Неточные совпадения
Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные
часы,
Молчу и я — покорствую,
А только что от должности
Увольте вы меня...
В душе ее в тот день, как она в своем коричневом платье в зале Арбатского дома подошла к нему
молча и отдалась ему, — в душе ее в этот день и
час совершился полный разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая.
Вовремя являлся, вовремя уходил; не затруднял хозяина запросами в
часы неразговорчивости его; с удовольствием играл с ним в шахматы, с удовольствием
молчал.
«Теперь сходитесь».
Хладнокровно,
Еще не целя, два врага
Походкой твердой, тихо, ровно
Четыре перешли шага,
Четыре смертные ступени.
Свой пистолет тогда Евгений,
Не преставая наступать,
Стал первый тихо подымать.
Вот пять шагов еще ступили,
И Ленский, жмуря левый глаз,
Стал также целить — но как раз
Онегин выстрелил… Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет
молча пистолет.
Чтоб не думать, он пошел к Варавке, спросил, не нужно ли помочь ему? Оказалось — нужно.
Часа два он сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового театра, писал и чутко вслушивался в тишину. Но все вокруг каменно
молчало. Ни голосов, ни шороха шагов.
Если ее не спрашивать ни о чем, она может
молчать целый
час, но говорит охотно и порою с забавной наивностью.
Пояркова Клим встретил еще раз.
Молча просидев
часа полтора, напившись чаю, Поярков медленно вытащил костлявое и угловатое тело свое из глубокого кресла и, пожимая руку Прейса, сказал угрюмо...
Степа, человек широкоплечий, серобородый, голубоглазый, всегда сидел в стороне от людей, меланхолически размешивал ложкой чай в стакане и, согласно помавая головой,
молчал час, два.
— В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти
часа одна, без книги, без музыки, между этими деревьями. Говорить с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не о чем: я все думала, как бы остаться одной… А теперь… и
молчать вдвоем весело!
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой,
молча сделала ему знак идти за собой и повела его в сад. Там, сидя на скамье Веры, она два
часа говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши к ней, точно убитый, отправился к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми лошадьми и уехал в свою деревню, куда несколько лет не заглядывал.
Оба
молчали, не зная, что сталось с беседкой. А с ней сталось вот что. Татьяна Марковна обещала Вере, что Марк не будет «ждать ее в беседке», и буквально исполнила обещание. Через
час после разговора ее с Верой Савелий, взяв человек пять мужиков, с топорами, спустился с обрыва, и они разнесли беседку
часа в два, унеся с собой бревна и доски на плечах. А бабы и ребятишки, по ее же приказанию, растаскали и щепы.
Она
молча слушала и задумчиво шла подле него, удивляясь его припадку, вспоминая, что он перед тем за
час говорил другое, и не знала, что подумать.
Он робко пришел туда и осмотрелся кругом. Все сидят
молча и рисуют с бюстов. Он начал тоже рисовать, но через два
часа ушел и стал рисовать с бюста дома.
Но когда настал
час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и
молча, без ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Мы играли уже с лишком
час; наконец я увидел с своего места, что князь вдруг встал и, бледный, перешел к нам и остановился передо мной напротив, через стол: он все проиграл и
молча смотрел на мою игру, впрочем, вероятно, ничего в ней не понимая и даже не думая уже об игре.
Я сел и стал
молча дожидаться, долго, около
часу; должно быть, было уже около девяти
часов, когда меня вдруг позвали.
Мне случается целые
часы проводить иногда, сидя
молча, в игорных расчетах в уме и в мечтах о том, как это все идет, как я ставлю и беру.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали и простились с Ч. и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже
молчит, под конец и мы замолчали и
часов в семь вечера
молча доехали до юрты, где и ночевали.
Эту пилюлю Марья Степановна проглотила
молча. В течение целого
часа она точно сидела на угольях, но не выдала себя, а даже успела нанести несколько очень чувствительных ударов самой Хине, рассчитывавшей на слишком легкую добычу.
Прошел
час, другой. В городском саду по соседству играл оркестр и пел хор песенников. Когда Вера Иосифовна закрыла свою тетрадь, то минут пять
молчали и слушали «Лучинушку», которую пел хор, и эта песня передавала то, чего не было в романе и что бывает в жизни.
Алеша пошел в спальню к отцу и просидел у его изголовья за ширмами около
часа. Старик вдруг открыл глаза и долго
молча смотрел на Алешу, видимо припоминая и соображая. Вдруг необыкновенное волнение изобразилось в его лице.
