Неточные совпадения
Но тут увидел он, что это был скорее ключник, чем ключница: ключница, по крайней мере, не бреет
бороды, а этот, напротив того, брил, и, казалось, довольно редко, потому что весь подбородок с нижней
частью щеки походил у него на скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей.
У окна сидел и курил человек в поддевке, шелковой шапочке на голове, седая
борода его дымилась, выпуклыми глазами он смотрел на человека против него, у этого человека лицо напоминает благородную морду датского дога — нижняя
часть слишком высунулась вперед, а лоб опрокинут к затылку, рядом с ним дремали еще двое, один безмолвно, другой — чмокая с сожалением и сердито.
— Эх, дубинушка, ухнем! — согласно и весело подхватывали грузчики
частым говорком, но раньше, чем они успевали допеть, другой запевала, высокий, лысый, с черной
бородой, в жилете, но без рубахи, гулким басом заглушал припев, командуя...
Его грубоватая речь, тяжелые жесты, снисходительные и добродушные улыбочки в
бороду, красивый голос — все было слажено прочно и все необходимо, как необходимы машине ее
части.
Шея и грудь открыты; все почти с
бородами, но без усов, и большею
частью рослый, красивый народ.
Они носят
бороду; она у них большею
частью длинная и жесткая, как будто из конского волоса; у одних она покрывает щеки и всю нижнюю
часть лица; у других, напротив, растет на самом подбородке.
Обмыв там холодной водой мускулистое, обложившееся жиром белое тело и вытершись лохматой простыней, он надел чистое выглаженное белье, как зеркало, вычищенные ботинки и сел перед туалетом расчесывать двумя щетками небольшую черную курчавую
бороду и поредевшие на передней
части головы вьющиеся волосы.
Вечером я был в небольшом, грязном и плохом театре, но я и оттуда возвратился взволнованным не актерами, а публикой, состоявшей большей
частью из работников и молодых людей; в антрактах все говорили громко и свободно, все надевали шляпы (чрезвычайно важная вещь, — столько же, сколько право
бороду не брить и пр.).
Наконец пятое лицо — местный околоточный надзиратель Кербеш. Это атлетический человек; он лысоват, у него рыжая
борода веером, ярко-синие сонные глаза и тонкий, слегка хриплый, приятный голос. Всем известно, что он раньше служил по сыскной
части и был грозою жуликов благодаря своей страшной физической силе и жестокости при допросах.
Глаза у него были небольшие карие, чрезвычайно бойкие, даже наглые; усы очень густые, но не широкие, и обкусанные; а подбородок и особенно скулы покрыты были чрезвычайно крепкой,
частой и черной двухдневной
бородой.
Это выражение особенно придавали ему невысокий, но горбатый над глубокими черными глазами лоб, щетинистые короткие волоса и
частая черная
борода, казавшаяся всегда небритой.
— А насчет отечественных исторических образцов могу возразить следующее: большая
часть имевшихся по сему предмету документов, в бывшие в разное время пожары, сгорела, а то, что осталось, содержит лишь указания краткие и недостаточные, как, например: одним — выщипывали
бороды по волоску, другим ноздри рвали. Судите поэтому сами, какова у нас в древности благопристойность была!
Черные глаза его глядели твердо и проницательно; темная
борода покрывала всю нижнюю
часть лица, крепкие и ровные зубы сверкали ослепительною белизной.
Лицо у него распухшее, волосы на голове и
бороде растрепанные, с сильною проседью, голос громкий, но сиплый, простуженный, глаза навыкате и воспаленные,
частью от непомерного употребления водки,
частью от постоянного нахождения на ветру.
На полянке, с которой был виден другой конец пруда, стоял мольберт, за ним сидел в белом пиджаке высокий, величественный старец, с седой
бородой, и писал картину. Я видел только
часть его профиля.
Наружность его не имела ничего замечательного: он был небольшого роста, худощав и, несмотря на осанистую свою
бороду и величавую поступь, не походил нимало на важного царедворца; он говорил беспрестанно о покойном царе Феодоре Иоанновиче для того, чтоб повторять как можно
чаще, что любимым его стряпчим с ключом был Лесута-Храпунов.
Она соблюдала посты, ходила в церковь; твердо знала обиход и любила в службе стройность и благолепие; взыскивала, чтобы попы в алтаре громко не сморкались и не обтирали
бород аналойными полотенцами; дьяконы чтобы не ревели, а дьячки не
частили в чтении кафизм и особенно шестопсалмия, которое бабушка знала наизусть.
Оттого, что свет мелькал и дым от костра несло на ту сторону, нельзя было рассмотреть всех этих людей сразу, а видны были по
частям то мохнатая шапка и седая
борода, то синяя рубаха, то лохмотья от плеч до колен и кинжал поперек живота, то молодое смуглое лицо с черными бровями, такими густыми и резкими, как будто они были написаны углем.
Артамонов старший жил в полусне, медленно погружаясь в сон, всё более глубокий. Ночь и большую
часть дня он лежал в постели, остальное время сидел в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали облака; в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой
бородою. Артамонов смотрел на своё лицо и думал...
Он говорил с нею так же спокойно и немножко насмешливо, как со всеми, только
бороду поглаживал
чаще, да глаза его сияли теплее.
