Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете,
лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А
лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб
лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Первое время в Москве Левина занимали
лошади, приведенные из деревни. Ему хотелось устроить эту часть как можно
лучше и дешевле; но оказалось, что свои
лошади обходились дороже извозчичьих, и извозчика всё-таки брали.
Дороги не
лучше и не могут быть
лучше;
лошади мои везут меня и по дурным.
— Успокойся, милая, успокойся! — сказал он, погладив ее еще рукой по заду, и с радостным сознанием, что
лошадь в самом
хорошем состоянии, вышел из денника.
— All right, sir — все исправно, сударь, — где-то внутри горла проговорил голос Англичанина. —
Лучше не ходите, — прибавил он, поднимая шляпу. — Я надел намордник, и
лошадь возбуждена.
Лучше не ходить, это тревожит
лошадь.
— Ну, смотри же, растирай комья-то, — сказал Левин, подходя к
лошади, — да за Мишкой смотри. А
хороший будет всход, тебе по пятидесяти копеек за десятину.
Лошадей опоит, сбрую
хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать.
— Ты говоришь Могучий Ланковского. Это
лошадь хорошая, и я советую тебе купить, — сказал Яшвин, взглянув на мрачное лицо товарища. — У него вислозадина, но ноги и голова — желать
лучше нельзя.
Что-то такое он представлял себе в езде на степной
лошади дикое, поэтическое, из которого ничего не выходило; но наивность его, в особенности в соединении с его красотой, милою улыбкой и грацией движений, была очень привлекательна. Оттого ли, что натура его была симпатична Левину, или потому, что Левин старался в искупление вчерашнего греха найти в нем всё
хорошее, Левину было приятно с ним.
— О, нет, это далеко!
Лучше в угловой, мы больше будем видеться. Ну, пойдем, — сказала Анна, дававшая вынесенный ей лакеем сахар любимой
лошади.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять
хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с
лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
А
лошадь его славилась в целой Кабарде, — и точно,
лучше этой
лошади ничего выдумать невозможно.
— Всякий понимает, что
лучше быть извозчиком, а не
лошадью, — торопливо истекал он словами, прижимаясь к Самгину. — Но — зачем же на оружие деньги собирать, вот — не понимаю! С кем воевать, если разрешено соединение всех сословий?
— Правильно привезли, по депеше, — успокоил его красавец. — Господин Ногайцев депешу дал, чтобы послать экипаж за вами и вообще оказать вам помощь. Места наши довольно глухие.
Лошадей хороших на войну забрали. Зовут меня Анисим Ефимов Фроленков — для удобства вашего.
— Пишу другой: мальчика заставили пасти гусей, а когда он полюбил птиц, его сделали помощником конюха. Он полюбил
лошадей, но его взяли во флот. Он море полюбил, но сломал себе ногу, и пришлось ему служить лесным сторожем. Хотел жениться — по любви — на
хорошей девице, а женился из жалости на замученной вдове с двумя детьми. Полюбил и ее, она ему родила ребенка; он его понес крестить в село и дорогой заморозил…
— Всех
лошадей хороших обобрали…
— Ах, Татьяна Марковна, я вам так благодарна, так благодарна! Вы
лучше родной — и Николая моего избаловали до того, что этот поросенок сегодня мне вдруг дорогой слил пулю: «Татьяна Марковна, говорит, любит меня больше родной матери!» Хотела я ему уши надрать, да на козлы ушел от меня и так гнал
лошадей, что я всю дорогу дрожала от страху.
— А там совершается торжество этой тряпичной страсти — да, да, эта темная ночь скрыла поэму любви! — Он презрительно засмеялся. — Любви! — повторил он. — Марк! блудящий огонь, буян, трактирный либерал! Ах! сестрица, сестрица! уж
лучше бы вы придержались одного своего поклонника, — ядовито шептал он, — рослого и красивого Тушина! У того — и леса, и земли, и воды, и
лошадьми правит, как на Олимпийских играх! А этот!
Вчера мы пробыли одиннадцать часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя
лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки,
лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится
лошадь.
