Неточные совпадения
Но в это самое время вышла княгиня. На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их одних и их расстроенные лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «
Слава Богу, отказала», — подумала мать, и лицо ее просияло
обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Да, поезд
шел почти с
обычной скоростью, а в коридоре топали шаги многих людей. Самгин поднял занавеску, а Крэйтон, спрятав руку с револьвером за спину, быстро открыл дверь купе, спрашивая...
Он быстро
пошел в комнату Марины, где Кутузов, развернув полы сюртука, сунув руки в карманы, стоял монументом среди комнаты и, высоко подняв брови, слушал речь Туробоева; Клим впервые видел Туробоева говорящим без
обычных гримас и усмешечек, искажавших его красивое лицо.
И вспомнил он свою Полтаву,
Обычный круг семьи, друзей,
Минувших дней богатство,
славу,
И песни дочери своей,
И старый дом, где он родился,
Где знал и труд и мирный сон,
И всё, чем в жизни насладился,
Что добровольно бросил он,
И для чего?
В
обычное время в остроге просвистели по коридорам свистки надзирателей; гремя железом, отворились двери коридоров и камер, зашлепали босые ноги и каблуки котов, по коридорам прошли парашечники, наполняя воздух отвратительною вонью; умылись, оделись арестанты и арестантки и вышли по коридорам на поверку, а после поверки
пошли за кипятком для чая.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он
шел судить, но его вели в суд. В глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между тем он по привычке с
обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
Часовой окликнул подошедших
обычным: «кто
идет?» и, узнав, что не свои, оказался так строг, что не хотел позволить дожидаться подле ограды.
Вечером я подсчитал броды. На протяжении 15 км мы сделали 32 брода, не считая сплошного хода по ущелью. Ночью небо опять затянуло тучами, а перед рассветом
пошел мелкий и частый дождь. Утром мы встали раньше
обычного, поели немного, напились чаю и тронулись в путь. Первые 6 км мы
шли больше по воде, чем по суше.
С Тютихе на Аохобе можно попасть и другой дорогой. Расстояние между ними всего только 7 км. Тропа начинается от того озерка, где мы с Дерсу стреляли уток. Она
идет по ключику на перевал, высота которого равна 310 м. Редколесье по склонам гор, одиночные старые дубы в долинах и густые кустарниковые заросли по увалам —
обычные для всего побережья. Спуск на Аохобе в 2 раза длиннее, чем подъем со стороны Тютихе. Тропа эта продолжается и далее по побережью моря.
В мучениях доживал я до торжественного дня, в пять часов утра я уже просыпался и думал о приготовлениях Кало; часов в восемь являлся он сам в белом галстуке, в белом жилете, в синем фраке и с пустыми руками. «Когда же это кончится? Не испортил ли он?» И время
шло, и
обычные подарки
шли, и лакей Елизаветы Алексеевны Голохвастовой уже приходил с завязанной в салфетке богатой игрушкой, и Сенатор уже приносил какие-нибудь чудеса, но беспокойное ожидание сюрприза мутило радость.
Матушка волновалась, а Сатир жил себе втихомолку в каморке, занимаясь своим
обычным делом. Чтобы пребывание его в Малиновце было не совсем без пользы для дома, матушка
посылала ему бумагу и приказывала ему тетрадки для детей сшивать и разлиновывать. Но труд был так ничтожен, что не только не удовлетворял барыню, но еще более волновал ее.
Мальчик встал, весь красный, на колени в углу и стоял очень долго. Мы догадались, чего ждет от нас старик Рыхлинский. Посоветовавшись, мы выбрали депутацию, во главе которой стал Суханов, и
пошли просить прощения наказанному. Рыхлинский принял депутацию с серьезным видом и вышел на своих костылях в зал. Усевшись на своем
обычном месте, он приказал наказанному встать и предложил обоим противникам протянуть друг другу руки.
Над всем этим проносятся с шумом ветры и грозы,
идет своя жизнь, и ни разу еще к
обычным звукам этой жизни не примешалась фамилия нашего капитана или «всемирно известного» писателя.
Галактион приходил к Луковникову с специальною целью поблагодарить старика за хороший совет относительно Мышникова. Все устроилось в какой-нибудь один час наилучшим образом, и многолетняя затаенная вражда закончилась дружбой. Галактион
шел к Мышникову с тяжелым сердцем и не ожидал от этого похода ничего хорошего, а вышло все наоборот. Сначала Мышников отнесся к нему недоверчиво и с
обычною грубоватостью, а потом, когда Галактион откровенно объяснил свое критическое положение, как-то сразу отмяк.
Если двое охотников
идут по обоим берегам и своим приближением спугивают зуйка, то он будет повторять этот маневр, то есть перелет с одного берега на другой, противоположный, всегда с
обычным криком, пожалуй сто раз сряду, точно переправляется или перевозится с одной стороны на другую.
Работа все-таки
шла своим
обычным ходом, по раз заведенному порядку, хотя это было только одною внешностью: душа отлетела…
Простился с нами с
обычною приветливостью и
пошел во внутренние комнаты, взяв князя Голицына под руку.
Ярченко
послал через Симеона приглашение, и актер пришел и сразу же начал
обычную актерскую игру. В дверях он остановился, в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой груди, как актер, изображающий на театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.
— Мужа моего нет дома; он сейчас уехал, — говорила Мари, не давая, кажется, себе отчета в том, к чему это она говорит, а между тем сама
пошла и села на свое
обычное место в гостиной. Павел тоже следовал за ней и поместился невдалеке от нее.
Однажды Вихров,
идя по Невскому, увидел, что навстречу ему
идут какие-то две не совсем
обычные для Петербурга фигуры, мужчина в фуражке с кокардой и в черном, нескладном, чиновничьем, с светлыми пуговицами, пальто, и женщина в сером и тоже нескладном бурнусе, в маленькой пастушечьей соломенной шляпе и с короткими волосами.
Вот они совершают свой
обычный дневной обряд, поднимаются от сна с полатей, с лавок и с пола, едут в поле за сеном и в лес за дровами,
посылают баб за водою, задают корм лошадям и коровам, совершая все это рутинно, почти апатично, без всяких признаков закоренелости, — и, за всем тем, они упорствуют, они несогласны.
В 11.45, перед тем как
идти на
обычные, согласно Часовой Скрижали, занятия физическим трудом, я забежал к себе в комнату. Вдруг телефонный звонок, голос — длинная, медленная игла в сердце...
— В чем же тут для вас вопрос? — проговорил он. — Предоставьте этой девице — весьма, как мне кажется, нервно-духовной субстанции —
идти нашим
обычным религиозным путем.
— Князь, — сказал Перстень, — должно быть, близко стан; я чаю, за этим пригорком и огни будут видны. Дозволь, я
пойду повысмотрю, что и как; мне это дело
обычное, довольно я их за Волгой встречал; а ты бы пока ребятам дал вздохнуть да осмотреться.
В этих внутренних собеседованиях с самим собою, как ни запутано было их содержание, замечалось даже что-то похожее на пробуждение совести. Но представлялся вопрос:
пойдет ли Иудушка дальше по этому пути, или же пустомыслие и тут сослужит ему
обычную службу и представит новую лазейку, благодаря которой он, как и всегда, успеет выйти сухим из воды?
Арина Петровна сидит уже за столом, и Евпраксеюшка делает все приготовления к чаю. Старуха задумчива, молчалива и даже как будто стыдится Петеньки. Иудушка, по обычаю, подходит к ее ручке, и, по обычаю же, она машинально крестит его. Потом, по обычаю,
идут вопросы, все ли здоровы, хорошо ли почивали, на что следуют
обычные односложные ответы.