А «куколка» тем временем процветал в одном «высшем учебном заведении», куда был помещен стараниями ma tante. Это был юноша, в полном смысле слова многообещающий: красивый, свежий, краснощекий, вполне уверенный в своей дипломатической будущности и в то же время с завистью посматривающий на бряцающих палашами юнкеров. По
части священной истории он знал, что «царь Давид на лире играет во псалтыре» и что у законоучителя их «лимонная
борода».
По наружности они были
частью схожи: оба были одеты в страшно запачканные халаты, ноги одного покоились в валеных сапогах, а у другого в калошах; лица были у обоих испитые, нечистые, с небритыми
бородами и с взъерошенными у одного черными, а у другого белокурыми волосами.
Ковалев сел. Иван Яковлевич закрыл его салфеткою и в одно мгновенье с помощью кисточки превратил всю
бороду его и
часть щеки в крем, какой подают на купеческих именинах.
— Ну, ну, ну, смотри! — закричал Ковалев. Иван Яковлевич и руки опустил, оторопел и смутился, как никогда не смущался. Наконец осторожно стал он щекотать бритвой у него под
бородою; и хотя ему было совсем несподручно и трудно брить без придержки за нюхательную
часть тела, однако же, кое-как упираясь своим шероховатым большим пальцем ему в щеку и в нижнюю десну, наконец одолел все препятствия и выбрил.
Вообще это были люди смышленые и хозяйственные, и в то время, как другие «ближние люди» занимались целованием крестов да выщипываньем друг у друга
бород по волоску, Лизоблюды всё больше ютились около утробной
части, заведовали поварнями, подавали кушанья, служили посредниками в любовных интригах и, проводя в этом занятии время, укреплялись в милостях и приобретали вотчины.
Лицо его и даже
часть бритой головы были изрыты глубокими морщинами; искривленный беззубый рот, окруженный седыми подстриженными усами и
бородой, беспрестанно шевелился, как будто жуя что-то; но в красных, лишенных ресниц глазах еще блистал огонь и ясно выражалось старческое равнодушие к жизни.
Не успел Хвалынцев оглядеться, распустить дорожный ременной пояс да заказать самовар, как к нему вошли несколько мужиков и с поклонами остановились вдоль стены у дверей.
Бороды по большей
части были сивые, почтенные.
Из дверей в глубине столовой, откуда виднелась
часть буфетной комнаты, показался мужчина в черном нараспашку сюртуке. Его косматая белокурая голова и такая же
борода резко выделялись над туловищем, несколько согнутым. Он что-то проговорил, выходя к буфету, махнул рукой и приближался к столу, где сидели Тася с Пирожковым.
Еще два раза встречались мы на том же Балтийском прибрежье, но жили в разных местах и видались гораздо реже. Тогда уже Гончаров стал страдать глазом и припадками болезни легких. Он как-то сразу превратился видом в старца, отпустил седую
бороду, стал менее разговорчив,
чаще жаловался на свои болезни, жил на Штранде больше для воздуха, чем для купанья. Его холостая доля скрашивалась нежной заботой о чужих детях, которых он воспитал и обеспечил.
Ему было, по его собственным словам, «близ ста» лет, но, несмотря на это, он был еще очень бодр и крепок, с ясными, светло-серыми глазами и крепкими белыми зубами, которые так и бросались в глаза при
частых улыбках этого добродушного и веселого нрава старца, судя по седым как лунь волосам и длинной
бороде.
Дикий, угрюмый взор, по временам сверкающий, как блеск кинжала, отпущенного на убийство; по временам коварная, злая усмешка, в которой выражались презрение ко всему земному и ожесточение против человечества; всклокоченная голова, покрытая уродливою шапкою; худо отращенная
борода; бедный охабень [Охабень — старинная верхняя одежда.], стянутый ремнем, на ногах коты, кистень в руках, топор и четки за поясом, сума за плечами — вот в каком виде вышел Владимир с мызы господина Блументроста и прошел пустыню юго-восточной
части Лифляндии.
Федор Дмитриевич был среднего роста светлый шатен, с светло-синими вдумчивыми ласковыми глазами, в которых ярко светился недюжинный ум; черты его лица не могли назваться правильными, но в общем это лицо, на котором лежала печать высшей интеллигентности, было очень привлекательно; небольшая русая
борода и усы закрывали нижнюю
часть лица и губы, на которых играла всегда приветливая, но далеко не льстивая улыбка.
Вдруг перед ней, как из земли вырос высокий, худой старик. Седые, как лунь, волосы и длинная
борода с каким-то серебристым отблеском придавали его внешнему виду нечто библейское. Выражение глаз, большею
частью полузакрытых веками и опущенных долу, и все его лицо, испещренное мелкими, чуть заметными морщинками, дышало необыкновенною, неземною кротостью и далеко не гармонировало с его костюмом.
Седые как лунь волосы и длинная
борода с каким-то серебристым отблеском придавали его внешнему виду нечто библейское. Выражение глаз, большею
частью полузакрытых веками и опущенных долу, и все его лицо, испещренное мелкими, чуть заметными морщинами, дышало необыкновенною, неземною кротостью и далеко не гармонировало ни с его прической, ни с его костюмом.
Борода и усы обросли нижнюю
часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою.