Неточные совпадения
— Ну, Агафья Михайловна, — сказал ей Степан Аркадьич,
целуя кончики своих пухлых пальцев, — какой полоток у вас, какой травничок!… А что, не пора ли,
Костя? — прибавил он.
Он подошел к столу, взял одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью, на слоновой
кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико,
поцеловал портрет и передал Дунечке.
— А где немцы сору возьмут, — вдруг возразил Захар. — Вы поглядите-ка, как они живут! Вся семья
целую неделю
кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни… Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался
целый угол корок хлеба за зиму… У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!
Кстати об изделиях из мамонтовой
кости. Вы знаете, что
кость эту находят не только в кусках, но в
целых остовах. Мне сказывали здесь, что про найденный недавно остов мамонта кто-то выдумал объявить чукчам, что им приведется везти его в Якутск, и они растаскали и истребили его так, что теперь и следов нет.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины
целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой
кости, из пальмового дерева, с резьбой и т. п.
Он много и энергично хлопотал, чтобы поднять упавшую производительность этих когда-то знаменитых заводов, и достиг своей
цели только тогда, когда ему на помощь явился его старший сын
Костя, который, кончив курс в университете, поступил управляющим в Шатровские заводы.
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои
кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых
целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
Днем мне недомогалось: сильно болел живот. Китаец-проводник предложил мне лекарство, состоящее из смеси женьшеня, опиума, оленьих пантов и навара из медвежьих
костей. Полагая, что от опиума боли утихнут, я согласился выпить несколько капель этого варева, но китаец стал убеждать меня выпить
целую ложку. Он говорил, что в смеси находится немного опиума, больше же других снадобий. Быть может, дозу он мерил по себе; сам он привык к опиуму, а для меня и малая доза была уже очень большой.
— Вот хоть бы насчет телят, — говорит дедушка, — и телята бывают разные. Иной пьет много, другой — мало. А иногда и так бывает: выпьет теленок
целую прорву, а все кожа да
кости.
В то время дела такого рода считались между приказною челядью лакомым кусом. В Щучью-Заводь приехало
целое временное отделение земского суда, под председательством самого исправника. Началось следствие. Улиту вырыли из могилы, осмотрели рубцы на теле и нашли, что наказание не выходило из ряду обыкновенных и что поломов
костей и увечий не оказалось.
— Вчера из Васютина
целую бычью тушу привезли, а сегодня ее на части для солонины разрубают! Пожирнее — нам, а жилы да
кости — людям. Сама мать на погребе в кацавейке заседает.
Решительно нет ничего; но я сам, рассуждающий теперь так спокойно и благоразумно, очень помню, что в старые годы страстно любил стрельбу в узерк и, несмотря на беспрерывный ненастный дождь, от которого часто сырел на полке порох, несмотря на проклятые вспышки (ружья были тогда с кремнями), которые приводили меня в отчаяние,
целые дни, правда очень короткие, от зари до зари, не пивши, не евши, мокрый до
костей, десятки верст исхаживал за побелевшими зайцами… то же делали и другие.
Но я также любил смотреть, как охотник, подбежав к ястребу, став на колени и осторожно наклонясь над ним, обмяв кругом траву и оправив его распущенные крылья, начнет бережно отнимать у него перепелку; как потом полакомит ястреба оторванной головкой и снова пойдет за новой добычей; я любил смотреть, как охотник кормит своего ловца, как ястреб щиплет перья и пух, который пристает к его окровавленному носу, и как он отряхает, чистит его об рукавицу охотника; как ястреб сначала жадно глотает большие куски мяса и даже небольшие
кости и, наконец, набивает свой зоб в
целый кулак величиною.
Старик перепугался, особливо как мы ему объяснили, что
цель нашего посещения заключается в том, чтобы сына его, за такие-то и такие-то дебоширства, взять и отвезти в такое место, куда, можно сказать, ворон
костей не нашивал…
И чего-чего только он не делал, чтоб из штата выйти! И тайных советников в нигилизме обвинял, и во всевозможные особые присутствия впрашивался, и уходящих в отставку начальников походя
костил, новоявленных же прославлял… Однажды, в тоске смертной, даже руку начальнику
поцеловал, ан тот только фыркнул! А он-то
целуя, думал: господи! кабы тысячку!
— Николай Иванович! Да ведь там народ сотнями гибнет. От фосфору
целые деревни вымирают: зубы вываливаются,
кости гниют, лицо — язва сплошная, пальцы отгнивают! В помещения войдешь — дурно делается, а рабочие больше полусуток в них работают.
Обнялися бы, завалилися, стал бы милый дружок целовать-миловать, ласковые слова на ушко говорить: ишь, мол, ты белая да рассыпчатая! «Ах, кикимора проклятая! нашел ведь чем —
костями своими старыми прельстить!
Я знал, что он живет с какой-то швейкой, и думал о ней с недоумением и жалостью: как она не брезгует обнимать эти длинные
кости,
целовать этот рот, из которого тяжко пахнет гнилью?
В ногах у учителя, между коленами, лежала на песке
целая груда человеческих
костей и лист синей сахарной бумаги.
И с этими словами учитель отрадно разжал свои руки, и
целая груда человеческих
костей рухнула на дорожку, точно будто он вдруг весь сам выпотрошился.
Почтенный этот человек жил не близко: Инсаров тащился к нему
целый час на скверном ваньке, да еще вдобавок не застал его дома; а на возвратном пути промок до
костей благодаря внезапно набежавшему ливню.
Дома он увидел на стуле зонтик, забытый Юлией Сергеевной, схватил его и жадно
поцеловал. Зонтик был шелковый, уже не новый, перехваченный старою резинкой; ручка была из простой, белой
кости, дешевая. Лаптев раскрыл его над собой, ему казалось, что около него даже пахнет счастьем.