Запои Жихарева начинались всегда по субботам. Это, пожалуй, не была
обычная болезнь алкоголика-мастерового; начиналось это так: утром он писал записку и куда-то
посылал с нею Павла, а перед обедом говорил Ларионычу...
Я воротился на двор, к Ардальону, — он хотел
идти со мною ловить раков, а мне хотелось рассказать ему об этой женщине. Но его и Робенка уже не было на крыше; пока я искал их по запутанному двору, на улице начался шум скандала,
обычный для нее.
Действительно, на
обычные вопросы при встречах: «как себе живете» или «как вам бог помогает» — лозищане, вместо «
слава богу», только махали рукой и говорили...
После обедни он
пошел к императрице и в семейном кругу провел несколько минут, шутя с детьми и женой. Потом он через Эрмитаж зашел к министру двора Волконскому и, между прочим, поручил ему выдавать из своих особенных сумм ежегодную пенсию матери вчерашней девицы. И от него поехал на свою
обычную прогулку.
Все провожали его в прихожую и говорили
обычные слова так добродушно и просто, что эти слова казались значительными. Он вышел на тихую улицу, точно из бани, чувствуя себя чистым и лёгким, и
шёл домой медленно, боясь расплескать из сердца то приятное, чем наполнили его в этом бедном доме. И лишь где-то глубоко лежал тяжёлый, едкий осадок...
То незабвенное свидание выбросило ее навсегда из старой колеи: она уже не стояла в ней, она была далеко, а между тем кругом все совершалось
обычным порядком, все
шло своим чередом, как будто ничего не изменилось; прежняя жизнь по-прежнему двигалась, по-прежнему рассчитывая на участие и содействие Елены.
Мятежники, не ожидавшие таковой встречи, остановились в недоумении; чрез несколько минут они подняли свой
обычный визг; но никто не
шел вперед.
Так тихо и мирно провел я целые годы, то сидя в моем укромном уголке, то посещая столицы Европы и изучая их исторические памятники, а в это время здесь, на Руси, всё выдвигались вопросы, реформы
шли за реформами, люди будто бы покидали свои
обычные кривлянья и шутки, брались за что-то всерьез; я, признаюсь, ничего этого не ждал и ни во что не верил и так, к стыду моему, не только не принял ни в чем ни малейшего участия, но даже был удивлен, заметив, что это уже не одни либеральные разговоры, а что в самом деле сделано много бесповоротного, над чем пошутить никакому шутнику неудобно.
Проехала печальная процессия, и улица вновь приняла свой
обычный вид. Тротуары ослизли, на улице — лужи светятся. Однако ж люди ходят взад и вперед — стало быть, нужно. Некоторые даже перед окном фруктового магазина останавливаются, постоят-постоят и
пойдут дальше. А у иных книжки под мышкой — те как будто робеют. А вот я сижу дома и не робею. Сижу и только об одном думаю: сегодня за обедом кислые щи подадут…
Татьяна Львовна одела очень скромную шубку, на голову дешевый шерстяной платок, а на ноги валенки. Я решил ей показать только переписчиков. Пока мы
шли рынком мимо баб, торговавших с грязными фонарями на столах разной «благоухавшей» снедью, которую пожирали оборванцы, она поражалась и ужасалась. Да еще бы не ужасаться, после ее
обычной жизни в уютном флигельке!
— Да куда же, кроме вас, Анна Алексеевна. Художник В. В. Пукирев только что вошел в
славу. Его картина, имевшая огромный успех на выставке, облетела все иллюстрированные журналы. Ее, еще не конченную, видел в мастерской П. М. Третьяков, пришел в восторг и тут же, «на корню», по его
обычному выражению, купил для своей галереи. И сейчас эта картина там: «Неравный брак». Старый звездоносец-чинуша, высохший, как мумия, в орденах и ленте, и рядом юная невеста, и
К Домне Осиповне Перехватов попал в домашние врачи тоже довольно непонятным образом: она
послала дворника за своим
обычным старым доктором, и дворник, сказав, что того доктора не застал, пригласил к ней Перехватова, кучер которого, как оказалось впоследствии, был большой приятель этому дворнику. Домна Осиповна, впрочем, рада была такой замене. Перехватов ей очень понравился своею наружностью и тем, что говорил несколько витиевато, а она любила это свойство в людях и полагала, что сама не без красноречия!
