Неточные совпадения
В лице ее, да и во всей ее
фигуре, была сверх того одна особенная характерная черта: несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще
девочкой, гораздо моложе своих лет, совсем почти ребенком, и это иногда даже смешно проявлялось в некоторых ее движениях.
Между тем передо мною мелькали живые
фигуры моих сверстниц, и я уже делал различие между знакомыми мальчиками и
девочками.
В одном месте сплошной забор сменился палисадником, за которым виднелся широкий двор с куртиной, посредине которой стоял алюминиевый шар. В глубине виднелся барский дом с колонками, а влево — неотгороженный густой сад. Аллеи уходили в зеленый сумрак, и на этом фоне мелькали
фигуры двух
девочек в коротких платьях. Одна прыгала через веревочку, другая гоняла колесо. На скамье под деревом, с книгой на коленях, по — видимому, дремала гувернантка.
Девочка оглянулась по степи и увидела далеко, под небольшим лесочком, над балкой, белую
фигуру.
В обществе этих стариков росла их единственная дочь, небольшая
девочка, с длинною русой косой и голубыми глазами, поражавшая всех при первом же знакомстве какою-то странною солидностью, разлитою во всей ее
фигуре.
Девочки, в особенности Катенька, с радостными, восторженными лицами смотрят в окно на стройную
фигуру садящегося в экипаж Володи, папа говорит: «Дай бог, дай бог», — а бабушка, тоже притащившаяся к окну, со слезами на глазах, крестит Володю до тех пор, пока фаэтон не скрывается за углом переулка, и шепчет что-то.
Самой младшей, Касе, исполнилось недавно четырнадцать лет, но этот феноменальный ребенок перерос на целую голову свою мать, далеко превзойдя старших сестер могучей рельефностью форм. Ее
фигура давно уже вызывала пристальные взоры заводской молодежи, совершенно лишенной, по отдаленности от города, женского общества, и Кася принимала эти взоры с наивным бесстыдством рано созревшей
девочки.
Домик у
Фигуры был обыкновенная малороссийская мазанка, разделенная, впрочем, на комнатку и кухню. Ел он пищу всегда растительную и молочную, но самую простую — крестьянскую, которую ему готовила вышеупомянутая замечательной красоты хохлушка Христя. Христя была «покрытка», то есть девушка, имевшая дитя. Дитя это была прехорошенькая
девочка, по имени Катря. По соседству думали, что она «хвыгурина дочкб», но
Фигура на это делал гримасу и, пыхнув губами, отвечал...
В разговоре между собою
Фигура и Христя относились друг к другу в разных формах:
Фигура говорил ей «ты» и называл ее Христино или Христя, а она ему говорила «вы» и называла его по имени и отчеству.
Девочку Катрю оба они называли «дочкою», а она кликала
Фигуру «татою», а Христю «мамой». Катре было девять лет, и она была вся в мать — красавица.
Девочка подбежала и остановилась в недоумении, увидя оригинальную
фигуру Овцебыка в крестьянской свитке и послушничьем колпаке.
В эти два месяца многие
девочки отказывались от обедов и завтраков, желая добиться как можно большей стройности. Решительно в стенах института в моде была «интересная бледность», и ради ее достижения иные
девочки, не задумываясь, ели мел, сосали лимоны, пили уксус и прочие гадости. Каждое утро они перетягивались «в рюмочку», чтобы «приучить
фигуру» и обрести «осиную» талию. «Осиная» талия считалась не меньшим шиком, чем «интересная бледность».
— Ай-ай-ай! — визжали
девочки каждую минуту, когда огромная богатырская
фигура Николая Николаевича приближалась к толстенькой фигурке юркой Лихаревой.
— Слушай, Румянцева, а как же завтра-то? Ведь стричь будут публично. При всем приюте! Эка срамота! — и костлявая нескладная
фигура Вассы выросла перед Наташиной кроватью, на которой расселось теперь несколько
девочек с самой хозяйкой во главе.
