Неточные совпадения
Г-жа Простакова (к Софье). Убирала
покои для твоего любезного дядюшки. Умираю,
хочу видеть этого почтенного старичка. Я об нем много наслышалась. И злодеи его говорят только, что он немножечко угрюм, а такой-де преразумный, да коли-де кого уж и полюбит, так прямо полюбит.
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в
покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он
хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Но княгиня не понимала его чувств и объясняла его неохоту думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому не давала ему
покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к себе Левина. — Я ничего не знаю, княгиня. Делайте, как
хотите, — говорил он.
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не
захотел.
Еще одно нас разлучило…
Несчастной жертвой Ленский пал…
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и
покойЗамена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан…
— Сделайте одолжение, оставьте все эти пошлости в
покое, — с отвращением и брюзгливо отговорился Свидригайлов, — если вы так непременно
захотите узнать обо всей этой бессмыслице, то я когда-нибудь расскажу вам особо, а теперь…
— Еду мимо, вижу — ты подъехал. Вот что: как думаешь — если выпустить сборник о Толстом, а? У меня есть кое-какие знакомства в литературе. Может — и ты попробуешь написать что-нибудь? Почти шесть десятков лет работал человек, приобрел всемирную славу, а —
покоя душе не мог заработать. Тема! Проповедовал: не противьтесь злому насилием, закричал: «Не могу молчать», — что это значит, а?
Хотел молчать, но — не мог? Но — почему не мог?
— Левой рукой сильно не ударишь! А — уж вы как
хотите — а ударить следует! Я не
хочу, чтоб мне какой-нибудь сапожник брюхо вспорол. И чтоб дом подожгли — не желаю! Вон вчера слободская мастеровщина какого-то будто бы агента охраны укокала и домишко его сожгла. Это не значит, что я — за черную сотню, самодержавие и вообще за чепуху. Но если вы взялись управлять государством, так управляйте, черт вас возьми! Я имею право требовать
покоя…
— Нет людей, которым истина была бы нужна ради ее самой, ради наслаждения ею. Я повторяю: человек
хочет истины, потому что жаждет
покоя. Эту нужду вполне удовлетворяют так называемые научные истины, практического значения коих я не отрицаю.
Все это к лицу молодости, которая легко переносит и приятные и неприятные волнения; а мне к лицу
покой,
хотя скучный, сонный, но он знаком мне; а с бурями я не управлюсь.
Был ему по сердцу один человек: тот тоже не давал ему
покоя; он любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее — и Обломов
хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц.
— Нет, не оставлю! Ты меня не
хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад.
Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает. Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
— Оттреплет этакий барин! — говорил Захар. — Такая добрая душа; да это золото — а не барин, дай Бог ему здоровья! Я у него как в царствии небесном: ни нужды никакой не знаю, отроду дураком не назвал; живу в добре, в
покое, ем с его стола, уйду, куда
хочу, — вот что!.. А в деревне у меня особый дом, особый огород, отсыпной хлеб; мужики все в пояс мне! Я и управляющий и можедом! А вы-то с своим…
— Видишь, и сам не знаешь! А там, подумай: ты будешь жить у кумы моей, благородной женщины, в
покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще барин, помещик! А там чистота, тишина; есть с кем и слово перемолвить, как соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек — играй с ними, сколько
хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что здесь платишь?
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того
покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь в свой быт и все более и более обживаясь в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился,
хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение жизни в родной деревне, среди крестьян, дворни.
Но и то хорошо, и то уже победа, что он чувствовал себя покойнее. Он уже на пути к новому чувству,
хотя новая Вера не выходила у него из головы, но это новое чувство тихо и нежно волновало и
покоило его, не терзая, как страсть, дурными мыслями и чувствами.
— Я и не говорила бы, если б не письма. Мне нужен
покой… Бабушка! увези, спрячь меня… или я умру! Я устала… силы нет… дай отдохнуть… А он зовет туда…
хочет прийти сам…
— Опомнитесь и оставьте меня! — строго сказал он, — если в доме моего друга поселился демон, я
хочу быть ангелом-хранителем его
покоя…
— Один ты заперла мне: это взаимность, — продолжал он. — Страсть разрешается путем уступок, счастья, и обращается там, смотря по обстоятельствам, во что
хочешь: в дружбу, пожалуй, в глубокую, святую, неизменную любовь — я ей не верю, — но во что бы ни было, во всяком случае, в удовлетворение, в
покой… Ты отнимаешь у меня всякую надежду… на это счастье… да?
