Неточные совпадения
Посмотрев, как хлопотливо порхают
в придорожном кустарнике овсянки, он
в сотый раз подумал: с
детства, дома и
в школе, потом —
в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он
прочитал множество книг и вот не может найти себя
в паутине насильно воспринятого чужого…
Клим впервые видел так близко и
в такой массе народ, о котором он с
детства столь много слышал споров и
читал десятки печальных повестей о его трудной жизни.
Самгин вспомнил, что
в детстве он
читал «Калевалу», подарок матери; книга эта, написанная стихами, которые прыгали мимо памяти, показалась ему скучной, но мать все-таки заставила
прочитать ее до конца.
Он с самого
детства любил уходить
в угол и книжки
читать, и, однако же, и товарищи его до того полюбили, что решительно можно было назвать его всеобщим любимцем во все время пребывания его
в школе.
С
детства я много
читал романов и драм, меньше стихов, и это лишь укрепило мое чувство пребывания
в своем особом мире.
Я очень рано
в детстве читал «Войну и мир», и незаметно кукла, которая называлась Андрей, перешла
в князя Андрея Болконского.
К счастию, меня озарила внезапная мысль. Я вспомнил, что когда-то
в детстве я
читал рассказ под названием:"Происшествие
в Абруццских горах"; сверх того, я вспомнил еще, что когда наши русские Александры Дюма-фисы желают очаровывать дам (дамы — их специальность), то всегда рассказывают им это самое"Происшествие
в Абруццских горах", и всегда выходит прекрасно.
Наконец, есть книги. Он будет
читать, найдет
в чтении материал для дальнейшего развития. Во всяком случае, он даст, что может, и не его вина, ежели судьба и горькие условия жизни заградили ему путь к достижению заветных целей, которые он почти с
детства для себя наметил. Главное, быть бодрым и не растрачивать попусту того, чем он уже обладал.
Калинович взглянул было насмешливо на Настеньку и на Белавина; но они ему не ответили тем же, а, напротив, Настенька, начавшая следующий монолог, чем далее
читала, тем более одушевлялась и входила
в роль: привыкшая почти с
детства читать вслух, она
прочитала почти безукоризненно.
— Да, и я вам писал о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с
детства, на что пошли все восторги моих надежд и все слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился
в последний раз за этот помойный клоак… Но семя осталось и возросло. Серьезно, скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может быть, не
читали вовсе?
Несмотря на то, что он поздно заснул, он, как всегда, встал
в восьмом часу, и, сделав свой обычный туалет, вытерев льдом свое большое, сытое тело и помолившись богу, он
прочел обычные, с
детства произносимые молитвы: «Богородицу», «Верую», «Отче наш», не приписывая произносимым словам никакого значения, — и вышел из малого подъезда на набережную,
в шинели и фуражке.
— Я не видела, не знаю, но говорят, что вы, мужчины, еще
в детстве начинаете с горничными и потом уже по привычке не чувствуете никакого отвращения. Я не знаю, не знаю, но я даже
читала… Жорж, ты, конечно, прав, — сказала она, подходя к Орлову и меняя свой тон на ласковый и умоляющий, —
в самом деле, я сегодня не
в духе. Но ты пойми, я не могу иначе. Она мне противна, и я боюсь ее. Мне тяжело ее видеть.
Он ходил по гостиной и декламировал поздравительные стихи, которые
читал когда-то
в детстве отцу и матери.
Я воображал себе это, и тут же мне приходили на память люди, все знакомые люди, которых медленно сживали со света их близкие и родные, припомнились замученные собаки, сходившие с ума, живые воробьи, ощипанные мальчишками догола и брошенные
в воду, — и длинный, длинный ряд глухих медлительных страданий, которые я наблюдал
в этом городе непрерывно с самого
детства; и мне было непонятно, чем живут эти шестьдесят тысяч жителей, для чего они
читают Евангелие, для чего молятся, для чего
читают книги и журналы.
Он вспомнил, как
в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал
в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома, девочки доверчиво прижимались к мальчику, он крестился и спешил
читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы ушли,
в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?
