Неточные совпадения
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно
было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей
стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто
хотел слово вымолвить.
Пред ним встала дородная, обнаженная женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она
хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова
есть сходство с Мариной — такая же
стройная, здоровая.
Райский знал и это и не лукавил даже перед собой, а
хотел только утомить чем-нибудь невыносимую боль, то
есть не вдруг удаляться от этих мест и не класть сразу непреодолимой дали между ею и собою, чтобы не вдруг оборвался этот нерв, которым он так связан
был и с живой, полной прелести,
стройной и нежной фигурой Веры, и с воплотившимся в ней его идеалом, живущим в ее образе вопреки таинственности ее поступков, вопреки его подозрениям в ее страсти к кому-то, вопреки, наконец, его грубым предположениям в ее женской распущенности, в ее отношениях… к Тушину, в котором он более всех подозревал ее героя.
Высокая,
стройная, с красивым и выразительным личиком, она
хотя и не
была записною красавицей, но казалась такою миловидной, как молодое растение.
Мать слушала ее рассказы, смеялась и смотрела на нее ласкающими глазами. Высокая, сухая, Софья легко и твердо шагала по дороге
стройными ногами. В ее походке, словах, в самом звуке голоса,
хотя и глуховатом, но бодром, во всей ее прямой фигуре
было много душевного здоровья, веселой смелости. Ее глаза смотрели на все молодо и всюду видели что-то, радовавшее ее юной радостью.
Лябьеву наскучило наконец слушать проникнутое благородством разглагольствование Максиньки, и он, расплатившись,
хотел уехать, но в это время в кофейную быстро вошел молодой гвардейский офицер в вицмундире Семеновского полка,
стройный, живой. Это
был тот самый молодой паж, которого мы когда-то видели в почтамтской церкви и которого фамилия
была Углаков.
Но ее лицо, ее блестящие глаза, ее высокая грудь,
стройные ноги говорили совсем другое. Ему казалось, что она понимала, как
было пошло всё, что он говорил ей, но стояла выше таких соображений; ему казалось, что она давно знала всё то, что он
хотел и не умел сказать ей, но
хотела послушать, как он это скажет ей. «И как ей не знать, — думал он, — когда он
хотел сказать ей лишь только всё то, что она сама
была? Но она не
хотела понимать, не
хотела отвечать», думал он.
Высокая, тонкая и
стройная, она
была некрасива, и,
хотя Гаврик сообщил, что ей девятнадцать лет, Илье она казалась гораздо старше.
«Вечная память, вечная память». «Ничто, мой Друг, не вечно под луною!»—с веселым хохотом прокричала бешено пронесшаяся мимо него на своем скакуне Вера Сергеевна. «Ничто, мой Друг, не вечно под луною», — внушительно рассказывает Долинскому долговязый шейх, раскачиваясь на высоком седле. Долинский только
хотел вглядеться в этого шейха, но того уже не
было, и его белый бурнус развевается в темноте возле
стройной фигуры Веры Сергеевны.
Это
была прелестная,
стройная блондинка с светло-серыми глазами, и
хотя и она прошла через затрапезное платье, но мать наша всегда находила возможность подарить ей свое ситцевое или холстинковое и какую-нибудь ленту на пояс.
Потом подошла сзади
стройная, длиннотелая гнедая кобыла-метиска с жидкой темной гривой. Она
была прекрасно выработана по той же американской системе, как и Изумруд. Короткая холеная шерсть так и блестела на ней, переливаясь от движения мускулов под кожей. Пока наездники о чем-то говорили, обе лошади шли некоторое время рядом. Изумруд обнюхал кобылу и
хотел было заиграть на ходу, но англичанин не позволил, и он подчинился.
— Помилуйте, — отвечал я, — что за церемония. — Я, признаться, боялся, чтобы эта Рожа не испортила моего аппетита, но граф настаивал и, по-видимому, сильно надеялся на могущественное влияние своей Рожи. Я еще отнекивался, как вдруг дверь отворилась и взошла женщина, высокая,
стройная, в черном платьи. Вообразите себе польку и красавицу польку в ту минуту, как она
хочет обворожить русского офицера. Это
была сама графиня Розалия или Роза, по простонародному Рожа.
Теперь ей
было уже лет за сорок, но она
была еще очень красива: высокая,
стройная, — что называется, «король-баба», — с черными как смоль густыми волосами, которые вились у лба и у пробора на темени, и с большими серыми глазами, которые у нее «умели говорить все, что она
хотела».
Хотел было идти Петр Степаныч, но, вглядевшись, увидал, что у окна стоит не Фленушка… Кто такова, не может распознать, только никак не она… Эта приземиста, толста, несуразна, не то что высокая,
стройная, гибкая Фленушка. «Нельзя теперь идти к ней, — подумал Самоквасов, — маленько обожду, покамест она одна не останется в горницах…»
Я вскочил… Сердце мое сильно билось. Я
хотел спуститься с террасы, но на нее уже входила
стройная молодая женщина с такими же, как у ребенка, тонкими чертами лица и большими глазами. На ней
было надето белое вышитое платье, ее изящная головка скрывалась под легкой итальянской широкополой шляпой.