Скакали уже почти
час. Митя
молчал, а Андрей, хотя и словоохотливый был мужик, тоже не вымолвил еще ни слова, точно опасался заговорить, и только живо погонял своих «одров», свою гнедую, сухопарую, но резвую тройку. Как вдруг Митя в страшном беспокойстве воскликнул...
И вот вскорости после полудня началось нечто, сначала принимаемое входившими и выходившими лишь
молча и про себя и даже с видимою боязнью каждого сообщить кому-либо начинающуюся мысль свою, но к трем
часам пополудни обнаружившееся уже столь ясно и неопровержимо, что известие о сем мигом облетело весь скит и всех богомольцев — посетителей скита, тотчас же проникло и в монастырь и повергло в удивление всех монастырских, а наконец, чрез самый малый срок, достигло и города и взволновало в нем всех, и верующих и неверующих.
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий
час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами
молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
Ты ли?» — а не то
молча его рассматривал, да так пристально, по целым
часам, то радуясь и бормоча: «Да! он! конечно, он!» — то недоумевая и даже смущаясь.
Он повиновался
молча. Вошел в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный за четверть
часа перед тем, взял опять перо… «В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою; у меня есть воля, — и все пройдет… пройдет»… А перо, без его ведома, писало среди какой-то статьи: «перенесет ли? — ужасно, — счастье погибло»…
Сели за стол. Алексей продолжал играть роль рассеянного и задумчивого. Лиза жеманилась, говорила сквозь зубы, нараспев, и только по-французски. Отец поминутно засматривался на нее, не понимая ее цели, но находя все это весьма забавным. Англичанка бесилась и
молчала. Один Иван Петрович был как дома: ел за двоих, пил в свою меру, смеялся своему смеху и
час от
часу дружелюбнее разговаривал и хохотал.
Утром я писал письма, когда я кончил, мы сели обедать. Я не ел, мы
молчали, мне было невыносимо тяжело, — это было
часу в пятом, в семь должны были прийти лошади. Завтра после обеда он будет в Москве, а я… — и с каждой минутой пульс у меня бился сильнее.
Через
час четверть выпита: опять огонь убавили. Сидят,
молчат. Посылают мальчишку к главному закройщику — и тот же разговор, та же четверть, а на другой день — все на работе.
С ним хорошо было
молчать — сидеть у окна, тесно прижавшись к нему, и
молчать целый
час, глядя, как в красном вечернем небе вокруг золотых луковиц Успенского храма вьются-мечутся черные галки, взмывают высоко вверх, падают вниз и, вдруг покрыв угасающее небо черною сетью, исчезают куда-то, оставив за собою пустоту.
По большей части история оканчивается тем, что через несколько
часов шумное, звучное, весело населенное болото превращается в безмолвное и опустелое место… только легко раненные или прежде пуганные кулики, отлетев на некоторое расстояние,
молча сидят и дожидаются ухода истребителя, чтоб заглянуть в свое родное гнездо…
— Это были вы! — повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением. — Вы приходили ко мне и сидели
молча у меня на стуле, у окна, целый
час; больше; в первом и во втором
часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем
часу… Это были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, — не понимаю, но это были вы!
Иногда, по ночам, мы проводили целые
часы одни,
молча, — мамелюк Рустан храпит, бывало, в соседней комнате; ужасно крепко спал этот человек.
Бывало, сидит он в уголку с своими «Эмблемами» — сидит… сидит; в низкой комнате пахнет гераниумом, тускло горит одна сальная свечка, сверчок трещит однообразно, словно скучает, маленькие стенные
часы торопливо чикают на стене, мышь украдкой скребется и грызет за обоями, а три старые девы, словно Парки,
молча и быстро шевелят спицами, тени от рук их то бегают, то странно дрожат в полутьме, и странные, также полутемные мысли роятся в голове ребенка.
Карачунский издал неопределенный звук и опять засвистал. Штамм сидел уже битых
часа три и
молчал самым возмутительным образом. Его присутствие всегда раздражало Карачунского и доводило до молчаливого бешенства. Если бы он мог, то завтра же выгнал бы и Штамма, и этого молокососа Оникова, как людей, совершенно ему ненужных, но навязанных сильными покровителями. У Оникова были сильные связи в горном мире, а Штамм явился прямо от Мансветова, которому приходился даже какой-то родней.