Из белой залы прошли в гостиную… Ноги
девочек теперь утонули в пушистых коврах… Всюду встречались им на пути уютные уголки из мягкой мебели с крошечными столиками с инкрустациями… Всюду бра, тумбочки с лампами,
фигурами из массивной бронзы, всюду ширмочки, безделушки, пуфы, всевозможные драгоценные ненужности и бесчисленные картины в дорогих рамах на стенах…
В столовой глаза Дуни слипались, точно в них песком насыпало. Сквозь непреодолимую дремоту слышала
девочка, как пропели хором вечерние молитвы, видела, как в тумане, беспокойно снующую
фигуру эконома, перелетавшего как на крыльях с одного конца столовой на другой.
Мы стояли в дверях и смотрели, как ловкий, оживленный Троцкий составил маленькую кадриль исключительно из младших институток и подходящих их возрасту кадет и дирижировал ими. В большой кадрили тоже царило оживление, но не такое, как у младших. «Седьмушки» путали
фигуры, бегали, хохотали, суетились — словом, веселились от души. К ним присоединились и некоторые из учителей, желавшие повеселить
девочек.
Роза, помогавшая
девочке одеваться, хохотала самым искренним образом при виде забавно жалкой
фигуры Таси.
Не успели
девочки разместиться по своим местам, как в классную вошел, подпрыгивая на ходу, господин небольшого роста, с шарообразной толстой
фигурой, учитель истории, географии и зоологии, фамилия которого была Васютин. Сегодня был сначала урок географии, остальные предметы следовали за ним.
В комнате наступила темнота. Только догорающий огонек лампады, зажженной у киота, перед которым обычно молились пансионерки, обливал своим дрожащим, чуть заметным светом
фигуру господин Орлика с мешком и вереницу, состоящую из двенадцати
девочек.
Она была одета в чистое ситцевое серое клетчатое платье с блузкой, которая скрывала ее когда-то стройную
фигуру.
Девочка была худенькая и маленькая брюнетка, видимо, в отца.
Дверь распахнулась, и на пороге показался бородатый мужик, в кучерском кафтане и с большим чемоданом на плече, весь, с головы до ног, облепленный снегом. Вслед за ним вошла невысокая, почти вдвое ниже кучера, женская
фигура без лица и без рук, окутанная, обмотанная, похожая на узел и тоже покрытая снегом. От кучера и узла на
девочку пахнуло сыростью, как из погреба, и огонь свечки заколебался.
И прежде чем Даша успела опомниться, Валя, младшая из сестриц, светловолосая, с выпуклыми серыми глазами
девочка, протянула руки к её голове, в один миг вытащила все шпильки из действительно густой и тяжелой прически Даши. Густая и мягкая волна удивительно красивых и пышных волос мягко скользнула вниз и окутала черной сетью всю невысокую
фигуру молоденькой гувернантки.
Как вкопанная останавливается посреди тротуара Даша. Неужто здесь, на улице, она разревелась?.. Ах, срамота-то, срамота какая! Около нее чье-то участливое, доброе, ласковое лицо… Глядят из-под круглой фетровой шляпки сочувствующие темные глазенки. Кто это? Ах да, та веселая шалунья
девочка, что шутила над нею в классе и назвала ее швейцарской допотопной
фигурой. Что ей надо, однако, от нее сейчас? Зачем она здесь?
Ее неуклюжая
фигура, ее грубые, в мозолях, руки, ее неподходящий к столичному городу костюм — все это вызывает замечания, неудовольствие и даже насмешки со стороны
девочек, к которым так стремилась ее душа.
А предчувствия Грушу не обманули: в деревне никому в голову не пришло, что такое ее встретит в городе. Она в таком неопределенном возрасте: не девушка и не
девочка, — какой-то межеумок, а между тем у нее как-то особенно потянуло щеки, и в
фигуре ее для наблюдательного взгляда есть что-то двусмысленное.