Погода вчера чудесная, нынче
хорошее утро. Развлечений никаких, разве только наблюдаешь, какая новая
лошадь попалась: кусается ли, лягается или просто ленится. Они иногда лукавят. В этих уже нет той резигнации, как по ту сторону Станового хребта. Если седло ездит и надо подтянуть подпругу,
лошадь надует брюхо — и подтянуть нельзя. Иному достанется горячая
лошадь; вон такая досталась Тимофею.
Лошадь начинает горячиться, а кастрюли, привязанные
Сказали еще, что если я не хочу ехать верхом (а я не хочу), то можно ехать в качке (сокращенное качалке), которую повезут две
лошади, одна спереди, другая сзади. «Это-де очень удобно: там можно читать, спать». Чего же
лучше? Я обрадовался и просил устроить качку. Мы с казаком, который взялся делать ее, сходили в пакгауз, купили кожи, ситцу, и казак принялся за работу.
Потом заседатель сказал, что
лошади только что приехали и действительно измучены, что «
лучше вам подождать до света, а то ночью тут гористо» и т. п.
Мочи нет, опять болота одолели!
Лошади уходят по брюхо. Якут говорит: «Всяко бывает, и падают;
лучше пешком, или пешкьюем», — как он пренежно произносит. «Весной здесь все вода, все вода, — далее говорит он, — почтальон ехал, нельзя ехать, слез, пешкьюем шел по грудь, холодно, озяб, очень сердился».
— «Чем же это
лучше Японии? — с досадой сказал я, — нечего делать, велите мне заложить коляску, — прибавил я, — я проедусь по городу, кстати куплю сигар…» — «Коляски дать теперь нельзя…» — «Вы шутите, гocподин Демьен?» — «Нимало: здесь ездят с раннего утра до полудня, потом с пяти часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь
лошадей».
— Приезжай. Своих уж у меня нет. Но я держу за Гришиных
лошадей. Помнишь? У него
хорошая конюшня. Так вот приезжай, и поужинаем.
После же этих занятий считалось
хорошим и важным, швыряя невидимо откуда-то получаемые деньги, сходиться есть, в особенности пить, в офицерских клубах или в самых дорогих трактирах; потом театры, балы, женщины, и потом опять езда на
лошадях, маханье саблями, скаканье и опять швырянье денег и вино, карты, женщины.
— Ах ты, шут этакой! — промолвил он наконец и, сняв шляпу, начал креститься. — Право, шут, — прибавил он и обернулся ко мне, весь радостный. — А
хороший должен быть человек, право. Но-но-но, махонькие! поворачивайтесь! Целы будете! Все целы будем! Ведь это он проехать не давал; он лошадьми-то правил. Экой шут парень. Но-но-но-ноо! с Бо-гам!
Пока Ермолай ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не
лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых, у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить у него
лошадь на место охромевшего коренника.
Постройка с правой стороны двора служила конюшней для
лошадей и хлевом для рогатого скота. Изъеденная колода и обгрызенные столбы свидетельствуют о том, что
лошадям зимой дают мало сена. Китайцы кормят их резаной соломой вперемешку с бобами. Несмотря на это,
лошади у них всегда в
хорошем теле.
Ночи сделались значительно холоднее. Наступило самое
хорошее время года. Зато для
лошадей в другом отношении стало хуже. Трава, которой они главным образом кормились в пути, начала подсыхать. За неимением овса изредка, где были фанзы, казаки покупали буду и понемногу подкармливали их утром перед походом и вечером на биваках.
Это так озадачило кавалериста, что он попросил позволения снова осмотреть
лошадь, и, осмотревши, отказался, говоря: «Хороша должна быть
лошадь, за которую хозяину совестно было деньги взять…» Где же
лучше можно было взять редактора?
— У нас от одних
лошадей хороший доход получить можно, — продолжал соблазнять Федос, — содержание-то их почти ничего не стоит — и зиму и лето в степи; зимой из-под снега корм добывают… А в Мензелинске, между прочим, ярмарка бывает: издалека туда приезжают,
хорошие цены дают. Опять овчины, шерсть…
Шире да шире, четверку
лошадей завел, одна другой
лучше, коров, овец, избу эту самую выстроил…
Пищик. Что ж…
лошадь хороший зверь…
лошадь продать можно…
Мечется дедушко по двору-то, как огнем охвачен, вызвал Якова с Михайлой, конопатого этого мастера согласил да Клима, кучера; вижу я — кистень он взял, гирю на ремешке, а Михайло — ружье схватил,
лошади у нас были
хорошие, горячие, дрожки-тарантас — легкие, — ну, думаю, догонят!
