Неточные совпадения
— Успокойтесь, Дмитрий Федорович, — напомнил
следователь, как бы, видимо, желая победить исступленного своим спокойствием. — Прежде чем
будем продолжать допрос, я бы желал, если вы только согласитесь ответить, слышать от вас подтверждение того факта, что, кажется, вы не любили покойного Федора Павловича,
были с ним в какой-то постоянной ссоре… Здесь, по крайней мере, четверть часа назад, вы, кажется, изволили произнести, что даже
хотели убить его: «Не убил, — воскликнули вы, — но
хотел убить!»
Перейдя к рассказу о Хохлаковой, даже вновь развеселился и даже
хотел было рассказать об этой барыньке особый недавний анекдотик, не подходящий к делу, но
следователь остановил его и вежливо предложил перейти «к более существенному».
Этот прилив новых людей закончился нотариусом Меридиановым, тоже своим человеком, — он
был сын запольского соборного протопопа, — и двумя
следователями. Говорили уже о земстве, которое не сегодня-завтра должно
было открыться. Все эти новые люди устраивались по-своему и не
хотели знать старых порядков, когда всем заправлял один исправник Полуянов да два ветхозаветных заседателя.
— А потом, вскоре, дочка с судебным
следователем сбежала — тоже любимочка
была. И тут дым коромыслом у них пошел;
хотела было Марья Петровна и к губернатору-то на суд ехать и прошение подавать, да ночью ей, слышь, видение
было: Савва Силыч, сказывают, явился, простить приказал. Ну, простила, теперь друг к дружке в гости ездят.
— Так вы скажите, по крайней мере, как нам
быть. Муж от всего отпереться
хочет: знать не знаю, ведать не ведаю… Только как бы за это нам хуже не
было? Аггей Семеныч следователя-то, поди, уж задарил.
Бенни тоже
был, разумеется, призван в следственную комиссию, и на вопросы, сделанные ему насчет указанного Ничипоренком проезда г-на Кельсиева через Петербург с паспортом Яни, крепко-накрепко заперся,
хотя следователи и убеждали Бенни не запираться, выставляя ему на вид, что это уже бесполезно, потому что Ничипоренко все расписал, но Артуру Бенни казалось, будто его выпытывают, что у членов комиссии
есть только подозрение, что г-н Кельсиев проезжал через Петербург, но достоверных сведений об этом нет, а потому Бенни и не видал побудительных причин открывать это «событие».
Судебный
следователь. Я понимаю, что вы
хотите быть великодушны, но закон требует истины. Почему вам посланы
были деньги?
Теперь же, судебным
следователем, Иван Ильич чувствовал, что все, все без исключения, самые важные, самодовольные люди — все у него в руках и что ему стоит только написать известные слова на бумаге с заголовком, и этого важного, самодовольного человека приведут к нему в качестве обвиняемого или свидетеля, и он
будет, если он не
захочет посадить его, стоять перед ним и отвечать на его вопросы.
— Я уже
был у начальства! Ходил в суд,
хотел прошение подать, они и прошения не взяли.
Был я и у станового, и у
следователя был, и всякий говорит: «Не мое дело!» Чье ж дело? А в больнице тут старшей тебя нет. Что
хочешь, ваше благородие, то и делаешь.
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе
следователя, но тот не являлся,
хотел позвать к себе врача, так как врач не может отказаться посетить больного, а Горданов
был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
Дошло до него и письмо Кузьмичева Великим постом, где тот обращался к нему, как к влиятельному пайщику их товарищества, рассказывал про изменившееся к нему отношение хозяина парохода, просил замолвить за него словечко, жаловался на необходимость являться к судебному
следователю, намекал на то, — но очень сдержанно, — что Теркин,
быть может,
захочет дать свое свидетельское показание, а оно
было бы ему «очень на руку».
— Как же ты не
хочешь понять, Сима (Теркин начал краснеть)! Я довел Перновского до зеленого змея — это первым делом; а вторым — я видел, как он полез на капитана с кулаками, и мое показание
было очень важно… Мне сам
следователь сказал, что теперь дело кончится пустяками.
— Да-с… Лакей
хотел на кушетку… Этого нельзя.
Следователь забранится. Наверняка и прокурор
будет. Поди, как бы генерал не приехали.
— Домой? Бог с ним, не поеду, Федор Ильич. Сами знаете, служить мне нельзя, так что же я там
буду делать? Нарочито я уехал, чтоб людям в глаза не глядеть. Сами знаете, совестно не служить. Да и дело тут мне
есть, Федор Ильич.
Хочу завтра после разговенья с отцом
следователем обстоятельно поговорить.
В этом она не сомневалась. Эта мысль пришла ей в голову, когда она
хотела начать свои показания
следователю, она-то и остановила ее и княжна попросила отсрочку. Она должна видеться с ним прежде, нежели рассказать все. Он даст ей совет, он,
быть может, ее выручит.
—
Будь вы бельгийский подданный или
хотя бы иностранец, но человек известный в Бельгии, — отвечал судебный
следователь, — я согласился бы на ваше освобождение до суда…
Утром она имела первое свидание с Дмитрием Павловичем Сиротининым, любезно разрешенное ей, в качестве невесты обвиняемого, судебным
следователем, которому она,
хотя и не официально, не в форме показания, успела высказать все, что у нее
было на душе по поводу дела Сиротинина.
Мысль о возможности ареста,
хотя он и гнал ее от себя, гвоздем сидела в его голове. Он поэтому-то принимал меры и оставил в доме только пять тысяч на расходы. С приближением дня явки к
следователю возбужденное состояние Гиршфельда дошло до maximum'a. Ему стыдно
было сознаться даже себе: он трусил. Еврейская кровь сказывалась.
«Странно… — думал, раздеваясь и ложась спать, граф Сигизмунд Владиславович. — Что бы это все значило? Неужели он заявил на него
следователю и
хочет предать суду за растрату?.. Не может
быть… Впрочем, о чем думать? Все это узнаем завтра вечером…»
Николай Леопольдович не
был еще не только привлечен в качестве обвиняемого, но даже ни разу не вызван судебным
следователем,
хотя какими-то судьбами находил возможным следить за малейшими подробностями следствия и знал двойную игру Агнессы Михайловны, но не подавал ей об этом вида.
Хотя Константин Ионыч на все делаемые ему вопросы только и отвечал
следователям, что «ничего я этого, милые, никогда не знала и не ведала», но
было ясно, как солнце, что в целом мире, может
быть, лишь один Пизонский и знал, куда делась пропавшая деевская невестка.
Хотя Константин Ионыч на все чинимые ему вопросы и отвечал
следователям: «ничего я этого, милые, никогда не знала и не ведала», но
было ясно, как солнце, что в целом мире, может
быть, только один Пизонский и знал, куда девалась пропавшая деевская невестка.