Говорили о декадентах, об «Орлеанской деве», и
Костя прочел
целый монолог; ему казалось, что он очень удачно подражает Ермоловой.
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли
кости незнакомою болью;
целые дни, с утра до вечера, он сидел на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя на светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
И крепко, прямо в губы
поцеловал его. Колесников, будто с неохотою принявший
поцелуй и даже пытавшийся отвернуться, сжал до хруста в
костях Сашину руку и прошептал в ухо...
Коробки папирос, серебряные деньги, часы полетели в шеренги с тротуаров, какие-то женщины выскакивали на мостовую и, рискуя
костями, плелись с боков конного строя, цепляясь за стремена и
целуя их. В беспрерывном стрекоте копыт изредка взмывали голоса взводных...
— Не лезть никуда? Это — верно! Руку! Да, руки у тебя нет… Ну, поцелуемся. — Он обнял безрукого и стал
целовать его.
Костя наливал себе водки и пил её рюмку за рюмкой, видя, что никто за ним не следит.
— Вот так же одна девушка пошла за ягодами, — рассказывал
Костя, — отбилась от партии, да и осталась в лесу ночью одна… Дома ее хватились, давай искать —
целых два дня искали, а на третий — видят, что сидит она на сосне и не откликается. Уцепилась за дерево и сидит…
Целых два года была без ума, а уже потом рассказала, как ее леший пугал. Как заухает, как закличет по-ребячьи, как захохочет…
— Ладно, хорошо, — с горячим
поцелуем ответила Аграфена Петровна. — А вот что, Дунюшка, как до свадьбы-то нас с тобой до
костей перемочит?.. А?.. — сказала она, взглянув на небо. — За разговорами нам не в примету, что тучка набежала… Чу, гремит!.. Побежим-ка скорей, чтоб гроза не застала…
— А вот и мы, а вот и мы, дружок! — начал господин с бачками, пожимая Сашину руку. — Чай, заждался! Небось бранил дядю за то, что не едет! Коля,
Костя, Нина, Фифа… дети!
Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.
Великая Матерь, земля сырая! в тебе мы родимся, тобою кормимся, тебя осязаем ногами своими, в тебя возвращаемся. Дети земли, любите матерь свою,
целуйте ее исступленно, обливайте ее слезами своими, орошайте потом, напойте кровью, насыщайте ее
костями своими! Ибо ничто не погибает в ней, все хранит она в себе, немая память мира, всему дает жизнь и плод. Кто не любит землю, не чувствует ее материнства, тот — раб и изгой, жалкий бунтовщик против матери, исчадие небытия.
Почти
целый день французская морская пехота (infanterie de marine) распевала разные шансонетки; тагалы сидели на палубе молча, а китайцы — страстные игроки — с равнодушно бесстрастными, казалось, желтыми лицами играли большими кучками в
кости.
Он, следуя наставлениям Панина, опустился на одно колено и
поцеловал руку Екатерины. По приглашению государыни, Панин сел на стоявший, против кресла государыни, стул.
Костя остался стоять.
В молодом организме
Кости сразу забушевала молодая кровь и пленительный образ Маши воплотил в себе ту искомую в эту пору юности женщину, которой отдаются первые мечты и грезы, сладостные по их неопределенности и чистые по их замыслам. Обоюдное признание без объятий и даже без первых
поцелуев явилось настолько, однако, удовлетворяющим его чистые чувства, что сладкая истома и какое-то, полное неизъяснимого наслаждения, спокойствие воцарилось в его душе.
Салтыкова обхватила голову
Кости обеими руками, нагнула ее к себе и впилась в его губы страстным, чувственным
поцелуем.
Костя бился около нее как бы в лихорадке. Она приписала это волнение юноши от близости красивой молодой женщины.
Маша так вся и замерла, стоя на коленях у ног государыни.
Костя быстро подошел к императрице и также опустился на колени у ее ног. Та протянула ему руку, на которой он запечатлел почтительно горячий
поцелуй.
Темнорусые волосы, искусно завитые, красивое, выразительное, немного смуглое лицо, дерзкий взгляд — в общем, во всем ее существе, было мало женственности, разве только маленький ротик с белыми, как слоновая
кость, зубами, как бы созданный для
поцелуев.
Может быть, два-три новые вечные жильца пришли занять ее и потеснить в ней
кости бывшего начальника
целого города.
С помощью Татьяны она разделась, легла в постель и вскоре заснула. Ей снилось, что она сидит на диване с
Костей, который нежно
целует ее, а около дивана валяется обезображенный труп Маши. Проснувшись утром, она с горечью убедилась, что это был лишь «сладкий сон» и встала снова мрачней тучи.
Вечная буря царствовала в доме Салтыковых. Все дрожало, все трепетало под гнетом тяжелой руки «властной помещицы». Подобно птичкам во время бури и грозы, забирающимся в самую густую листву дерев и, чутко насторожась, внемлящим разбушевавшейся природе,
Костя и Маша по
целым часам сидели в укромных уголках своей комнаты, разделенной ширмами, и с нежных дней раннего детства привыкли находить в этой близости спасительное средство к уменьшению порой обуявшего их панического страха.
Костя и Маша, вскочившие при входе императрицы, преклонили перед ней колена,
поцеловали ее руку и хотели выйти в одну дверь, но Екатерина с веселым смехом остановила их...
— Полноте смеяться, перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе руки графини,
поцеловала на одной
кость мизинца — июнь, и продолжала
целовать июль, август на другой руке. — Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?… Узкий, знаете, серый, светлый…
С этою
целью на двор Степана Ивановича явились пристав и квартальный и приступили к осмотру той ямы, откуда собака таскала подозрительные
кости.