Неточные совпадения
На темном фоне стен четко выступали фарфоровые фигурки. Самгин подумал, что Елизавета Спивак чужая здесь, что эта комната для мечтательной блондинки, очень лирической, влюбленной в мужа и
стихи. А эта встала и, поставив пред мужем ноты, спела незнакомую Климу бравурную песенку на
французском языке, закончив ее ликующим криком...
В танцклассе где-нибудь с немочками они умеют пройти
французскую кадриль, представить из себя разочарованных, сказать
стих Тимофеева или Кукольника… дипломаты, аристократы и Манфреды.
В. был лет десять старше нас и удивлял нас своими практическими заметками, своим знанием политических дел, своим
французским красноречием и горячностью своего либерализма. Он знал так много и так подробно, рассказывал так мило и так плавно; мнения его были так твердо очерчены, на все был ответ, совет, разрешение. Читал он всё — новые романы, трактаты, журналы,
стихи и, сверх того, сильно занимался зоологией, писал проекты для князя и составлял планы для детских книг.
Но теория его была слаба; для того чтоб любить русскую историю, патриоты ее перекладывали на европейские нравы; они вообще переводили с
французского на русский язык римско-греческий патриотизм и не шли далее
стиха...
Потом она ей тайком надавала
французских романов,
стихов, поэм.
Однажды, — брат был в это время в пятом классе ровенской гимназии, — старый фантазер Лемпи предложил желающим перевести русскими
стихами французское стихотворение...
Последняя есть одно из прекраснейших произведений в сем роде: состарившаяся Лаиса приноси г зеркало свое во храм Венеры с сими
стихами…» (переведено с
французского, напечатано в «Вестнике Европы» за 1814 г., т. 77, № 18, сентябрь, отд. «Искусства», стр. 115–119; подпись: «Перевод — ъъ».
Впоследствии она где-то достала гравированный портрет Бухана, и четыре
стиха, напечатанные под его портретом на
французском языке, были кем-то переведены русскими
стихами, написаны красиво на бумажке и наклеены сверх
французских.
Стихи и самая непринужденная
французская болтовня настолько сблизили молодых людей, что белокурая Раечка первая открыла чувства, какие питала к Прозорову, и не остановилась перед их реальным осуществлением даже тогда, когда узнала, что Прозоров не свободный человек.
— Хорош? рожа-то, рожа-то! да вы взгляните, полюбуйтесь! хорош? А знаете ли, впрочем, что? ведь я его выдрессировал — истинно вам говорю, выдрессировал! Теперь он у меня все эти, знаете, поговорки и всякую команду — все понимает;
стихи даже
французские декламирует. А ну, Проша, потешь-ка господина!
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию
стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону
французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Особенно памятны мне
стихи одного путешественника, графа Мантейфеля, который прислал их Софье Николавне при самом почтительном письме на
французском языке, с приложением экземпляра огромного сочинения в пяти томах in quarto [In quarto — латинское «in» значит «в», a «quarlus» «четвертый», инкварто — размер книги, ее формат в четвертую часть бумажного листа.] доктора Бухана, [Бухан Вильям (1721–1805) — английский врач, автор популярной в то время книги «Полный и всеобщий домашний лечебник…» На русский язык переведена в 1710–1712 гг.] только что переведенного с английского на русский язык и бывшего тогда знаменитою новостью в медицине.
Неприятность произошла от того, что Ирина должна была произнести на публичиом акте приветственные
стихи попечителю на
французском языке, а перед самым актом ее сменила другая девица, дочь очень богатого откупщика.
Я помню только первые два
стиха… (дело шло о параллели между русскими и
французскими...
Мы действительно разговорились. Венцель, видимо, очень много читал и, как сказал Заикин, знал и языки. Замечание капитана о том, что он «
стихи долбит», тоже оказалось верным: мы заговорили о французах, и Венцель, обругав натуралистов, перешел к сороковым и тридцатым годам и даже с чувством продекламировал «Декабрьскую ночь» Альфреда де Мюссе. Он читал хорошо: просто и выразительно и с хорошим
французским выговором. Кончив, он помолчал и прибавил...
Я боялся двух вещей: во-первых, что он не выучит роли (это его большой порок) и станет перевирать
стихи, и, во-вторых, что он будет дурен во
французском кафтане; но ему так хотелось дать „Мизантропа“ себе в бенефис, что он заранее выпросил у меня пьесу и выучил роль претвердо.
Воспитанник кадетского корпуса, товарищ и приятель Озерова, он был такой же горячий любитель
французского языка и
французской литературы, как Озеров, знал хорошо этот язык, помнил множество
стихов и прозы лучших
французских писателей и любил читать их наизусть.
Разумеется, Щепкин играл Езопа и с большим искусством читал басни в
стихах, взятые у Езопа
французскими и немецкими баснописцами и от них уже перешедшие в русскую литературу.
Едва ли не первым трудом его для театра был перевод
стихами с
французского (кажется, с кем-то вместе) комедии «Проказники».
Он переделал также
стихами французскую комедию в трех действиях (Voyage a Dieppe) на русские нравы и назвал «Поездка в Кронштадт».
Я перевел осьмую сатиру Буало, несколько сцен из
французских трагедий и написал с десяток посланий в
стихах.
