Неточные совпадения
Недвижим он
лежал, и странен
Был томный мир его чела.
Под грудь он был навылет ранен;
Дымясь, из раны кровь текла.
Тому назад одно мгновенье
В сем сердце билось вдохновенье,
Вражда, надежда и любовь,
Играла жизнь, кипела кровь;
Теперь, как в доме опустелом,
Всё в нем и тихо и темно;
Замолкло навсегда оно.
Закрыты ставни, окна мелом
Забелены.
Хозяйки нет.
А где, Бог весть. Пропал и след.
Медаль… ну медаль-то продали… уж давно… гм… похвальный лист до сих пор у ней в сундуке
лежит, и еще недавно его
хозяйке показывала.
Лежал я тогда… ну, да уж что!
лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и голосок у ней такой кроткий… белокуренькая, личико всегда бледненькое, худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело пойти?» А уж Дарья Францовна, женщина злонамеренная и полиции многократно известная, раза три через
хозяйку наведывалась.
Если Захар заставал иногда там
хозяйку с какими-нибудь планами улучшений и очищений, он твердо объявлял, что это не женское дело разбирать, где и как должны
лежать щетки, вакса и сапоги, что никому дела нет до того, зачем у него платье
лежит в куче на полу, а постель в углу за печкой, в пыли, что он носит платье и спит на этой постели, а не она.
На другое утро
хозяйка Рахметова в страшном испуге прибежала к Кирсанову: «батюшка — лекарь, не знаю, что с моим жильцом сделалось: не выходит долго из своей комнаты, дверь запер, я заглянула в щель; он
лежит весь в крови; я как закричу, а он мне говорит сквозь дверь: «ничего, Аграфена Антоновна».
Я спал дурно и на другое утро встал рано, привязал походную котомочку за спину и, объявив своей
хозяйке, чтобы она не ждала меня к ночи, отправился пешком в горы, вверх по течению реки, на которой
лежит городок З. Эти горы, отрасли хребта, называемого Собачьей спиной (Hundsrück), очень любопытны в геологическом отношении; в особенности замечательны они правильностью и чистотой базальтовых слоев; но мне было не до геологических наблюдений.
Доктор Клименко — городской врач — приготовлял в зале все необходимое для осмотра: раствор сулемы, вазелин и другие вещи, и все это расставлял на отдельном маленьком столике. Здесь же у него
лежали и белые бланки девушек, заменявшие им паспорта, и общий алфавитный список. Девушки, одетые только в сорочки, чулки и туфли, стояли и сидели в отдалении. Ближе к столу стояла сама
хозяйка — Анна Марковна, а немножко сзади ее — Эмма Эдуардовна и Зося.
— Я к вам постояльца привел, — продолжал Неведомов, входя с Павлом в номер
хозяйки, который оказался очень пространной комнатой. Часть этой комнаты занимал длинный обеденный стол, с которого не снята еще была белая скатерть, усыпанная хлебными крошками, а другую часть отгораживали ширмы из красного дерева, за которыми Каролина Карловна, должно быть, и
лежала в постели.
А когда открыла глаза — комната была полна холодным белым блеском ясного зимнего дня,
хозяйка с книгою в руках
лежала на диване и, улыбаясь не похоже на себя, смотрела ей в лицо.
Хозяйку углов захватили еще два дня тому в полицию; жильцы разбрелись, дело праздничное, а оставшийся один халатник уже целые сутки
лежал мертво пьяный, не дождавшись и праздника.
Кожа на висках у
хозяйки почти голубая, под глазами
лежали черноватые тени, на тонкой шее около уха торопливо дрожало что-то, и вся эта женщина казалась изломанной, доживающей последние дни.
Кто его знает, вчера еще с утра был на ногах, вечером только пить просил, наша
хозяйка ему и воду носила, а ночью залопотал, нам-то слышно, потому перегородка; а сегодня утром уж и без языка,
лежит, как пласт, а жар от него, Боже ты мой!
Всякий год раза два он давал вечера с танцами; сам к дамам не выходил, а мужчин принимал
лежа в кабинете, но молодая
хозяйка принимала весь город.
Хозяйка несла из печи чашку со щами. Пахло грибами и капустой. Ломти хлеба
лежали на столе.
По комнате, на диване и на стульях,
лежали кучи лент, цветов, синели, рюшу и разной галантерейщины; на столе были набросаны выкройки и узоры, перед которыми, опустив в раздумье голову, стояла сама
хозяйка. Немного нужно было иметь проницательности, чтобы отгадать, что Анна Михайловна стоит в этом положении не одну минуту, но что не узоры и не выкройки занимают ее голову.
— Сохрани боже!.. Но, может быть, он тяжело ранен и
лежит теперь где-нибудь без всякой помощи. Эй,
хозяйка! фонарь! За мной, господа! Бедный Рославлев!
Между тем
хозяйка молча подала знак рукою, чтоб они оба за нею следовали, и вышла; на цыпочках они миновали темные сени, где спал стремянный Палицына, и осторожно спустились на двор по четырем скрыпучим и скользким ступеням; на дворе всё было тихо; собаки на сворах
лежали под навесом и изредка лишь фыркали сытые кони, или охотник произносил во сне бессвязные слова, поворачиваясь на соломе под теплым полушубком.
