице и спросить, вместе с биографом Станкевича: чем же имя этого
юноши заслужило
право на внимание общества и на снисходительное любопытство его?» Выражавшие такое суждение не видели в Станкевиче ничего, кроме того, что он был добрый человек, получивший хорошее воспитание и имевший знакомство с хорошими людьми, которым умел нравиться: что же за невидаль подобная личность?
Мы не думали, чтоб нашлись люди, которые бы остались холодными и бесстрастными пред поэтическим обаянием этого
юноши и сурово потребовали бы у него еще иных, более осязательных
прав на уважение и сочувствие общества.
Перекладин смолчал и даже кротко улыбнулся (
юноша был сын статского советника и сам имел
право на чин X класса), но теперь, ложась спать, он весь обратился в негодование и злобу.
Напившись чаю, Иван Петрович ушел в дом. Через десять минут он появился на крыльце и… поразил Лизу. Он,
юноша, только семь лет тому назад переставший называться Ванькой и Ванюшкой, готовый за двугривенный своротить челюсть, поставить весь дом вверх дном, был одет чертовски хорошо. Он был в соломенной широкополой шляпе, в чудных блестящих ботфортах, жилетке пике… Тысяча больших и малых солнц светилось в его брелоках. В
правой руке держал он с шиком перчатки и хлыстик…
Юноша сильно жестикулирует левой рукой, тогда как
правая крепко сжимает древко знамени, на котором выведено крупными буквами по национальным цветам поля: «Боже, Царя храни».
Захотелось напиться и Палтусову; за обедом это ему не удалось. Но не затем ли, чтоб не шевелить в душе никаких лишних вопросов? Когда хмель вступит в свои
права, легко и сладко со всеми целоваться: и с чистым
юношей, и с пройдохой адвокатом, и с ожирелым клубным игроком, с кем хочешь! Не разберешь — кто был студентом, кто нет.
Магна так и сделала и благополучно вышла, но тотчас же, выйдя, стала сокрушаться: куда ей бежать, где скрыться, и что будет с бедным
юношей, когда завтра обман их откроют? Магистриан подвергнется истязаньям, как разрушитель заимодавного
права; он, конечно, не имеет столько, чтобы заплатить весь долг, за который отдана в кабалу Магна, и его навеки посадят в тюрьму и будут его мучить, а она все равно не может явиться к своим детям, потому что ей нечем выкупить их из кабалы.
Удар ножа, предназначенный для князя, обратился на отважного
юношу, но, к счастью для него, скользнул по
правому боку и, видимо, не особенно глубоко.
—
Юноша, ты не
прав! Ты не должен воевать с твоим братом, потому что отец твой, умирая, завещал вам обоим землю эту пополам. Я это знаю. И знаю также, что ты отнял у твоего брата его половину и прогнал его отсюда. И если твой брат опять идет сюда, то он имеет на это
право. А ты не
прав, молодой вождь. Ты поступил жестоко и бесчестно!
Разжалование в солдаты и ссылка на Кавказ с
правом выслужиться — казалось ей именно тем соответствующим наказанием для вовлеченного в преступление другими несчастного
юноши, павшего так низко от безнадежной любви, не разделенной страсти к девушке, — страсти, которую он хотел заглушить, окунувшись в омут страстей политических.
— Натали
права, — вмешался
юноша, обдергивая на себе курточку с форменными пуговицами одного из средних привилегированных заведений столицы и шаркая ногой по адресу Даши, — пожалуйста, наказывайте их почаще, мадемуазель, это им полезно. А, главное, передайте им, что если они будут бегать ко мне в комнату и таскать там карандаши и ручки, так я им уши оборву обеим.