Неточные совпадения
Настасью он часто помнил подле себя; различал и еще одного
человека, очень будто бы ему знакомого, но кого именно — никак не мог догадаться и
тосковал об этом, даже и плакал.
— Черт его знает, — задумчиво ответил Дронов и снова вспыхнул, заговорил торопливо: — Со всячинкой. Служит в министерстве внутренних дел, может быть в департаменте полиции, но — меньше всего похож на шпиона. Умный. Прежде всего — умен.
Тоскует. Как безнадежно влюбленный, а — неизвестно — о чем? Ухаживает за Тоськой, но — надо видеть — как! Говорит ей дерзости. Она его терпеть не может. Вообще —
человек, напечатанный курсивом. Я люблю таких… несовершенных. Когда — совершенный, так уж ему и черт не брат.
— Не говори, не говори! — остановила его она. — Я опять, как на той неделе, буду целый день думать об этом и
тосковать. Если в тебе погасла дружба к нему, так из любви к
человеку ты должен нести эту заботу. Если ты устанешь, я одна пойду и не выйду без него: он тронется моими просьбами; я чувствую, что я заплачу горько, если увижу его убитого, мертвого! Может быть, слезы…
Стал
тосковать, задумался, не ест не пьет, с
людьми не говорит, а на пятый день взял да и повесился.
— Друг мой, это — вопрос, может быть, лишний. Положим, я и не очень веровал, но все же я не мог не
тосковать по идее. Я не мог не представлять себе временами, как будет жить
человек без Бога и возможно ли это когда-нибудь. Сердце мое решало всегда, что невозможно; но некоторый период, пожалуй, возможен… Для меня даже сомнений нет, что он настанет; но тут я представлял себе всегда другую картину…
Проникнуть в самую глубь тайги удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время приходится иметь дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их от
человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и
тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом деле она полна жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
Но
человек вновь возвращается к себе и
тоскует.
Но не мог античный
человек спастись собственными силами и
тосковал смертельно.
Потом же, во все эти три года, я и понять не мог, как
тоскуют и зачем
тоскуют люди?
Кормилицу мою, семидесятилетнюю старуху Домну, бог благословил семейством. Двенадцать
человек детей у нее, всё — сыновья, и все как на подбор — один другого краше. И вот, как только, бывало, пройдет в народе слух о наборе, так старуха начинает
тосковать. Четырех сынов у нее в солдаты взяли, двое послужили в ополченцах. Теперь очередь доходит до внуков. Плачет старуха, убивается каждый раз, словно по покойнике воет.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы
тоскуете, — зачем она вам? И все другие
люди за народ страдают, в тюрьмы идут и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
Безмерно и как-то тягуче
тоскует современный русский
человек; до того
тоскует, что, кажется, это одно и обусловливает его живучесть.
Тоскует он и дома, но не стыдится и в
люди свою тоску нести.
Западный
человек может негодовать, ожесточаться, настаивать, но"
тосковать"он положительно не умеет.
Люди, присланные на всю жизнь, и те суетились или
тосковали, и уж непременно каждый из них про себя мечтал о чем-нибудь почти невозможном.
Замрут голоса певцов, — слышно, как вздыхают кони,
тоскуя по приволью степей, как тихо и неустранимо двигается с поля осенняя ночь; а сердце растет и хочет разорваться от полноты каких-то необычных чувств и от великой, немой любви к
людям, к земле.
Ветер шевелил обои. Они шуршали тихим, зловещим шелестом, и легкие полутени скользили по их пестрым узорам. «Соглядатай прячется там, за этими обоями», — думал Передонов. «Злые
люди! — думал он,
тоскуя, — недаром они наложили обои на стену так неровно, так плохо, что за них мог влезть и прятаться злодей, изворотливый, плоский и терпеливый. Ведь были и раньше такие примеры».
Наконец он распрощался и ушел, безнадежно
тоскуя. В этом доме, — думал он, — его не захотели ни понять, ни даже выслушать. Хозяин молол что-то непонятное. Трепетов почему-то фыркал, хозяйка приходила, не любезничала и уходила, — странные
люди живут в этом доме, — думал Передонов, — Потерянный день!
Не надо думать, однако, чтобы новый помпадур был
человек холостой; нет, он был женат и имел детей; но жена его только и делала, что с утра до вечера ела печатные пряники. Это зрелище до такой степени истерзало его, что он с горя чуть-чуть не погрузился в чтение недоимочных реестров. Но и это занятие представляло слишком мало пищи для ума и сердца, чтобы наполнить помпадурову жизнь. Он стал ходить в губернское правление и
тосковать.
