Неточные совпадения
Городничий (запальчиво).Как ни се ни то? Как вы смеете назвать
его ни тем ни сем, да еще и
черт знает чем? Я вас под арест…
(Принимает из окна просьбы, развертывает одну из
них и читает:)«
Его высокоблагородному светлости господину финансову от купца Абдулина…»
Черт знает что: и чина такого нет!
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как
черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп —
он черт знает чего плеснул туда, я должен был выбросить
его за окно.
Он меня морил голодом по целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я… Вот новость!
Городничий. Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш? Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться? Что, много взяли? Вот, думают, так в тюрьму
его и засадят!..
Знаете ли вы, семь
чертей и одна ведьма вам в зубы, что…
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь пошла, подумавши:
«И
черт их не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли
знали, помнили —
О чем
они шумят…
— Я больше тебя
знаю свет, — сказала она. — Я
знаю этих людей, как Стива, как
они смотрят на это. Ты говоришь, что
он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для
них святыня. Как-то у
них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье.
Они какую-то
черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
— Да, это всё может быть верно и остроумно… Лежать, Крак! — крикнул Степан Аркадьич на чесавшуюся и ворочавшую всё сено собаку, очевидно уверенный в справедливости своей темы и потому спокойно и неторопливо. — Но ты не определил
черты между честным и бесчестным трудом. То, что я получаю жалованья больше, чем мой столоначальник, хотя
он лучше меня
знает дело, — это бесчестно?
Все
черты его характера, который она
узнавала больше и больше, были для нее невыразимо милы.
Он постоянно наблюдал и
узнавал всякого рода людей и в том числе людей-мужиков, которых
он считал хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал в
них новые
черты, изменял о
них прежние суждения и составлял новые.
Анна улыбнулась. Она поняла, что
он сказал это именно затем, чтобы показать, что соображения родства не могут остановить
его в высказывании своего искреннего мнения. Она
знала эту
черту в своем муже и любила ее.
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете,
они помогают, что кричат? А
черт их разберет, что
они кричат? Быки-то
их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли
они крикнут по-своему, быки всё ни с места… Ужасные плуты! А что с
них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих… Избаловали мошенников! Увидите,
они еще с вас возьмут на водку. Уж я
их знаю, меня не проведут!
— А Бог
его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного:
черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором;
он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал
он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам
черт знает что подадут!
Ему показалось, что при другом боку висело и ружье, и
черт знает что: целое войско в одном только!
Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например, на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется
черт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от
него ручка и спинка: пусть, мол,
его знает, что такое гнев.
В первую минуту разговора с
ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «
Черт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.
Что сами благодаря этой роскоши стали тряпки, а не люди, и болезней
черт знает каких понабрались, и уж нет осьмнадцатилетнего мальчишки, который бы не испробовал всего: и зубов у
него нет, и плешив, — так хотят теперь и этих заразить.
«Нет, если бы мне теперь, после этих страшных опытов, десять миллионов! — подумал Хлобуев. — Э, теперь бы я не так: опытом
узнаешь цену всякой копейки». И потом, минуту подумавши, спросил себя внутренне: «Точно ли бы теперь умней распорядился?» И, махнувши рукой, прибавил: «Кой
черт! я думаю, так же бы растратил, как и прежде», — и вышел из лавки, сгорая желанием
знать, что объявит
ему Муразов.
— Как же так вдруг решился?.. — начал было говорить Василий, озадаченный не на шутку таким решеньем, и чуть было не прибавил: «И еще замыслил ехать с человеком, которого видишь в первый раз, который, может быть, и дрянь, и
черт знает что!» И, полный недоверия, стал
он рассматривать искоса Чичикова и увидел, что
он держался необыкновенно прилично, сохраняя все то же приятное наклоненье головы несколько набок и почтительно-приветное выражение в лице, так что никак нельзя было
узнать, какого роду был Чичиков.
— Да ведь соболезнование в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет капитан;
черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот
он теперь и соболезнует!
Ему нравилось не то, о чем читал
он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз
черт знает что и значит.
—
Они,
черт знает, с ума сошли со страху: нарядили тебя в разбойники и в шпионы…
Он утверждал, что и чистоплотность у
него содержится по тех пор, покуда
он еще носит рубашку и зипун, и что, как только заберется в немецкий сертук — и рубашки не переменяет, и в баню не ходит, и спит в сертуке, и заведутся у
него под сертуком и клопы, и блохи, и
черт знает что.
Да ты смотри себе под ноги, а не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было у
него время учиться по охоте своей, а не то что с палкой в руке говорить: «Учись!»
Черт знает, с которого конца начинают!..
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто
черт знает что!» Здесь
он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы
знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрев понес такую околесину, которая не только не имела никакого подобия правды, но даже просто ни на что не имела подобия, так что чиновники, вздохнувши, все отошли прочь; один только полицеймейстер долго еще слушал, думая, не будет ли, по крайней мере, чего-нибудь далее, но наконец и рукой махнул, сказавши: «
Черт знает что такое!» И все согласились в том, что как с быком ни биться, а все молока от
него не добиться.
«Ужели, — думает Евгений, —
Ужель она? Но точно… Нет…
Как! из глуши степных селений…»
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно
Ему забытые
черты.
«Скажи мне, князь, не
знаешь ты,
Кто там в малиновом берете
С послом испанским говорит?»
Князь на Онегина глядит.
«Ага! давно ж ты не был в свете.
Постой, тебя представлю я». —
«Да кто ж она?» — «Жена моя».
