Неточные совпадения
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград
Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да вы же
дать сулилися…
— Ну, старички, — сказал он обывателям, —
давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради
Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение
дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам
Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.
— Я — тоже. И говорит он плохо. «Миродавец» — как будто
Христос давил мир. У нас глаголы очень коварные:
давать, давить…
Но на водку он не
давал, а когда просили, усмехался, вспоминая Ваську Калужанина, который выпросил у
Христа неразменный рубль.
—
Дай этот грош нищему…
Христа ради! — шептал он страстно, держа ладонь перед ней, —
дай еще этого рая и ада вместе!
дай жить, не зарывай меня живого в землю!.. — едва слышно договаривал он, глядя на нее с отчаянием.
— Пожалуйста, переведите это, — сказал он Нехлюдову. — Вы поссорились и подрались, а
Христос, который умер за нас,
дал нам другое средство разрешать наши ссоры. Спросите у них, знают ли они, как по закону
Христа надо поступить с человеком, который обижает нас.
Никому в голову не приходило того, что золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах, который вынес священник и
давал целовать людям, был не что иное, как изображение той виселицы, на которой был казнен
Христос именно за то, что он запретил то самое, что теперь его именем совершалось здесь.
Ответ, которого он не мог найти, был тот самый, который
дал Христос Петру: он состоял в том, чтобы прощать всегда, всех, бесконечное число раз прощать, потому что нет таких людей, которые бы сами не были виновны и потому могли бы наказывать или исправлять.
Тема случилась странная: Григорий поутру, забирая в лавке у купца Лукьянова товар, услышал от него об одном русском солдате, что тот, где-то далеко на границе, у азиятов, попав к ним в плен и будучи принуждаем ими под страхом мучительной и немедленной смерти отказаться от христианства и перейти в ислам, не согласился изменить своей веры и принял муки,
дал содрать с себя кожу и умер, славя и хваля
Христа, — о каковом подвиге и было напечатано как раз в полученной в тот день газете.
Во Франции судейские клерки, а тоже и по монастырям монахи
давали целые представления, в которых выводили на сцену Мадонну, ангелов, святых,
Христа и самого Бога.
И вот в тюрьме его немедленно окружают пасторы и члены разных
Христовых братств, благотворительные
дамы и проч.
— То-то и есть, что в уме… и в подлом уме, в таком же, как и вы, как и все эти… р-рожи! — обернулся он вдруг на публику. — Убили отца, а притворяются, что испугались, — проскрежетал он с яростным презрением. — Друг пред другом кривляются. Лгуны! Все желают смерти отца. Один гад съедает другую гадину… Не будь отцеубийства — все бы они рассердились и разошлись злые… Зрелищ! «Хлеба и зрелищ!» Впрочем, ведь и я хорош! Есть у вас вода или нет,
дайте напиться,
Христа ради! — схватил он вдруг себя за голову.
— Да
дай ты мне,
Христа ради, уснуть. Хотел идти к Сатину, ну и ступай.
— Не мути,
Христа ради!
дай хлеба Божьего поесть! — убеждала она наглеца.
— Не ной,
Христа ради!
дай чаю напиться.
— Не мути ты меня,
Христа ради!
дай светлого праздника без греха дождаться! Поела и ступай с Богом наверх!
Вы сказали бы помещику, что так как его крестьяне — его братья во
Христе, а как брат не может быть рабом своего брата, то он и должен или
дать им свободу, или хотя, по крайней мере, пользоваться их трудами как можно выгоднее для них, сознав себя, в глубине своей совести, в ложном положении в отношении к ним».
Но характерно, что символисты начала века, в отличие от Вл. Соловьева, верили в Софию и ждали ее явления, как Прекрасной
Дамы, но не верили в
Христа.
Эпоха, проникнутая сознанием греховности любви, была эротична до глубины своих основ, создала культ Мадонны и влюбленности в
Христа, сблизила культ прекрасной
дамы с вечной женственностью мировой души.
— Под-дайте слiпеньким… р-а-ди
Христа…
Коли так не
дадите денег,
дайте Христа ради (плачет)» — Жаль, что «Своих людей» не
дают на театре: талантливый актер мог бы о поразительной силой выставить весь комизм этого самодурного смешения Иверской с Иудою, ссылки в Сибирь с христарадничеством…
Он сам
Христом богом упрашивал мужа, чтобы тот взял его с собою, — и когда Евгений Петрович согласился, то надобно было видеть восторг этого господина; об неприятеле он не может говорить без пены у рта и говорит, что вся Россия должна вооружиться, чтобы не
дать нанести себе позора, который задумала ей сделать Франция за двенадцатый год.
Генерал любил батюшку; он вообще охотно разговаривал от Писания и даже хвалился начитанностью своей по этой части. Сверх того, батюшка
давал ему случай припоминать об архиереях, которых он знал во времена своего губернаторства, и о том, как и кто из них служил заутреню в светлое
Христово воскресенье.
—
Христос с тобой! куда ж они от нас уйдут! Ведь это не то что от прихоти: земля, дескать, хороша! а от нужды от кровной: и нехороша земля, да надо ее взять! Верное это слово я тебе говорю: по четыре на круг
дадут. И цена не то чтобы с прижимкой, а самая настоящая, христианская…
— Слушайте!
давайте, ради
Христа, в преферанс играть!
— Ну, — сказал он под конец, — вижу, что и подлинно я стар стал, а пуще того вам не угоден… Знаю я, знаю, чего тебе хочется, отец Мартемьян! К бабам тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте,
Христа ради,
дайте перед бога в чистоте предстать!