— Сейчас доложу-с!.. Потрудитесь пожаловать в гостиную! — отвечал курьер и указал на смежную комнату. Бегушев вошел туда. Это была приемная комната, какие обыкновенно бывают на дачах. Курьер скоро возвратился и просил Бегушева пожаловать к Ефиму Федоровичу наверх. Тот
пошел за ним и застал приятеля сидящим около своего письменного стола в халате, что весьма редко было с Тюменевым. К озлобленному выражению лица своего Тюменев на этот раз присоединил важничанье и
обычное ему топорщенье.
Следующий гость был доктор. Он постоянно в этот час приезжал к Бегушеву и на этот раз заметно был чем-то сконфужен, не в
обычном своем спокойном расположении духа. Расспросив Бегушева о состоянии его здоровья и убедившись, что все
идет к лучшему, доктор сел и как-то рассеянно задумался.
Я могу беспристрастно говорить о нем, потому что не участвовал в этом высоком стремлении, которое одушевляло преимущественно казенных воспитанников и пансионеров: своекоштные как-то мало принимали в этом участия, и мое учение
шло своей
обычной чередой под руководством моего воспитателя.
Вернулась она довольно скоро, и глаза у нее были странные, но день прошел обычно; а на следующее утро она снова уходила, и так несколько дней подряд, и глаза у нее были странные, — но в остальном все
шло по-обычному.
Домой
пошел только Штемберг, а остальные отправились на
обычное место, на Банную гору, и долго сидели там, утомленные бессонной ночью, зевающие, с серыми, внезапно похудевшими лицами. Черный буксирный пароходик волок пустую, высоко поднявшуюся над водой баржу, и, казалось, никогда не дойти ему до заворота: как ни взглянешь, а он все на месте.
Все
шло по обычаю, только с большею против
обычного торопливостью, гамом и даже междоусобными драками — озлобленно тащили что попало, незнакомые незнакомой деревни мужики ругались и спорили.
‹…› Когда по окончании экзамена я вышел на площадку лестницы старого университета, мне и в голову не пришло торжествовать какой-нибудь выходкой радостную минуту. Странное дело! я остановился спиною к дверям коридора и почувствовал, что связь моя с
обычным прошлым расторгнута и что, сходя по ступеням крыльца, я от известного
иду к неизвестному.
Правда, отпуская меня, он подозвал меня к себе и, дав вторично поцеловать свою руку, промолвил: «Suzanne, la mort de votre mère vous a privee de votre appui naturel; mais vous pourrez toujours compter sur ma protection» [«Сюзанна, смерть матери лишила вас естественной опоры, но вы всегда можете рассчитывать на мое покровительство» (фр.).], но тотчас же слегка пихнул меня в плечо другою рукой и, с
обычным своим завастриванием губ, прибавил: «Allez, mon enfant» [«
Идите, дитя мое» (фр.).].
С половины двенадцатого до половины первого
шел четвертый утренний урок для старших классов; а в половине первого снова по звонку все бежало в общую залу к двойному ряду столов, где всякий за обедом занимал свое
обычное место.
— Да
пойдем же, Петр, — повторил Фустов, окончательно потерявший
обычное свое хладнокровие и самообладание. — Оставим этого дрянного мальчишку!
Между тем вокруг больного жизнь текла своей неизменной чередой, и все дела
шли своим
обычным порядком.
Этот
обычный прием плачущих был весьма кстати для Перепетуи Петровны, потому что выражение лица ее в эту горькую минуту очень было некрасиво; слезы как-то не
шли к ее полной, отчасти грубоватой и лишенной всякого выражения физиономии.