Неточные совпадения
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности
человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства, религии…» Ага, религия? — «и
морали». — Ну, конечно, и
морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Конфликт создается ложными притязаниями науки на верховенство над
человеческой жизнью, на способность авторитетно разрешать вопросы религии, философии,
морали, на способность давать директивы для творчества духовной культуры.
Он проповедовал
мораль ценностей, ценностей красоты, цветущей культуры, государственного могущества в противоположность
морали, основанной на верховенстве
человеческой личности, на сострадании к человеку.
Он хлопочет об улучшении
человеческой породы, и в этом отношении мы для него только рабы, мясо для пушек, вьючные животные; одних бы он уничтожил или законопатил на каторгу, других скрутил бы дисциплиной, заставил бы, как Аракчеев, вставать и ложиться по барабану, поставил бы евнухов, чтобы стеречь наше целомудрие и нравственность, велел бы стрелять во всякого, кто выходит за круг нашей узкой, консервативной
морали, и все это во имя улучшения
человеческой породы…
Здесь же лежат и онтологические корни
морали с ее орудием категорического императива, непрестанно обличающего, производящего суд над обессиленной благодаря плоти
человеческой волей.
Но, конечно, оставаясь свободным от
морали, искусство силою своего влияния содействует общему росту моральности в
человеческой душе.
В действительности под этикетом абсолютной
морали обожествляется одна определенная сторона
человеческого сознания.
Сверхчеловек и есть эта единичная совершенная личность, которая вырастет на почве
человеческого разложения, как пышный цветок на плодородном перегное. Высшее счастье и высшее призвание человека — стремиться стать таким перегноем, чтоб сделать возможным грядущего сверхчеловека. В этом — новая
мораль, к которой зовет людей разрушитель
морали Ницше.
Применение евангельской
морали к
человеческим обществам есть персонализм, постановка в центре
человеческой личности, признание её верховной ценностью.
Личная
мораль всегда была права по сравнению с
моралью государственной, она была
моралью человеческой и экзистенциальной в противоположность
морали нечеловеческой и объективированной.
И, несмотря на относительные, преходящие и даже дурные свойства исторического рыцарства, в рыцарстве есть вечные элементы творческой
морали, творческое обнаружение вечных начал
человеческой личности.
Церковь в истории пыталась обезвредить и обезопасить нравственный переворот, совершенный Евангелием, но невозможно было совсем скрыть, что
мораль евангельская,
мораль Христова не походит на
мораль мира, на
мораль человеческую.
Экономика определяет всю
человеческую жизнь, от нее зависит не только все строение общества, но и вся идеология, вся духовная культура, религия, философия,
мораль, искусство.
Так, Шекспир до такой степени проникнут этой мудрой умеренностью, что он, по словам Гервинуса, позволяет себе отрицать даже христианскую
мораль, предлагающую преувеличенные требования
человеческой природе.
Во имя достоинства
человеческой личности и ее нравственной ценности Достоевский восстает против революции и революционной
морали.
Философия и наука есть неудача в творческом познании истины; искусство и литература — неудача в творчестве красоты; семья и половая жизнь — неудача в творчестве любви;
мораль и право — неудача в творчестве
человеческих отношений; хозяйство и техника — неудача в творческой власти человека над природой.
Мораль серединная,
мораль безопасности,
мораль, задерживающая наступление конца, закрывающая пределы бытия, должна раньше или позже сама прийти к концу и быть преодолена творческим напряжением
человеческого духа.
Возникновение мечты о сверхчеловеке и сверхчеловечестве, о высшей
морали человеческой означает, что гуманизм изжит и кончился.
Творческую
мораль нельзя основать на отрывании и противоположении
человеческого и божественного — в ней всегда открывается серафическая природа человека.