Неточные совпадения
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала
опасность, он засел у себя в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять
часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
В этот решительный для русского сознания
час необходимо ясно и мужественно сознать подстерегающие нас
опасности.
Я пожал руку жене — на лице у нее были пятны, рука горела. Что за спех, в десять
часов вечера, заговор открыт, побег, драгоценная жизнь Николая Павловича в
опасности? «Действительно, — подумал я, — я виноват перед будочником, чему было дивиться, что при этом правительстве какой-нибудь из его агентов прирезал двух-трех прохожих; будочники второй и третьей степени разве лучше своего товарища на Синем мосту? А сам-то будочник будочников?»
При мне в Корсаковске однажды унесло каторжного в море на сеноплавке; смотритель тюрьмы майор Ш. отправился в море на катере и, несмотря на бурю, подвергая свою жизнь
опасности, плавал с вечера до двух
часов ночи, пока ему не удалось отыскать в потемках сеноплавку и снять с нее каторжного.
Вот что нам предстоит, вот чего нам ожидать должно. Гибель возносится гор́е постепенно, и
опасность уже вращается над главами нашими. Уже время, вознесши косу, ждет
часа удобности, и первый льстец или любитель человечества, возникши на пробуждение несчастных, ускорит его мах. Блюдитеся.
Известили ли вас, что за несколько
часов пред сим двадцать человек находились в
опасности потерять живот свой на воде и требовали вашея помощи?
Нередко помышляли мы вытти из судна и шествовать по каменной гряде к берегу, но пребывание одного из наших сопутников на камне уже несколько
часов и скрытие другого из виду представляло нам
опасность перехода более, может быть, нежели она была в самом деле.
Час спустя, уже в четвертом
часу, князь сошел в парк. Он пробовал было заснуть дома, но не мог, от сильного биения сердца. Дома, впрочем, всё было устроено и по возможности успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет особенной
опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в дежурстве; опасаться, стало быть, было нечего.
— Ну вот-с, это, что называется, след-с! — потирая руки, неслышно смеялся Лебедев, — так я и думал-с! Это значит, что его превосходительство нарочно прерывали свой сон невинности, в шестом
часу, чтоб идти разбудить любимого сына и сообщить о чрезвычайной
опасности соседства с господином Фердыщенком! Каков же после того опасный человек господин Фердыщенко, и каково родительское беспокойство его превосходительства, хе-хе-хе!..
Сидя в этой уютной комнатке, обитой голубыми обоями, с диваном, кроватью, столом, на котором лежат бумаги, стенными
часами и образом, перед которым горит лампадка, глядя на эти признаки жилья и на толстые аршинные балки, составлявшие потолок, и слушая выстрелы, казавшиеся слабыми в блиндаже, Калугин решительно понять не мог, как он два раза позволил себя одолеть такой непростительной слабости; он сердился на себя, и ему хотелось
опасности, чтобы снова испытать себя.
— Н-нет… Я не очень боюсь… Но ваше дело совсем другое. Я вас предупредил, чтобы вы все-таки имели в виду. По-моему, тут уж нечего обижаться, что
опасность грозит от дураков; дело не в их уме: и не на таких, как мы с вами, у них подымалась рука. А впрочем, четверть двенадцатого, — посмотрел он на
часы и встал со стула, — мне хотелось бы сделать вам один совсем посторонний вопрос.
А если так, если так мало
опасности (то есть по-настоящему совершенно нет никакой), — для чего такое серьезное отягощение больных, может быть в последние дни и
часы их жизни, больных, которым свежий воздух еще нужней, чем здоровым?
За лето я дважды видел панику на пароходе, и оба раза она была вызвана не прямой
опасностью, а страхом перед возможностью ее. Третий раз пассажиры поймали двух воров, — один из них был одет странником, — били их почти целый
час потихоньку от матросов, а когда матросы отняли воров, публика стала ругать их...
Ветер дул в спину. По моему расчету, через два
часа должен был наступить рассвет. Взглянув на свои
часы с светящимся циферблатом, я увидел именно без пяти минут четыре. Ровное волнение не представляло
опасности. Я надеялся, что приключение окончится все же благополучно, так как из разговоров на «Бегущей» можно было понять, что эта часть океана между Гарибой и полуостровом весьма судоходна. Но больше всего меня занимал теперь вопрос, кто и почему сел со мной в эту дикую ночь?
Все-таки
опасность миновала, и когда я посмотрел на
часы — половина одиннадцатого, значит, только на вокзал опоздал — встречу на сцене.
Невинны! на чем основано это мнение? На том ли, что все они славословят и поют хвалу? На том ли, что все в одно слово прорицают: тише! не расплывайтесь! не заезжайте! не раздражайте?! Прекрасно. Я первый бы согласился, что нет никакой
опасности, если бы они кричали"тише!" — каждый сам по себе. Но ведь они кричат все вдруг, кричат единогласно — поймите это, ради Христа! Ведь это уж скоп! Ведь этак можно с
часу на
час ожидать, что они не задумаются кричать"тише!" — с оружием в руках! Ужели же это не анархия?!
Спустя несколько дней, в продолжение которых Сеникур почти не говорил со мною, он сказал мне одним утром: «Полина! через
час меня уже в Москве не будет: отступление нашего войска не обещает ничего хорошего; я не хочу подвергать тебя
опасности; ты можешь возвратиться к твоей матери, можешь даже навсегда остаться в России; ты свободна».