Аграфена Кондратьевна. Выдешь, выдешь, голубчик ты мой! Ну, поцелуй меня! (Целуются.) Ну,
Христос с тобой! Ну,
дай я тебе слезки оботру! (Обтирает.) Вот нынче хотела Устинья Наумовна прийти, мы и потолкуем.
Ведь я злостный — умышленный… ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!.. Коли так не
дадите денег,
дайте Христа ради! (Плачет.)
— Это — переложенное в поэму апокрифическое предание о разбойнике, который попросил деву Марию, шедшую в Египет с Иосифом и предвечным младенцем,
дать каплю молока своего его умирающему с голоду ребенку. Дева Мария покормила ребенка, который впоследствии, сделавшись, подобно отцу своему, разбойником, был распят вместе со
Христом на Голгофе и, умирая, произнес к собрату своему по млеку: «Помяни мя, господи, егда приидеши во царствие твое!»
— Ничего, рассказывайте! — успокоила ее тем же чувствительным тоном косая
дама и, чтобы возбудить старуху к большей откровенности, налила ей еще рюмку, которую та, произнеся: «
Христу во спасение!», выпила и, закусив кусочком сахару, продолжала...
А ты
дай им,
Христос, царь небесный, дай-ко-се имя твое Христовое, дай-ко-се им те песни сладкие, сказаньица великие про стару старину да про божьих людей.
— Ребята! — сказал он, — видите, как проклятая татарва ругается над
Христовою верой? Видите, как басурманское племя хочет святую Русь извести? Что ж, ребята, разве уж и мы стали басурманами? Разве
дадим мы святые иконы на поругание? Разве попустим, чтобы нехристи жгли русские села да резали наших братьев?
Давай и над церковью
Христовою поглумимся!
«Враг имени
Христова, — думал он, — упорно перечит мне и помогает моим злодеям. Но не
дам ему надо мною тешиться! Не устрашуся его наваждений! Покажу ему, что не по плечу он себе борца нашел!»
— Что ты? опомнись! как я могу сиротские деньги
давать? Нет, уж сделай милость, уволь ты меня! не говори ты со мной об этом, ради
Христа!
— Ну, какой там «социалист»! Святые апостолы, говорю вам, проходя полем, класы исторгали и ели. Вы, разумеется, городские иерейские дети, этого не знаете, а мы, дети дьячковские, в училище, бывало, сами съестное часто воровали. Нет, отпустите его,
Христа ради, а то я его все равно вам не
дам.
— Я?.. то есть ты спрашиваешь, лично был ли я с ним знаком? Нет; меня бог миловал, — а наши кое-кто наслаждались его беседой. Ничего; хвалят и превозносят. Он одну нашу барыню даже в
Христову веру привел и Некрасова музу вдохновил. Давай-ка я его поскорее повешу! Ну, вот теперь и всё как следует на месте.
Если же на злые, то не
даст добровольно ничего, потому что по закону
Христа, которому он следует, он не может содействовать злым делам.
Учение христианское кажется исключающим возможность жизни только тогда, когда люди указание идеала принимают за правило. Только тогда представляются уничтожающими жизнь те требования, которые предъявляются учением
Христа. Требования эти, напротив, одни
дают возможность истинной жизни. Без этих требований невозможна бы была истинная жизнь.
То, что люди назвали то, что сложилось потом, тем же словом, которое
Христос употреблял о чем-то другом, никак не
дает им права утверждать того, что
Христос основал единую истинную церковь.
«За малыми исключениями, — продолжает он, — всё христианство от апостольских времен и до наших дней пришло к убеждению, что цель
Христа состояла в том, чтобы
дать людям великий принцип, но не в том, чтобы разрушить основы учреждения всего человеческого общества, которое утверждается на божеском установлении (sanction) и на необходимости.
Так и ждешь, что на этот существенный вопрос, который один только и мог побудить человека писать статью о книге, человек скажет, что это толкование учения
Христа верно и что надо следовать ему, или скажет, что такое толкование неверно; докажет, почему, и
даст другое правильное толкование тех слов, которые я неправильно толкую.
От этого происходит то, что все эти люди, начиная от Конта, Страуса, Спенсера и Ренана, не понимая смысла речей
Христа, не понимая того, к чему и зачем они сказаны, не понимая даже и вопроса, на который они служат ответом, не
давая себе даже труда вникнуть в смысл их, прямо, если они враждебно настроены, отрицают разумность учения; если же они хотят быть снисходительны к нему, то с высоты своего величия поправляют его, предполагая, что
Христос хотел сказать то самое, что они думают, но не сумел этого сделать.
Потом внушается родителям, что ребенка надо причастить, т. е.
дать ему под видом хлеба и вина съесть частицу тела
Христа, вследствие чего ребенок примет в себя благодать
Христа и т. д.
— Вот Наталья Афанасьевна,
дай ей бог всего хорошего, моего Ванюшку согласилась у себя поместить. Он будет тут жить, как у
Христа за пазухой, и мое сердце будет спокойно, что не избалуется.
— И задумал злой сатана антихрист — дай-де возвеличу себя вдвое супротив
Христа! Удвоился, взял себе число 666, а что крест складывается из трёх частей, не из шести — про это и забыл, дурак! С той поры его всякому видно, кто не щепотник, а истинной древней веры держится.
Старичок этот мыслью своей за тысячу семьсот лет назад заскочил: это во втором веке по рождестве
Христовом некоторые люди думали, что плоти надо полную волю
дать и что она духу не вредит.
Милостыню ей
давали обильно и молча, не изъясняя, для какой цели
дают, если же кто-нибудь по забывчивости говорил: «Прими
Христа ради за упокой раба…» — Собачья Матка глухо ворчала...
А как выпоролись они… и говорят мне — дедушка, говорят,
дай хлебца
Христа ради!