— Не смейте, я не
хочу! — сильно схватив его за руку, говорила она, — вы «раб мой», должны мне служить… Вы тоже не давали мне
покоя!
— Долго рассказывать… А отчасти моя идея именно в том, чтоб оставили меня в
покое. Пока у меня есть два рубля, я
хочу жить один, ни от кого не зависеть (не беспокойтесь, я знаю возражения) и ничего не делать, — даже для того великого будущего человечества, работать на которого приглашали господина Крафта. Личная свобода, то есть моя собственная-с, на первом плане, а дальше знать ничего не
хочу.
Физически — от тесноты, нечистоты и отвратительных насекомых, которые не давали
покоя, и нравственно — от столь же отвратительных мужчин, которые, так же как насекомые,
хотя и переменялись с каждым этапом, везде были одинаково назойливы, прилипчивы и не давали
покоя.
Они не
хотят истории с ее великими целями,
хотят ее прекращения в
покое удовлетворения и благополучия.
Но эту болезненность, эту жестокость начала всякого движения должен принять всякий, кто не
хочет вечного застоя и
покоя, кто ищет развития и новой жизни.
Тот же, кто не
хочет никакой жестокости и боли, — не
хочет самого возникновения мира и мирового процесса, движения и развития,
хочет, чтоб бытие осталось в состоянии первоначальной бездвижимости и
покоя, чтобы ничто не возникало.
— Мы в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она в упоении, — я
захотела узнать ее, увидать ее, я
хотела идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла
покой и радость…
Разрыв становился неминуем, но Огарев еще долго жалел ее, еще долго
хотел спасти ее, надеялся. И когда на минуту в ней пробуждалось нежное чувство или поэтическая струйка, он был готов забыть на веки веков прошедшее и начать новую жизнь гармонии,
покоя, любви; но она не могла удержаться, теряла равновесие и всякий раз падала глубже. Нить за нитью болезненно рвался их союз до тех пор, пока беззвучно перетерлась последняя нитка, — и они расстались навсегда.
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел общее изумление. Его уж оставили в
покое: живи, как
хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с дороги к отцу письмо, в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
Комната еще не выметена, горничная взбивает пуховики, в воздухе летают перья, пух; мухи не дают
покоя; но барыня привыкла к духоте, ей и теперь не душно,
хотя на лбу и на открытой груди выступили капли пота.
Дюрталь думал найти в монастыре полный
покой, а оказалось, что «именно монастыри обуреваемы темными силами; там ускользают от них души, и они во что бы то ни стало
хотят их покорить себе.
Вы видите, что решение Большова очень добродушно и вовсе не обнаруживает сильной злодейской натуры: он
хочет кое-что, по силе возможности, вытянуть из кредиторов в тех видах, что у него дочь невеста, да и самому ему
покой нужен…
Обаянье летней ночи охватило его; все вокруг казалось так неожиданно странно и в то же время так давно и так сладко знакомо; вблизи и вдали, — а далеко было видно,
хотя глаз многого не понимал из того, что видел, — все покоилось; молодая расцветающая жизнь сказывалась в самом этом
покое.
Редко самая заскорузлая торговая душа
захочет нарушить этот
покой отдыхающей природы и перемолвиться словом с товарищем или приказчиком. Да и то заговорит эта душа не о себе, не о своих хлопотах, а о той же спокойной природе.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего
покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки,
хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не
хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Прошел еще год. Надежда Федоровна хлопотала об открытии"Общества для вспоможения чающим движения воды". Старания ее увенчались успехом, но — увы! она изнемогла под бременем ходатайств и суеты. Пришла старость, нужен был
покой, а она не
хотела и слышать о нем. В самом разгаре деятельности, когда в голове ее созревали все новые и новые планы (Семигоров потихоньку называл их"подвохами"), она умерла, завещавши на смертном одре племяннице свое"дело".
Я ничего не
хочу, не ищу, кроме
покоя, сна души.