Это открытие было неприятно, но помогло мне наконец оторваться от тех тридцати шести
часов, которые я провел среди сильнейших волнений и
опасности, восхищения, тоски и любви.
Напрасно представляли ему
опасность ночного плавания, он ничего не слушал и в 11
часов ночи уехал.
Всегда в
часы, когда ему угрожало что-нибудь, он ощущал напряжённое стремление как можно скорей перешагнуть чрез
опасность, оставить её сзади себя и не оглядываться назад. Стоять пред чем-то угрожающим — это то же, что стоять ночью во тьме на рыхлом, весеннем льду, над глубокой рекою; этот ужас он испытал, будучи подростком, и всем телом помнил его.
«…С каждым
часом промедления возрастает
опасность…»
Было начало второго, когда я вернулся к себе. На столе в кабинете в пятне света от лампы мирно лежал раскрытый на странице «
Опасности поворота» Додерляйн. С
час еще, глотая простывший чай, я сидел над ним, перелистывая страницы. И тут произошла интересная вещь: все прежние темные места сделались совершенно понятными, словно налились светом, и здесь, при свете лампы, ночью, в глуши, я понял, что значит настоящее знание.
В глазах деловых людей их маленькие дела с каждым
часом вырастали во что-то огромное, затенявшее всю жизнь, и вот этому — смыслу жизни — откуда-то грозила непонятная и явная
опасность.
Больной было очень плохо; она жаловалась на тянущие боли в груди и животе, лицо ее было бело, того трудно описуемого вида, который мало-мальски привычному глазу с несомненностью говорит о быстро и неотвратимо приближающемся параличе сердца. Я предупредил мужа, что
опасность очень велика. Пробыв у больной три
часа, я уехал, так как у меня был другой трудный больной, которого было необходимо посетить. При Стариковой я оставил опытную фельдшерицу.
Через
час беглецы очутились уже верст за семь. Конь был вконец заморен и не мог уже двинуться с места. Они его покинули в кустах, вместе с тележкой, и покрались кустами же вдоль по берегу. Теперь
опасность погони несколько миновала. На счастие их, неподалеку от берега стояла на воде рыбачья душегубка, и в ней мальчишка какой-то удил рыбу. Они криком стали звать его. Рыбак подчалил, беглецы прыгнули в лодку и за гривенник, без излишних торгов и разговоров, перебрались на левый берег, в Самарскую губернию.
Прошло, вероятно, не менее
часа. Мои ноги затекли от сидения на корточках, и я начала уже раскаиваться, что напрасно беспокоилась, — княжне, очевидно, не грозила никакая
опасность, — как вдруг легкий шелест привлек мое внимание. Я приподнялась с пола и замерла от ужаса: прямо против меня в противоположных дверях стояла невысокая фигура вся в белом.
Ложась спать полчаса спустя, он уже чувствовал себя вне
опасности и в отличном настроении. Покойный, довольный, что недоразумение так благополучно кончилось, он укрылся одеялом и скоро уснул, и спал крепко до десяти
часов утра.
Черная половина земской избы, куча сена в углу, шорох тараканов, противная нищенская обстановка, голоса понятых, ветер, метель,
опасность сбиться с дороги, и вдруг эти великолепные светлые комнаты, звуки рояля, красивые девушки, кудрявые дети, веселый, счастливый смех — такое превращение казалось ему сказочным; и было невероятно, что такие превращения возможны на протяжении каких-нибудь трех верст, одного
часа.
На позициях были холод, лишения, праздное стояние с постоянным нервным напряжением от стерегущей
опасности. За позициями, на отдыхе, шло беспробудное пьянство и отчаянная карточная игра. То же самое происходило и в убогих мукденских ресторанах. На улицах Мукдена китайские ребята зазывали офицеров к «китайска мадама», которые, как уверяли дети, «шибко шанго». И кандидаты на дворе фанзы
часами ждали своей очереди, чтоб лечь на лежанку с грязной и накрашенной четырнадцатилетней китаянкой.
— Да, я знаю ее, — с горечью сказал Иван Осипович, — потому-то я и хочу во что бы то ни стало оградить от нее моего сына. Он не должен дышать воздухом, отравленным ее близостью, хотя бы в продолжение
часа! Не беспокойся, я нисколько не скрываю от себя
опасности, которая грозит мне при возвращении Станиславы, но пока Осип подле меня, бояться нечего, ко мне она не приблизится, даю тебе слово.
В
час смертельной
опасности для нашей родины он скажет: «Я всю Россию ненавижу».
Время для него летело быстро: в походе, в нервном состоянии из-за непрестанных
опасностей дни кажутся
часами.
В настоящее время, когда каждая пядь столичной земли ценится чуть ли не на вес золота и город растет не по дням, а по
часам,
опасность наводнений не останавливает обывателей и они воздвигают и на Васильевском острове многоэтажные громады.
Хорошо сознавая, что ему одному не справиться с грядущею и могущею каждый день и
час наступить
опасностью для князя Василия и княжны, — о себе он не думал, — Яков Потапович прежде всего собрал вокруг себя преданных людей из любивших его княжеских холопьев, учредив, таким образом, в доме князя целую полицию.