Неточные совпадения
Да, такой мир действительно есть, и литература отлично
знала его в то время, когда она, подобно спящей
царевне, дремала в волшебных чертогах.
Он, окаянный,
Приворожил
царевну. И царя
С царевичем, должно быть, обошел.
Я Федора не
узнаю с тех пор,
Как на Москву жених приехал. Смотрит
Ему в глаза, и только!
Я говорю вам всем: неправда то!
Всех, кто дерзнет подумать, что
царевнаУбийцы дочь, на бой я вызываю!
Прижмись ко мне — не бойся, Ксенья, этих
Зеленых волн! — Я слушать вас устал —
Я
знаю сам. — Прибавьте парусов!
Какое дело нам, что на Руси
Убийца царь! — Вот берег, берег! Ксенья,
Мы спасены!
Да. И теперь ее,
Пожалуй, не
узнаешь. Чай, слыхала?
Посватали
царевну!
Несложная то повесть,
Царевна, будет: мой отец, король,
Со мной простясь, услал меня ребенком
Из города в норвежский дальний замок
И указал там жить — зачем? — не
знаю.
— А вот тоже, ребята,
знаю я еще одну историю. Може, кто слышал из вас? Про то, как солдат прицепил себе железные когти и лазил к
царевне на башню? Если
знаете, так я лучше и сказывать не буду.
Знали только то одно,
Что средь бора дом стоит,
Что
царевна в доме спит,
Что проспать ей триста лет...
Знай, близка судьба твоя,
Ведь
царевна эта — я».
Бояре в испуге ползут окарачь,
Царица присела аж на пол,
Пищат-ин
царевны, а царь себе вскачь
Знай чешет ногами оба пол.
На пристань он сходит
царевну встречать,
И лик его светел и весел,
За ним вся корсунская следует
знать,
И руку спешит он
царевне подать,
И в пояс поклон ей отвесил.
— Да
знаем мы, всю до конца ее
знаем! — веселыми криками перебивали девицы Никитишну. — Ну Иван-царевич женился, жена народила ему сыновей, сестры позавидовали, щенятами их подменили,
царевну в бочку посадили, бочку засмолили, по морю пустили…
— Вы
знаете, я когда-то была восточной
царевной. Царь-солнце взял меня в плен и сделал рабыней. Я познала блаженную муку насильнических ласк и бича… Какой он жестокий был, мой царь! Какой жестокий, какой могучий! Я ползала у ступеней его ложа и целовала его ноги. А он ругался надо мною, хлестал бичом по телу. Мучительно ласкал и потом отталкивал ногою. И евнухи уводили меня, опозоренную и блаженную. С тех пор я полюбила солнце… и рабство.
—
Царевна София Алексеевна, с малолетства подруга твоей матери, взяла тебя на свои руки, когда тебе минуло десяток лет. Как она тебя любила, ты сам
знаешь. Сына нельзя более любить.
Царевна-инокиня, уму которой удивлялся сам Петр Великий,
знала все, что делалось за стенами монастыря не только в отечестве ее, но и при дворах иностранных.
Мы хлеб-соль
царевны Софии Алексеевны помним;
знаем, что она тебя жалует, и не хотим ни твоего добра, ни головы твоей.
Вести, получаемые от Андрея Денисова о внутренних делах России и даже тамошнего двора, могли быть верны, во-первых, потому, что хитрые миссионеры-старообрядцы, шатаясь беспрестанно из края в край, из одного скита в другой, не упускали на местах разведывать обо всем, что им нужно было
знать, и, во-вторых, потому, что ересиарх их, давно известный честолюбивой
царевне Софии Алексеевне, вел с нею тайную переписку [Смотри «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках», изданное протоиереем Андреем Иоанновым, 1799, стр. 115.].
— Как не
знать тебя, матушка
царевна, да в огонь и в воду за тобой пойдем, желанная, — хором отвечали окружавшие ее солдаты.
Предмет зависти боярских детей, окруженный довольством и негою, утешая
царевну и придворных ее игрою на гуслях и пением, нередко, среди детских игр, похищая пыл первой страсти с уст прекрасных женщин, которые обращались тем свободнее со мною, что не опасались ни лет моих, ни ревнивого надзора родственников, не дерзавших следовать за ними ко двору властолюбивой правительницы; вознагражденный тайною любви одной прекрасной, умной, чувствительной женщины, которой имя
знает и будет
знать только один Бог, — на таком пиру жизни я не мог желать ничего, кроме продолжения его.
Не спрашивай ни меня, ни другого кого, за что
царевна тебя любит; может статься, обет, данный твоей матери… может быть, другое что-либо… этого я ничего не
знаю, — довольно, что она любит тебя, бедного, безродного сироту…
Я не
знал тогда причин возмущения; но радовался, слыша о гибели Нарышкиных и торжестве прекрасной и умной
царевны из рода Милославских.
— А! этого и ты не
знаешь? Последний Новик, воспитанный
царевною Софиею, умерший на плахе, — сын мой.
При всяком посещении своем Кропотова целовала меня с нежностию матери, всегда приносила мне дорогие подарки и всегда расставалась со мною, обливая меня горячими слезами. Слезы эти, не
знаю почему, надрывали мне сердце, впрочем не слишком склонное к нежным ощущениям; после нее мне всегда становилось грустно, хотя и не надолго. Боярыню Милославскую, или, что одно и то же,
царевну Софию Алексеевну, которую только видел раз, любил я более ее; но о Кропотовой более жалел: она казалась мне такою несчастною!
— Как не быть известным, да и не мне одному, гвардия, народ, все это
знают и почитают тебя,
царевна, за то еще пуще.
Иностранец раскрыл для меня все, что козни
царевны Софии Алексеевны имели в себе ужасного; от него
узнал я, в какую бездну повергнул бы Россию, убив с Петром ее просвещение и благоденствие.
Я был предупрежден, чтобы мне, при виде
царевны Софии Алексеевны, показывать, будто вовсе не
знаю ее.