Рябинин
лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
В первой части Обломов
лежит на диване; во второй ездит к Ильинским и влюбляется в Ольгу, а она в него; в третьей она видит, что ошибалась в Обломове, и они расходятся; в четвертой она выходит замуж за друга его, Штольца, а он женится на
хозяйке того дома, где нанимает квартиру.
Лежа по вечерам на кровати, он каким-то странным чувством прислушивался к говору женских голосов, раздававшемуся в комнате
хозяйки.
В одной только спальне
хозяйки происходила не совсем праздничная сцена: Варвара Александровна Мамилова, по словам Хозарова, красавица и философка, в утреннем капоте и чепчике, сидела и плакала; перед ней
лежало развернутое письмо и браслет.
Пусть бы жил, кушал бы у нас наше яство мужицкое на здоровье, пусть бы
лежал — ничего б не сказали, и… слова не молвили б; да нечистый попутал, хворый я человек, да и
хозяйка моя хворая — что будешь делать!
От родины далеко,
Без помощи, среди чужих людей
Я встречу смерть. Прощайте, золотые
Мечты мои! Хотелось бы пожить
И выслужить себе и честь и место
Почетное. Обзавестись
хозяйкойЛюбимою, любить ее, как душу,
Семью завесть и вынянчить детей.
Да не дал Бог — судьба не то судила,
Судила мне
лежать в земле сырой,
Похоронить и молодость и силу
Вдали от стен родного пепелища!
В глазах темно, то ночь ли наступает,
Иль смерть идет, не знаю.
Сказала я
хозяйке, да опять сама на печь… гляжу — постеля на пол сброшена, Дуня поперёк её
лежит, а он на коленках пред ней, вино наливает и кричит: сожгу всю деревню!
В постеле
лежа, Вальтер-Скотта
Глазами пробегает он.
Но граф душевно развлечен:
Неугомонная забота
Его тревожит; мыслит он:
«Неужто вправду я влюблен?
Что, если можно?.. вот забавно;
Однако ж это было б славно;
Я, кажется,
хозяйке мил», —
И Нулин свечку погасил.
Ключ же, — уверяла потом
хозяйка, —
лежал у нее под подушками и пропал в эту ночь.
Александру Михайловну привели в чувство.
Хозяйка поставила самовар, Елизавета Алексеевна сбегала в погребок и принесла бутылку рома. Александра Михайловна напилась горячего чаю с ромом и осталась
лежать.
Александра Михайловна, с закинутою, мертвенно-неподвижною головою,
лежала на кровати. Волосы спутанными космами тянулись по подушке, левый глаз и висок вздулись громадным кровавым волдырем, сквозь разодранное платье виднелось тело. Вокруг суетились
хозяйка и Дунька. Зина сидела на сундуке, дрожала, глядела блестящими глазами в окно и по-прежнему слабо стонала, растирая рукою колени.
Они вошли в помещение, где
лежали груды грязной шерсти. Воздух был пресыщен жирными испарениями. Рядом промывали. В чанах прела какая-то каша и выходила оттуда в виде чистой желтоватой шерсти. Рабочие кланялись
хозяйке и гостям. Они были все в одних рубашках. Анна Серафимовна хранила степенное, чисто хозяйское выражение лица. Любаша как-то все подмигивала… Ей хотелось показать Станицыной и Рубцову, что они"кулаки".
Играть при актере, при авторе! Сначала у Таси дух захватило. Грушева, крикнув в дверь, ушла в столовую… Тася имела время приободриться. Пьесу она взяла с собой «на всякий случай». Книга
лежала в кармане ее шубки. Тася сбегала в переднюю, и когда она была на пороге гостиной, из столовой вышли гости Грушевой за
хозяйкой. За ними следом показалась высокая девочка, лет четырнадцати, в длинных косах и в сереньком, еще полукоротком платье.
Она давно перестала сердиться на дочь за ее язык и обхождение. Ссориться ей не хотелось. Пожалуй, сбежит… Лучше на покое дожить, без скандала. Марфа Николаевна только в этом делала поблажку. В доме
хозяйкой была она. Деньги
лежали у нее. Всю недвижимость муж ей оставил в пожизненное владение, а деньги прямо отдал. Люба это прекрасно знала.
Но музыкант не вставал. Гости замолчали, даже фортепьяно перестало играть, и Делесов с
хозяйкой первые подбежали к упавшему. Он
лежал на локте и тускло смотрел в землю. Когда его подняли и посадили на стул, он откинул быстрым движением костлявой руки волосы со лба и стал улыбаться, ничего не отвечая на вопросы.
Здесь же были уже все три другие госпиталя нашего корпуса. Желтый и совершенно больной Султанов
лежал в четырехконной повозке, предназначенной для сестер. Новицкая, с черными, запекшимися губами и пыльным лицом, сердито и звонко, как хозяйка-помещица, кричала на солдат. Прохожие солдаты с изумлением смотрели на этого невиданного командира.
— В одной гостинице… проклятая
хозяйка, еще и молодая!.. подала нам ветчины… поверите ли, милостивая госпожа, ржавчины на ней, как на старом оружии, что
лежит в кладовой. Молодой господин не ел, проглотил кусочек сухаря, обмочив его в воду; а меня дернуло покуситься на ветчину… так и теперь от одного помышления…