Рациборский стоял
молча. Столовые
часы мелодически прозвонили три рама.
Авторитет Белоярцева в Доме рос и креп, как сказочный богатырь, не по дням, а по
часам. Этого авторитета не признавали только Райнер и Лиза, видевшие Белоярцева насквозь, но они
молчали, а он перед ними до поры до времени тоже помалчивал.
На другой день, в понедельник, к десяти
часам утра, почти все жильцы дома бывшего мадам Шайбес, а теперь Эммы Эдуардовны Тицнер, поехали на извозчиках в центр города, к анатомическому театру, — все, кроме дальновидной, многоопытной Генриетты, трусливой и бесчувственной Нинки и слабоумной Пашки, которая вот уже два дня как ни вставала с постели,
молчала и на обращенные к ней вопросы отвечала блаженной, идиотской улыбкой и каким-то невнятным животным мычанием.
«Да как же мы поедем зимой, — думал я, — ведь мы с сестрицей маленькие, ведь мы замерзнем?» Все такие мысли крепко осадили мою голову, и я, встревоженный и огорченный до глубины души, сидел
молча, предаваясь печальным картинам моего горячего воображения, которое разыгрывалось у меня
час от
часу более.
Странно, что с глазу на глаз мы по целым
часам проводили
молча с Володей, но достаточно было только присутствия даже молчаливого третьего лица, чтобы между нами завязывались самые интересные и разнообразные разговоры. Мы чувствовали, что слишком хорошо знаем друг друга. А слишком много или слишком мало знать друг друга одинаково мешает сближению.
— Нельзя. Удодов пытал останавливать, даже грозил, да ничего не поделаешь. Сначала пообещают
молчать, а через
час не выдержат — и выболтают. По секрету, разумеется. Тому по секрету, другому по секрету — ан оно и выходит, словно в газетах напечатано. Вот и я вам тоже по секрету.
Каждый раз, когда у Андрея собирались товарищи на чтение нового номера заграничной газеты или брошюры, приходил и Николай, садился в угол и
молча слушал
час, два. Кончив чтение, молодежь долго спорила, но Весовщиков не принимал участия в спорах. Он оставался дольше всех и один на один с Андреем ставил ему угрюмый вопрос...
Осмелюсь вам доложить, ездили мы с тятенькой летось в Питер, так они до самого, то есть, Волочка
молчали, а как приехали мы туда через девять-ту
часов, так словно закатились смеючись.
В два
часа капитан состоял налицо и сидел, как водится,
молча в гостиной; Настенька перелистывала «Отечественные записки»; Петр Михайлыч ходил взад и вперед по зале, посматривая с удовольствием на парадно убранный стол и взглядывая по временам в окно.
Она
молча указала на стенные
часы; но едва он заикнулся, чтоб оправдаться, она, не выслушав, поверила, простила, забыла всю боль нетерпения, подала ему руку, и оба сели на диван и долго говорили, долго
молчали, долго смотрели друг на друга.
Искренние излияния стали редки. Они иногда по целым
часам сидели, не говоря ни слова. Но Юлия была счастлива и
молча.
— Хотя меня вовсе не прельщала мысль просидеть
часа два с Безобедовым, я не решался один пойти в гостиную и с досадой в душе на странности моего друга уселся на качающемся кресле и
молча стал качаться.
Виргинский в продолжение дня употребил
часа два, чтоб обежать всех нашихи возвестить им, что Шатов наверно не донесет, потому что к нему воротилась жена и родился ребенок, и, «зная сердце человеческое», предположить нельзя, что он может быть в эту минуту опасен. Но, к смущению своему, почти никого не застал дома, кроме Эркеля и Лямшина. Эркель выслушал это
молча и ясно смотря ему в глаза; на прямой же вопрос: «Пойдет ли он в шесть
часов или нет?» — отвечал с самою ясною улыбкой, что, «разумеется, пойдет».
Воротясь домой, он
молча ткнул свой сак ногой под кровать, а вечером в назначенный
час первым из всех явился на условленное место для встречи Шатова, правда всё еще с своим паспортом в кармане…
Как ни тяжело было для Егора Егорыча такое предположение, но, помня слова свои из письма к Людмиле, что отказ ее он примет как спасительный для него урок, он не позволил себе волноваться и кипятиться, а, тихо и
молча дождавшись назначенного ему
часа, поехал к Рыжовым.