Если за трехлетний период каторжный Потемкин успел построить себе
хороший дом, завести
лошадей и выдать дочь за сахалинского чиновника, то, я думаю, сельское хозяйство тут ни при чем.]
Несчастные женщины свободного состояния, которых северные чиновники томят в Дуэ «в казармах для семейных», пригодились бы здесь как нельзя кстати; во Владимировке одного рогатого скота больше 100 голов, 40
лошадей,
хорошие покосы, но нет хозяек и, значит, нет настоящих хозяйств.
Старшие чиновники живут в
хороших казенных квартирах, просторных и теплых, держат поваров и
лошадей, а те, что чином пониже, нанимают квартиры у поселенцев, занимая целые дома или отдельные комнаты с мебелью и всею обстановкой.
Нет сомнения, что
лучше подъезжать в одну
лошадь; по мелкому лесу, кустам и опушкам гораздо удобнее проезжать в одиночку, да и тетерева менее боятся одной
лошади, чем. двух или трех вместе, ибо они привыкли видеть одноконные телеги и дровни, на которых крестьяне ездят запретами и сеном.
Высаживанье это производится таким образом: весною, как только окажутся проталины, из клетки, где куропатки провели зиму, разбирают самцов и самок в отдельные коробки, наблюдая, чтобы в них входил воздух и чтобы в тесноте куропатки не задохлись; потом едут в избранное для высиживанья место, для чего
лучше выбирать мелкий кустарник, где бы впоследствии было удобно стрелять, преимущественно в озимом поле, потому что там не пасут стад и не ездят туда для пашни крестьяне, обыкновенно пускающие своих
лошадей, во время полдневного отдыха, в близлежащий кустарник; в ржаное поле вообще никто почти до жатвы не ходит и не мешает высаженным куропаткам выводиться.
От приезду моего на почтовый стан до того времени, как
лошади вновь впряжены были в мою повозку, прошло по крайней мере целой час. Но повозки его превосходительства запряжены были не более как в четверть часа… и поскакали они на крылех ветра. А мои клячи, хотя
лучше казалися тех, кои удостоилися везти превосходительную особу, но, не бояся гранодерского кнута, бежали посредственною рысью.
Но теперь дуга коренной
лошади звенит уже в колокольчик и зовет меня к отъезду; и для того я за благо положил
лучше рассуждать о том, что выгоднее для едущего на почте, чтобы
лошади шли рысью или иноходью, или что выгоднее для почтовой клячи, быть иноходцем или скакуном — нежели заниматься тем, что не существует.
Соседи поднимали Мыльникова на смех, но он только посмеивался:
хороший хозяин сначала кнут да узду покупает, а потом уж
лошадь заводит.
Остовы палых
лошадей по всей дороге иллюстрировали дело
лучше всего.
— Ничего нет почетного в том, что я могу пить как
лошадь и никогда не пьянею, но зато я ни с кем и не ссорюсь и никого не задираю. Очевидно, эти
хорошие стороны моего характера здесь достаточно известны, а потому мне оказывают доверие.
Отец с матерью ни с кем в Симбирске не виделись; выкормили только
лошадей да поели стерляжьей ухи, которая показалась мне
лучше, чем в Никольском, потому что той я почти не ел, да и вкуса ее не заметил: до того ли мне было!.. Часа в два мы выехали из Симбирска в Чурасово, и на другой день около полден туда приехали.
Селение Вишенки славилось богатством крестьян и особенною охотою их до
хороших, породистых
лошадей, разведенных покойным мужем Прасковьи Ивановны.
Погода стояла мокрая или холодная, останавливаться в поле было невозможно, а потому кормежки и ночевки в чувашских, мордовских и татарских деревнях очень нам наскучили; у татар еще было
лучше, потому что у них избы были белые, то есть с трубами, а в курных избах чуваш и мордвы кормежки были нестерпимы: мы так рано выезжали с ночевок, что останавливались кормить
лошадей именно в то время, когда еще топились печи; надо было лежать на лавках, чтоб не задохнуться от дыму, несмотря на растворенную дверь.
— Неужели
лучше в службе-то на
лошади верхом ездили? — сказала Анна Гавриловна.