Неточные совпадения
Не добивай, козак,
врага, а
лучше поворотись назад!
И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и
враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за
хорошее и за плохое, содеянное ими по силе явной необходимости. Та же сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства силы и прочности государства.
— Мне гораздо
лучше было совсем не приезжать сюда, — говорил Привалов. — Зачем ты писала то, чего совсем не чувствовала?.. По-моему, нам
лучше быть друзьями далеко, чем жить
врагами под одной кровлей.
Да и неправдоподобно, чтобы мы были во всех отношениях
лучше немцев и чтобы
враги наши были такими уж низкими злодеями и воля их целиком была отдана неправде и злу.
Иногда он неожиданно говорил мне слова, которые так и остались со мною на всю жизнь. Рассказываю я ему о
враге моем Клюшникове, бойце из Новой улицы, толстом большеголовом мальчике, которого ни я не мог одолеть в бою, ни он меня.
Хорошее Дело внимательно выслушал горести мои и сказал...
— Да я-то
враг, што ли, самому себе? — кричал Тит, ударяя себя в грудь кулаком. — На свои глаза свидетелей не надо… В первую голову всю свою семью выведу в орду. Все у меня есть, этово-тово, всем от господа бога доволен, а в орде
лучше… Наша заводская копейка дешевая, Петр Елисеич, а хрестьянская двухвершковым гвоздем приколочена. Все свое в хрестьянах: и хлеб, и харч, и обуй, и одёжа… Мне-то немного надо, о молодых стараюсь…
— То есть что же, я негодяй какой или предатель,
враг чего-нибудь
хорошего?
— А что, Лукреция, Яшка Кормилицын все еще ухаживает за тобой? Ах, бисов сын! Ну, да ничего, дело житейское, а он парень
хороший — как раз под дамское седло годится. А все-таки
враг горами качает...
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком
хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные
враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Враги протопопа оказались несколько
лучше друзей; по крайней мере некоторые из них не забыли его.
— Без
врагов свинья жила, — отвечал Авиновицкий, — да и ту зарезали. Кушайте,
хорошая была свинья.
Городские ведут бой с хитростями, по примеру отцов: выдвинут из своей стенки против груди слобожан пяток
хороших вояк, и, когда слобожане, напирая на них, невольно вытянутся клином, город дружно ударит с боков, пытаясь смять
врага. Но слободские привыкли к этим ухваткам: живо отступив, они сами охватывают горожан полукольцом и гонят их до Торговой площади, сбрасывая на землю крепкими ударами голых кулаков.
— Хозяев нет, — произнесла Дэзи, подойдя и рассматривая картину, — хозяев нет. Эта собака сейчас лайнет. Она пустит лай.
Хорошая картина, друг Товаль! Может быть, собака видит
врага?
— А я, ее дитя, вскормленное ее грудью, выученное ею чтить добро, любить, молиться за
врагов, — что я такое?.. Поэзию, искусства, жизнь как будто понимаю, а понимаю ли себя? Зачем нет мира в костях моих? Что я, наконец, такое? Вырвич и Шпандорчук по всему
лучше меня.
Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего государства собак, привил бы им пастеровский яд в
хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все
враги перебесились бы у меня через месяц.
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдем
врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть — чем в рабстве жить!
— Нет, брат, это не то, — спокойно возразил Лежнев. — Ты вот мне не поверишь, а ведь он это сделал из
хорошего побуждения. Право… Оно, вишь ты, и благородно, и откровенно, ну, да и поговорить представляется случай, красноречие в ход пустить; а ведь нам вот чего нужно, вот без чего мы жить не в состоянии… Ох, язык его —
враг его… Ну, зато же он и слуга ему.
Вы и вот все такие
хорошие люди, как вы (само собою, в искренность этих слов вы верите), — так все такие-то вот люди наши злейшие
враги и предатели.
Кроме таланта, выразительной наружности и довольно редкой в русском художническом кружке образованности, к нему влекла его
хорошая, страстная речь, гордое пренебрежение к
врагам и завистникам и смелая, твердая решимость, соединенная (когда он хотел этого) с утонченнейшею мягкостью и теплотою обращения.