Вижу, бывало, что уж очень
затосковали и носы повесили, ну, и жаль их бывало; и говорю: ну, уж черт вас возьми, прозевайте, так и быть: выпустите
человек пять пленных из сарая, пускай они по лесу побегают.
— И, боярин! мало ли чем прикидываются
люди на белом свете, да не всем так удается, как мне. Знаешь ли, что я не на шутку сделался колдуном и, если хочешь, асскажу сейчас по пальцам, что у тебя на душе и о чем ты
тоскуешь?..
Серебряков. Всю жизнь работать для науки, привыкнуть к своему кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам — и вдруг, ни с того ни с сего, очутиться в этом склепе, каждый день видеть тут глупых
людей, слушать ничтожные разговоры… Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут — как в ссылке. Каждую минуту
тосковать о прошлом, следить за успехами других, бояться смерти… Не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
— Ну конечно! Всякому
человеку свое дело дорого… а он — фабрикант грехов… Давно о нем и на каторге и в аду плачут —
тоскуют, ждут — не дождутся…
Когда два голоса, рыдая и
тоскуя, влились в тишину и свежесть вечера, — вокруг стало как будто теплее и лучше; все как бы улыбнулось улыбкой сострадания горю
человека, которого темная сила рвет из родного гнезда в чужую сторону, на тяжкий труд и унижения.
— Покорно благодарю!.. То есть: я не способен любить, я
человек бездушной… Не правда ли?.. Но дело не о том. Ты
тоскуешь о своей Полине. Кто ж тебе мешает лететь в ее страстные объятия?.. Уж выпускают ли тебя из Петербурга? Не задолжал ли ты, степенный
человек?.. Меня этак однажды продержали недельки две лишних в Москве… Послушай! если тебе надобно тысячи две, три…
— Его тоскою
тоскуешь, мальчик! Я уже не говорю про теперешнее, ему еще будет суд! — а сколько позади-то печали, да слез, да муки, того-этого, мученической. Тоска, говоришь? Да увидь я в России воистину веселого
человека, я ему в морду, того-этого, харкну. Ну и нечего харкать: нет в России веселого
человека, не родился еще, время не довлеет веселости.
Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы они были жалостливее к своим пациентам. Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя… в теле нет клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом,
человека нет. Он выключен. Движется,
тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!
В обыкновенном состоянии он страдал и
тосковал, а выпив, начинал проклинать себя,
людей, жену и даже Лизавету Васильевну, с которою совершенно перестал переписываться и не отвечал ни слова на ее письма.
Сначала он все вспоминал о бегах, о своем англичанине, о Ваське, о Назаре и об Онегине и часто видел их во сне, но с течением времени позабыл обо всем. Его от кого-то прятали, и все его молодое, прекрасное тело томилось,
тосковало и опускалось от бездействия. То и дело подъезжали новые, незнакомые
люди и снова толклись вокруг Изумруда, щупали и теребили его и сердито бранились между собою.
Они рабы собственных, ими изобретенных правил; они, не живя, отжили; не испытав жизни, тяготятся ею! не видав еще в свой век
людей, они уже удаляются от них; не насладясь ничем,
тоскуют о былом, скучают настоящим, с грустью устремляют взор в будущность…
— Конечно, после, — решил Коновалов. — Живут
люди и смотрят в жизнь, и вбирают в себя чужое горе жизни. Глаза у них, должно быть, особенные… И сердце тоже… Насмотрятся на жизнь и
затоскуют… И вольют тоску в книги… Это уж не помогает, потому — сердце тронуто, из него тоски огнем не выжжешь… Остается — водкой ее заливать. Ну и пьют… Так я говорю?
— Вот я те и говорю, чудак-человек, что я сам виноват в моей доле!.. Не нашел я точки моей! Ищу,
тоскую — не нахожу!
— Как его не отпустишь, не маленький ребенок. Я и то стараюсь всегда с ним ездить, так не берет. Говорит, что ему надобно в присутственные места. Как же удержать
человека, когда он хочет что-нибудь сделать! Сначала я
тосковала, плакала, а теперь и слез недостает. Я его очень боюсь пьяного, особенно когда он ночью приезжает, начнет шуметь, кричать на
людей, на меня: ревнив и жаден делается до невероятности. Теперь все укоряет, что потерял для меня сто тысяч.