Оживляется Ида,
читая об этом страшном подходе героев с светильниками, опущенными
в глиняные кувшины; тише дышит больная старушка,
в сотый раз слушающая эту историю, и поворачивает к свету свое лицо; и ныне, как
в детстве, она ждет, когда разлетится
в черепья кувшин Гедеонов, и за ним треснут другие кувшины, и разольется во тьме полуночи свет,
в них скрытый…
Он был уроженец Владимирской губернии, с
детства попавший
в Петербург. Что редко случается, петербургская «образованность» не испортила его, но только отшлифовала, научив, между прочим,
читать газеты и говорить всякие мудреные слова.
По вечерам я минею или пролог
читал, а больше про
детство своё рассказывал, про Лариона и Савёлку, как они богу песни пели, что говорили о нём, про безумного Власия, который
в ту пору скончался уже, про всё говорил, что знал, — оказалось, знал я много о людях, о птицах и о рыбах.
— Я на них не нападаю: я с
детства привыкла не
читать этих выдуманных сочинений; матушке так было угодно, а я чем больше живу, тем больше убеждаюсь
в том, что всё, что матушка ни делала, всё, что она ни говорила, была правда, святая правда.
Мальчик перестал
читать и задумался.
В избушке стало совсем тихо. Стучал маятник, за окном плыли туманы… Клок неба вверху приводил на память яркий день где-то
в других местах, где весной поют соловьи на черемухах… «Что это за жалкое
детство! — думал я невольно под однотонные звуки этого детского голоска. — Без соловьев, без цветущей весны… Только вода да камень, заграждающий взгляду простор божьего мира. Из птиц — чуть ли не одна ворона, по склонам — скучная лиственница да изредка сосна…»
Получив эти бумаги и
прочитав их, стала я соображать и воспоминания моего
детства, и старания друзей укрыть меня вне пределов России, и слышанное мною впоследствии от князя Гали,
в Париже от разных знатных особ,
в Италии от французских офицеров и от князя Радзивила относительно моего происхождения от русской императрицы.
Вдруг словно горячая волна обдала все существо Иоле. Он вспомнил, что где-то
читал, еще
в детстве, как один витязь-юнак привел
в негодность вражеские орудия, пробравшись
в неприятельский лагерь и этим оказал незаменимую услугу своему войску. Что если и он — Иоле?..
Это первое евангелие «Ныне прославися сын человеческий» он знал наизусть; и,
читая, он изредка поднимал глаза и видел по обе стороны целое море огней, слышал треск свечей, но людей не было видно, как и
в прошлые годы, и казалось, что это всё те же люди, что были тогда,
в детстве и
в юности, что они всё те же будут каждый год, а до каких пор — одному богу известно.
По-английски я стал учиться еще
в Дерпте, студентом, но с
детства меня этому языку не учили. Потом я брал уроки
в Петербурге у известного учителя, которому выправлял русский текст его грамматики. И
в Париже
в первые зимы я продолжал упражняться, главным образом,
в разговорном языке. Но когда я впервые попал на улицы Лондона, я распознал ту давно известную истину, что
читать, писать и даже говорить по-английски — совсем не то, что вполне понимать всякого англичанина.
— Я не знаю, право… Это как-то безотчетно вышло… меня с
детства влекло на сцену… Мы дома устраивали театры, потом я
читала на литературных занятиях
в гимназии. Потом участвовала
в любительских спектаклях. А сюда я попала как-то неожиданно…
Вот хоть бы сегодня. Степа
читал мне Гамлета. Я только благодаря ему начала понимать шекспировский язык, хоть и болтаю с
детства по-английски. Его возглас до сих пор звучит у меня
в ушах...
С тех первых пор
детства почти, когда я стал для себя
читать Евангелие, во всем Евангелии трогало и умиляло меня больше всего то учение Христа,
в котором проповедуется любовь, смирение, унижение, самоотвержение и возмездие добром за зло.
Проходит еще полчаса
в тишине и спокойствии… «Нива» лежит уже на диване, и Павел Васильич, подняв вверх палец,
читает наизусть латинские стихи, которые он выучил когда-то
в детстве. Степа глядит на его палец с обручальным кольцом, слушает непонятную речь и дремлет; трет кулаками глаза, а они у него еще больше слипаются.