При всем том сказать, будто он пять лет не обращал внимания на внешние государственные отношения намеренно, имея в виду приготовление
хорошего войска для борьбы с
врагом, — сказать это, по нашему мнению, нет никакого исторического основания.
То грезилось господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех лиц, ее составляющих; что господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из
врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам господин Голядкин с приятностью подслушал, как хозяин тут же, отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил господина Голядкина… и вдруг, ни с того ни с сего, опять явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал все торжество и всю славу господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе с тем настоящий — вовсе не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то и, следовательно, не должен и не имеет права принадлежать к обществу людей благонамеренных и
хорошего тона.
— Не досадуйте; я смеюсь тому, что вы сами себе
враг, и если б вы попробовали, то вам и удалось, может быть, хоть бы и на улице дело было; чем проще, тем
лучше… Ни одна добрая женщина, если только она не глупа или особенно не сердита на что-нибудь в эту минуту, не решилась бы отослать вас без этих двух слов, которых вы так робко вымаливаете… Впрочем, что я! конечно, приняла бы вас за сумасшедшего. Я ведь судила по себе. Сама-то я много знаю, как люди на свете живут!
— Понял? То-то. Я тебе почему говорю? Пекарь твой хвалит тебя, ты, дескать, парень умный, честный и живешь — один. А к вам, в булочную, студенты шляются, сидят у Деренковой по ночам. Ежели — один, понятно. Но — когда много? А? Я против студентов не говорю — сегодня он студент, а завтра — товарищ прокурора. Студенты —
хороший народ, только они торопятся роли играть, а
враги царя — подзуживают их! Понимаешь? И еще скажу…
Да, я
враг тому человеку, уж
лучше беги с моих глаз долой: я словом да взглядом, пуще чем делом, доеду; я проходу… отдыху не дам человеку… я…
А главное — le mieux est l'ennemi du bien [Лучшее —
враг хорошего (франц.).].
— Хе-хе, на этот счет вы в моих чувствах ошибаетесь-с, по изречению одного мудреца: «Хорош
враг мертвый, но еще
лучше живой», хи-хи!
Вавилов слушал и, как неглупый малый, понимал, что отдаться на великодушие
врага — всего
лучше. С этого и надо бы начать. И, не зная, куда девать свою злобу, солдат вслух обругал Кувалду...
Кто
лучше его, сына заклятого
врага поляков, добровольно целовавшего крест Владиславу, может убедить непокорных?
— Да, — продолжал Аян, — нехорошо, если прольется кровь.
Лучше вы сделаете, если разойдетесь. И нечего там трогать курки. Ведь все вы мои друзья — по крайней мере, мне кажется, что у меня нет
врагов. Я ничего не хочу сказать, кроме того, что сказал.
Вспомним и позднейшее изображение князя Игоря в «Слове», мало подвергшемся книжной порче: и он, подобно древним князьям, является храбрым и деятельным; он сам идет во главе своего войска в чужую землю, чтобы отомстить
врагам за обиду земли Русской; он не смущается пред опасностями и говорит: «
Лучше потяту быти, неже полонену быти…» Не таким является Владимир в наших народных сказаниях.
Храни его Господь!
Но
лучше бы меня теперь у войска
Оставил он. Не надо б дать
врагуОпомниться.
В противоположность им выведено три старика: Л. Н. Рокотов, пристрастный друг старины, ожесточенный
враг новизны; М. П. Прокудин, также осуждающий нововведения и хранящий старые обычаи, но без ожесточения; читатель чувствует, что этот добрый старик, способный оценить
хорошее в противной ему новизне, способен сделать уступки и сделает их со временем; наконец, третий, Д. Н. Загоскин, дядя Симского, уже добровольно уступивший новым мыслям и новому порядку вещей, обривший бороду и надевший немецкое платье, несмотря на вопли его окружающих и на сокрушение своей жены, которая, сказать правду, рассуждает в этом случае гораздо дельнее и логичнее своего супруга.
Иван Михайлович.
