Неточные совпадения
— У нас удивительно много людей, которые, приняв
чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести за пределы логики, за границы возможного. Вообще мне кажется, что мышление для русского человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть
разумом у одних вызывает страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей людей.
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду. Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше — к церкви, к чудесам, к черту, все равно — куда, только бы дальше от
разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим
чужой труд.
А она, совершив подвиг, устояв там, где падают ничком мелкие натуры, вынесши и свое и
чужое бремя с
разумом и величием, тут же, на его глазах, мало-помалу опять обращалась в простую женщину, уходила в мелочи жизни, как будто пряча свои силы и величие опять — до случая, даже не подозревая, как она вдруг выросла, стала героиней и какой подвиг совершила.
Одни люди в большинстве случаев пользуются своими мыслями, как умственной игрой, обращаются с своим
разумом, как с маховым колесом, с которого снят передаточный ремень, а в поступках своих подчиняются
чужим мыслям — обычаю, преданию, закону; другие же, считая свои мысли главными двигателями всей своей деятельности, почти всегда прислушиваются к требованиям своего
разума и подчиняются ему, только изредка, и то после критической оценки, следуя тому, что решено другими.
И все расходились смущенные, подавленные, избегая глядеть друг на друга. Каждый боялся прочесть в
чужих глазах свой собственный ужас, свою рабскую, виноватую тоску, — ужас и тоску маленьких, злых и грязных животных, темный
разум которых вдруг осветился ярким человеческим сознанием.
— Вы, ребята, не верьте ничему этому, вы — молодые, вам долго жить, копите свой
разум! Свой ум —
чужим двум! Фома, спишь?
— Истинная правда, Марфа Петровна. Вот этого и я в
разум никак не возьму! Зачем чужим-то людям про свою беду рассказывать до время? А тут еще в своей-то семье расстраивают.
— Я вот сейчас вычитал в газете проект о судебных преобразованиях в России и с истинным удовольствием вижу, что и у нас хватились, наконец, ума-разума и не намерены более, под предлогом самостоятельности там, народности или оригинальности, к чистой и ясной европейской логике прицеплять доморощенный хвостик, а, напротив, берут хорошее
чужое целиком.
Шафиров говорит, что Петр «побужден был острым и от натуры просвещенным своим
разумом и новожелательством видеть европейские политизованные государства, которых ни он, ни предки его, ради необыкновения в том по прежним обычаям, не видали, дабы притом, получа искусство очевидное, потом, по прикладу оных, свои пространные государства как в политических, так и в воинских и прочих поведениях учредить мог, також и своим прикладом подданных своих к путешествию в
чужие крап и восприятию добрых нравов и к обучению потребных к тому языков возбудить».
Крутицкий. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не знаешь что; потому что
разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь, а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай; а мне кто даст? Всякий для себя. За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что
чужое? Сколько я ни нажил, все — мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю ее, хочу — любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать? (Отходя). Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
Отец, мать, все родные, подчиненные крепостной власти, свыкшиеся с своим положением и изведавшие, может быть, собственным [горьким] опытом [все] неудобства самостоятельных проявлений своей личности, — все стараются, из желания добра мальчику, с малых лет внушить ему [беспрекословную покорность
чужому приказу,] отречение от собственного
разума и воли.
Всякий, худо ли, хорошо ли, старается судить сам, пускать в ход собственный
разум, и теперь самый обыкновенный читатель не затруднится отозваться, вовсе не с
чужого голоса, — что, например, «Свои собаки» Островского — бесцветны и не новы, «Первая любовь» Тургенева — пошлость, «Полемические красоты» Чернышевского — нахальны до неприличия, и т. п.
— Вестимо дело, надо оглядеться, — согласился Трифон. — Твое дело еще темное, свету только что в деревне и видел… на
чужой стороне поищи
разума, поучись вкруг добрых людей, а там что Бог велит. Когда рожь, тогда и мера.
— Дочь
чужое сокровище: пой, корми, холь,
разуму учи, потом в чужи люди отдай.
«Что ж, — думает он, — дочь —
чужое сокровище, расти ее, береги, учи
разуму, а потом, рано ли, поздно ли, в чужи люди отдай!..»
Можно было обманывать, утверждая, что он познает через веру, а не через
разум; но как только человек знает две веры и видит людей, исповедующих
чужую веру так же, как он свою, так он поставлен в неизбежную необходимость решить дело
разумом.
Пожил Митька у меня месяцев с восемь. Андрей Васильич Абдулин той порой на теплые воды собрался жену лечить. Ехал в
чужие край всей семьей. Стал у меня Митька с ними проситься. Что ж, думаю, избным теплом далеко не уедешь, печка нежит, дорога
разуму учит, дам я Митьке партию сала, пущай продаст его в
чужих краях; а благословит его бог, и заграничный торг заведем!.. Тут уж меня никто не уговаривал — враг смутил!.. Захочет кого господь наказать —
разум отымет, слепоту на душу нашлет!..