В 1824 же году, 4 ноября, в пользу г. Сабурова (?), была дана комедия «Наследница», переделанная Писаревым
стихами из
французского водевиля: она также не имела успеха; но зато игранный с нею в первый раз водевиль «Хлопотун, или Дело мастера боится» был принят с восторгом.
В печати Реутов говорит: «Не плюй вербу в кашу», а он должен сказать: «Леплю вербу в кашу», что гораздо более соответствует первому
стиху французского романса: «Le plus vert bocage» (Самая зеленая роща).]
Французские книжки, на которые сетует Фамусов, фортепиано (еще с аккомпанементом флейты),
стихи,
французский язык и танцы — вот что считалось классическим образованием барышни.
Где бы вы его ни встретили, он всюду рассказывает анекдоты о знаменитой актрисе, описывает ее парижский отель, сообщает вам имена ее поклонников, декламирует
стихи Расина [Жан Батист Расин (1639–1699)
французский драматург.] и болтает о Феликсе и о брильянтах сестры его [Возможно, речь о немецком композиторе Феликсе Мендельсоне (1809–1847) и произведениях пианистки и композитора Фанни Гензель (1805–1847), его сестры.].
В комиссии была собрана их огромная пачка, в которой иные оказались писаны на плохом
французском языке, а иные даже в
стихах.
Заработывал он также немного и писанием
стихов, которые помещал во
французских журналах.
— Нет-с, и начитанность какая, добавьте! — заступился Форов. — Вы, Иосаф Платонович, знаете ли, чьи это
стихи он нам привел? Это
французский поэт Климент Маро, которого вы вот не знаете, а которого между тем согнившие в земле поколения наизусть твердили.
В памяти Подозерова промелькнули «Чернец» и «Таинственная монахиня» и «Тайны Донаретского аббатства», и вслед за тем вечер на Синтянинском хуторе, когда отец Евангел читал наизусть на непередаваемом
французском языке
стихи давно забытого
французского поэта Климента Маро, оканчивающиеся строфой...
Занимались исключительно дикцией. И до сих пор это — главная забота
французских профессоров и всего
французского сценического дела. В дикции, в уменье произносить
стихи и прозу, в том, что немцы называют «Vortrag», a русские неправильно «читкой» — альфа и омега
французского искусства.
Елизавета Петровна любила
французский язык и говорила на нем с редким совершенством; вскоре этот язык стал при дворе модным. Комедии Корнеля, Расина и Мольера стали давать еженедельно — произведения этих драматургов имели огромный успех. Придворные выучивали их наизусть, декламировали из них целые тирады в обществе и приводили
стихи Расина и Мольера даже в простом разговоре, кстати и некстати.
Его лицо принимало выражение то гнева, то удовольствия, то задумчивости, и он, понюхивая, время от времени, табак, повторял те из
стихов Расина, которые, казалось ему, подходили к образу его действий и намекали на отношения к союзникам, расстраивавшим его планы, тогда как он сам был готов пожертвовать всем для восстановления порядка в Европе, потрясенной
французской революцией.
Если б ты знал, болотный и бездушный город, сколько горечи накопляется в сердце только от тебя, от твоих улиц, от твоей мглы, от твоей особой, безнадежной скуки, от разных уродов Невского проспекта,
французского театра и тоскливых гостиных! Почему я не могу писать
стихов?! Как бы я тебя отблагодарила на прощанье! Ты засасываешь женщину в свою пошлую порядочность, в эту кретинизирующую атмосферу визитов, обезьянства, коньков, шпор, усов, белых галстуков, модного ханжества и потаенного, гнусного разврата.
На
французском писал он
стихи едва ли не лучше, нежели на русском; из Фенелонова Телемака воссоздал знаменитую «Телемахиду», с цитатами греческими, латинскими и прочими, и в два приема исчерпал весь гений Ролленя, своего учителя.
Ваня с одушевлением и верно читал его
стихи перед многочисленной публикой и даже раз произнес русский акростих, заранее переведенный на
французский язык, перед поэтической графиней, которой городничий представил его как ранний Талант.
Когда я начала читать
французские книжки, я как чумы бегала
стихов.
Ваня декламировал
стихи «с толком, с чувством, с расстановкой», и графиня наградила ранний талант поцелуем и
французским молитвенником в роскошном переплете.
Она взяла со стола книжку и перебросила ее Ивану Павловичу, оставшемуся сидеть на скамейке. Кутайсов, знавший прекрасно
французский язык, постоянно репетировал роли со своей ненаглядной Генриеттой. Шевалье увлеклась чтением
стихов и прорепетировала всю свою большую роль. Иван Павлович, забывший о маленькой буре, был в положительном восторге.
— Ну, теперь декламация! — сказал Сперанский, выходя из кабинета. — Удивительный талант! — обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить
французские шутливые
стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании
стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда негодное оружие пьяному сброду, то поднимал образà, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на 136 подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г-жу Обер-Шальме, составлявшую центр всего
французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт-директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтоб отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека, и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по-французски
стихи о своем участии в этом деле, [Je suis né Tartare. Je voulus être Romain. Les Français m’appelèrent barbare. Les Russes — Georges Dandin.