Лучше не
лучше, а надо. Вон Катенька с Анатолием Дмитричем считают меня и консерватором и ретроградом, а я сочувствую всему. Прорвется старое — нельзя, а сочувствую. Вон молодое поколенье-то наше растет. И Любочка замуж выйдет за этого ли, за другого, а не за нашего брата, а за нового современного человека, и Петруша уже растет не в тех понятиях. Что же, мне не
врагом же быть своих детей! Где он, Петя-то? С учителем, верно?
Русаков (встает.). Обвенчаются! Так нет, не хочу, не хочу! Поедем, сват! Отниму, коли найду. Запру в светлицу, там и сиди. Пусть
лучше умрет на моих глазах, только не доставайся моему
врагу.
В их деревне, думают они, народ
хороший, смирный, разумный, бога боится, и Елена Ивановна тоже смирная, добрая, кроткая, было так жалко глядеть на нее, но почему же они не ужились и разошлись, как
враги? Что это был за туман, который застилал от глаз самое важное, и видны были только потравы, уздечки, клещи и все эти мелочи, которые теперь при воспоминании кажутся таким вздором? Почему с новым владельцем живут в мире, а с инженером не ладили?
Выбирай, что
лучше: либо жить честно, в любви у отца, с душой своей в мире, с благодатию в доме; либо жить весело, на смех и покор людям, на горе родным, на радость
врагу человеков.
То, что представлялось дурным и позорным: отречение от отечества, несогласие бороться против так называемых
врагов, представляется, напротив,
хорошим и высоким.
«Надо отдать их! Надо признаться!.. Но как признаться? Как язык-то повернется на такое признанье?.. И неужели она простит и это?.. Простит! Простит наверное! Но тем-то оно горше для собственной твоей совести! Если бы возможно было тотчас же расстаться, разойтись заклятыми
врагами, это, кажись, и
лучше, и легче бы мне было; но встретить в ответ на твою низость всепрощающий, любящий взгляд — это ужасно, это невыносимо!»
К тому же капитан, как известно, был
враг всяких телесных наказаний, и потому все офицеры-дантисты, бившие матросов потихоньку, поневоле скрывали свое недовольство, не имея доблести открыто высказывать свои мнения, что без линьков пропадет и дисциплина, и матросы не будут
хорошими.
Ах, если бы вы знали, сколько
хороших людей оттого пропадает, сколько из чистых и непорочных делается друзьями и служителями
врага Божия!
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, — возись после с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей
лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе
враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
И как только он проклятую свою силу возымет над каким ни на есть человеком, будь он самый добрый, самый
хороший, станет злым и отъявленным
врагом всего доброго.
Им говорят: «Но ведь
врагов так много, что стрелы их затемнят солнце!» Они усмехаются и отвечают: «Тем
лучше — мы будем сражаться в тени».
— Это, отец Иосаф, все равно,
враг, а к чему дело придет, и через нее женитесь; а вы
лучше вот что: ко мне опять сваха Федориха заходила…
—
Хорошая бы жизнь настала! И погиб бы безвозвратно ее главный
враг — скука. Потому что вот с чем эгоизм никогда не захочет примириться — со скукою!
Ты
хорошая девчурка, и мне не хочется, чтоб мы были
врагами.
Почему, например, девушки втайне относятся друг к другу, как к
врагам, когда всем им было бы
лучше, если бы они держались дружно?
Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть
лучше плена, и, когда дверь уступила напору турецкого оружия, она вонзила свой кинжал в первого ворвавшегося воина.
Враги перерезали всех девушек своими кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
Сансон был слуга мольеровской комедии, перешедший потом на амплуа"благородных отцов". Но он и по трагедии считался
хорошим преподавателем. Он был учитель Рашели, о которой он мне немало рассказывал. В смысле"направления"он стоял за простоту, правду, точность и ясность дикции и был
врагом всякого"романтического"преувеличения, почему и не очень высоко ставил манеру игры"Фредерика"(Леметра) и раз даже передразнил мне его жестикуляцию и его драматические возгласы.
Ну, скажите, неужели же вправду так-таки невозможно понять, что дружная работа выгоднее работы врозь, что
лучше быть братьями, чем
врагами?