Он не спал, а только
тосковал о том, что добрый
человек, которого все любили и которого он тоже начал любить, совершил над ним жестокую неизгладимую несправедливость…
Отец и сын не видели друг друга; по-разному
тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет
человека от
человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым. Отец несознаваемым движением положил руку на шею сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди.
Мой бедный друг, всё тот же он,
Всё тот же чорт, когда взбешен;
Дни, об которых я
тоскую,
Невольно мне напомнил ты теперь,
Жизнь беспокойную, кипучую, лихую.
Тогда ты был не
человек, а зверь…
Оно глубоко правдиво, ибо все
люди, действительно, находятся по отношению к своему телу в положении «Золушки» или «Гадкого утенка», все они в большей или меньшей мере
тоскуют по своим эдемским телам, облеченным красотой и софийной славой.
— Вестимо, — сказал голова. — Не то что
человек, и конь рвется на свою сторону, и пес
тоскует на чужбине.
— Довольно знаю, — сказал Чубалов. — Недобрый
человек, разбойником так и глядит, недаром в народе Прожженным его прозвали. Признаться, я всегда дивился, как это Марко Данилыч, при его уме, такого
человека в приближенье держит. Знаю я про иные дела Корнеевы — давно по нем тюрьма
тоскует.
Что-то говорило одинокой девушке, что другая такая же одинокая молоденькая душа
тоскует здесь, у нее, вдали от шумных
людей, безучастных к чужому горю… С далеко не свойственной ей порывистостью она распахнула стремительно дверь своего кабинета…
Все меньше и меньше
тоскует по деревне Дуня… Уходят от нее куда-то далеко и лес, и избушка, и кладбище с материнской могилкой… Другая жизнь, другие
люди, другие настроения овладевают девочкой…
Цельность, великая, гармоническая цельность
человека — по ней жаждет и
тоскует Ницше сильнее, чем странник в пустыне
тоскует по воде. Отсутствие этой цельности, вялость в ощущении жизни, растерзанность и противоречивость инстинктов вызывают в нем гадливое отвращение. И особенно в области морали.
Единственный верный религиозный миф заключается не в том, что Бог — господин и стремится к господству, а в том, что Бог
тоскует по своему другому, по ответной любви и ожидает творческого ответа
человека.
Бог разделяет судьбу своего творения, Он жертвует собой для мира и для
человека, для любимого, по которому
тоскует.
Человек может быть в сравнительной гармонии с окружающим миром не потому, что он менее греховен и лучше, а потому, что в нем менее пробудилась духовная жизнь и он менее
тоскует по иной жизни, что он слишком закрыт в известном кругу и подавлен окружающим миром до совершенного довольства им.
И лишь антропология декаданса
тоскует об утерянной природной силе и зовет
человека вернуться к первобытной природе.
Серебряков. Всю жизнь работать для науки, привыкнуть к своему кабинету, к аудитории, к почтенным товарищам и вдруг ни с того ни с сего очутиться в этом склепе, каждый день видеть тут пошлых
людей, слушать ничтожные разговоры. Я хочу жить, я люблю успех, люблю известность, шум, а тут точно в ссылке. Каждую минуту
тосковать по прошлом, следить за успехами других, бояться смерти… не могу! Нет сил! А тут еще не хотят простить мне моей старости!
Глазами всех
людей я смотрю и ушами их слушаю; я умираю с убитыми; с теми, кто ранен и забыт, я
тоскую и плачу, и когда из чьего-нибудь тела бежит кровь, я чувствую боль ран и страдаю.
Он до самой зари рассказывал офицерам эпизоды из своего хорошего прошлого, водил их по комнатам, показывал дорогие картины, старые гравюры, редкое оружие, читал подлинные письма высокопоставленных
людей, а измученные, утомленные офицеры слушали, глядели и,
тоскуя по постелям, осторожно зевали в рукава; когда наконец хозяин отпустил их, спать было уже поздно.
Эх, найти бы мне великого шарлатана и скептика, разучиться так жгуче
тосковать и — заплечный мешок, короткая юбка, курточка, в карманы которой так удобно засовывать руки, и идти по широким путям и нехоженым тропинкам, рассматривать жизнь и
людей, а главное — научиться смеяться весело и задорно.