Условий света свергнув бремя,
Как
он, отстав от суеты,
С
ним подружился я в то время.
Мне нравились
его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен,
он угрюм;
Страстей игру мы
знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
Я стал вглядываться в
него пристальнее и мало-помалу стал
узнавать в
нем знакомые, милые
черты.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос
его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то
черт знает что. То такое, что только поплевать на
него, да и бросить! Вот и
они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это
знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один
черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как молодому человеку, — и сами
знаете, панове, — без войны не можно пробыть. Какой и запорожец из
него, если
он еще ни разу не бил бусурмена?
— Мы никогда еще, — продолжал длинный жид, — не снюхивались с неприятелями. А католиков мы и
знать не хотим: пусть
им черт приснится! Мы с запорожцами, как братья родные…
— О, на самой простейшей-с! — и вдруг Порфирий Петрович как-то явно насмешливо посмотрел на
него, прищурившись и как бы
ему подмигнув. Впрочем, это, может быть, только так показалось Раскольникову, потому что продолжалось одно мгновение. По крайней мере, что-то такое было. Раскольников побожился бы, что
он ему подмигнул,
черт знает для чего.
— Вот и вас… точно из-за тысячи верст на вас смотрю… Да и
черт знает, зачем мы об этом говорим! И к чему расспрашивать? — прибавил
он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.
— Кой
черт улики! А впрочем, именно по улике, да улика-то эта не улика, вот что требуется доказать! Это точь-в-точь как сначала
они забрали и заподозрили этих, как бишь
их… Коха да Пестрякова. Тьфу! Как это все глупо делается, даже вчуже гадко становится! Пестряков-то, может, сегодня ко мне зайдет… Кстати, Родя, ты эту штуку уж
знаешь, еще до болезни случилось, ровно накануне того, как ты в обморок в конторе упал, когда там про это рассказывали…
— Хоть вы и мать, а если останетесь, то доведете
его до бешенства, и тогда
черт знает что будет!
— Если только
он будет дома, — прибавил
он. — Фу,
черт! В своем больном не властен, лечи поди! Не
знаешь,
он к тем пойдет, али те сюда придут?
— Э-эх, Соня! — вскрикнул
он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся
он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и
знай!
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. —
Черт возьми, у меня с этим делом ум за разум заходит! — обратился
он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно
узнать, не видал ли кто
их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат
ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и
черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Да, да, — заговорил Базаров, — урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример.
Черт знает, что за вздор! Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под
ним разверзнуться может, а
он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.
— А меня, батенька, привезли на грузовике, да-да! Арестовали,
черт возьми! Я говорю: «Послушайте, это… это нарушение закона, я, депутат, неприкосновенен». Какой-то студентик, мозгляк, засмеялся: «А вот мы, говорит, прикасаемся!» Не без юмора сказал, а? С
ним — матрос, эдакая,
знаете, морда: «Неприкосновенный? — кричит. — А наши депутаты, которых в каторгу закатали, — прикосновенны?» Ну, что
ему ответишь?
Он же — мужик,
он ничего не понимает…
— Пригласил вас, чтоб лично вручить бумаги ваши, —
он постучал тупым пальцем по стопке бумаг, но не подвинул ее Самгину, продолжая все так же: — Кое-что прочитал и без комплиментов скажу — оч-чень интересно! Зрелые мысли, например: о необходимости консерватизма в литературе. Действительно, батенька,
черт знает как начали писать; смеялся я, читая отмеченные вами примерчики: «В небеса запустил ананасом, поет басом» — каково?
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому
черту я продам, когда никто ничего не
знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь,
он тут затевает что-то против меня, может быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже был митинг «Союза русского народа»,
он там орал: «Довольно!» Даже кровь из носа потекла у идиота…
— Да, да. Я
знаю. Романтизм,
черт его возьми! Хотя романтизм все-таки,
знаешь, лучше…
— Странное дело, — продолжал
он, недоуменно вздернув плечи, — но я замечал, что чем здоровее человек, тем более жестоко грызет
его цинга, а слабые переносят ее легче. Вероятно, это не так, а вот сложилось такое впечатление. Прокаженные встречаются там, меряченье нередко… Вообще — край не из веселых. И все-таки,
знаешь, Клим, — замечательный народ живет в государстве Романовых,
черт их возьми! Остяки, например, и особенно — вогулы…
— Впрочем — ничего я не думал, а просто обрадовался человеку. Лес,
знаешь. Стоят обугленные сосны, буйно цветет иван-чай. Птички ликуют,
черт их побери. Самцы самочек опевают. Мы с
ним, Туробоевым, тоже самцы, а петь нам — некому. Жил я у помещика-земца, антисемит, но, впрочем, — либерал и надоел
он мне пуще овода. Жене
его под сорок, Мопассанов читает и мучается какими-то спазмами в животе.
— Только, наверное, отвергнете, оттолкнете вы меня, потому что я — человек сомнительный, слабого характера и с фантазией, а при слабом характере фантазия — отрава и яд, как вы
знаете. Нет, погодите, — попросил
он, хотя Самгин ни словом, ни жестом не мешал
ему говорить. — Я давно хотел сказать вам, — все не решался, а вот на днях был в театре, на модной этой пиесе, где показаны заслуженно несчастные люди и бормочут
черт знает что, а между
ними утешительный старичок врет направо, налево…
— Невероятно! — воскликнула она навстречу
ему. —
Черт знает что! Перебита масса посуды.