Санин проснулся очень рано на следующий день. Он находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст свое имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его
покой. В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока еще не выяснилось. Он вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе —
хотел он предстать перед Джеммой.
— Ах, оставьте меня в
покое, — закричал он на горничную, которая от Софьи Ивановны пришла спросить его: как его зубы? и не
хочет ли он сделать себе припарку? Вслед за тем, сказав, что постель мне сейчас постелят и что он сейчас вернется, он пошел к Любовь Сергеевне.
Но pour un jeune homme de bonne maison [для молодого человека из хорошей семьи (фр.).] я считал неприличным заискивать в казеннокоштном студенте Оперове и оставил его в
покое,
хотя, признаюсь, его охлаждение мне было грустно.
Конечно, Андрей Антонович не
хотел и слышать о
покое и рвался на пожар; но это был не резон.
Полицеймейстер, поспешивший с бала на пожар, успел вывести вслед за нами Андрея Антоновича и
хотел было усадить его в карету к Юлии Михайловне, убеждая изо всех сил его превосходительство «взять
покой».
— Да что ты мне всё aimais да aimais! Довольно! — вскочила она опять. — И если вы теперь сейчас не заснете, то я… Вам нужен
покой; спать, сейчас спать, закройте глаза. Ах, боже мой, он, может быть, завтракать
хочет! Что вы едите? Что он ест? Ах, боже мой, где та? Где она?
— В богадельне? В богадельню нейдут с тремя тысячами дохода. Ах, припоминаю, — усмехнулась она, — в самом деле, Петр Степанович как-то расшутился раз о богадельне. Ба, это действительно особенная богадельня, о которой стоит подумать. Это для самых почтенных особ, там есть полковники, туда даже теперь
хочет один генерал. Если вы поступите со всеми вашими деньгами, то найдете
покой, довольство, служителей. Вы там будете заниматься науками и всегда можете составить партию в преферанс…
Но только что он достал из подрясника остаток этих лепешек и
хотел обдуть налипший к ним сор, как вдруг остолбенел и потом вскочил как ужаленный и бросился без всякого доклада по незнакомым ему роскошным
покоям дома.
Ирландцы успокоились. Падди
хотел даже подойти к Матвею и протянул руку; но Дыма остановил его, и они оставили Матвея в
покое.
Без мужа мало ли беды, — не видела проходу
хотя бы и от этого самого писаря, а на духу приходилось признаваться, что и «враг» не оставлял ее в
покое.
Если же мир не
хочет оставить их в
покое, то они уйдут в другое место, так как они странники на земле и у них нет определенного места жительства.
«Напрасно я заходил к нему, — думал Кожемякин, идя домой по улице, среди лунных теней. — Я старик, мне полсотни лет, к чему мне это всё? Я
покою хочу. Маялся, маялся,
хотел приспособиться как-нибудь — будет уж! Имеючи веру, конечно, и смоковницу можно словом иссушить, а — когда у тебя нет точной веры — какие
хочешь строй корпуса, всё равно
покоя не найдёшь!»
Набитые полуслепыми людьми, которые равнодушно верят всему, что не тревожит, не мешает им жить в привычном, грязном, зазорном
покое, — распластались, развалились эти чужие друг другу города по великой земле, точно груды кирпича, брёвен и досок, заготовленных кем-то, кто
хотел возвести сказочно огромное здание, но тот, кто заготовил всё это богатство, — пропал, исчез, и весь дорогой материал тоже пропадает без строителя и хозяина, медленно сгнивая под зимними снегами и дождями осени.
— О Боже мой! — торопливо воскликнул Николай Артемьевич, — сколько раз уж я просил, умолял, сколько раз говорил, как мне противны все эти объяснения и сцены! В кои-то веки приедешь домой,
хочешь отдохнуть, — говорят: семейный круг, interieur, будь семьянином, — а тут сцены, неприятности. Минуты нет
покоя. Поневоле поедешь в клуб или… или куда-нибудь. Человек живой, у него физика, она имеет свои требования, а тут…
Николай Федорыч приходил в волнение, не
хотел ничего слушать, говорил, что он Калмыком совершенно доволен, просил оставить Калмыка в
покое и употреблять вместо него другого человека для исполнения ее приказаний.