Дневник Батарейкина, или Рейкин, не позорься!

Игорь Родионов, 2020

Быть подростком-шестиклассником – непростое дело. Все вокруг на тебя орут. Учителя и домашка не дают расслабиться. При этом неуёмное любопытство заставляет постоянно ввязываться в опасные, но интересные неприятности. Иногда приходится драться, иногда – убегать со всех ног. Зато в этом круговороте зарождается и крепнет настоящая мужская дружба. А уж когда в класс приходит новенькая… Книга – лауреат национальной литературной премии «Рукопись года».

14 февраля 2020

По пятницам у нас лёгкое расписание — география, две технологии, информатика и физра. Лепота! Но, конечно же, делегация финских школьников приезжает именно сегодня, в пятницу. Вот почему бы им в другой день не приехать? Например, в среду! Тогда можно было бы совершенно легально прогулять математику с английским. А то физру прогуливать как-то несолидно. Это вот пусть Петька-Ужас радуется, а то он каждый раз скандал физруку закатывает, лишь бы только по канату не залезать.

Так я думал, пока шёл утром в школу, привычной дорогой пробираясь сквозь наметённые за ночь сугробы. А ещё думал, что человек ко всему привыкает. Даже к бесконечной школе и к ледяным утренним тропинкам. И от этих мыслей становилось особенно грустно.

Утро началось со скандала. Впрочем, это в нашем классе не редкость. Придя в класс, первым делом Сметанкина небрежно скомкала и выбросила в урну простенькую бумажную валентинку, раскрашенную красным фломастером, которую кто-то осмелился положить на её стул. Ромыч при этом почему-то зубами заскрипел, хотя до этого сидел тихонько на своём месте и прилежно списывал домашку.

А затем, пока не начался урок, наша главная красавица решила запостить на своей стене в VK очередную установку на успех: «Что может быть лучше предвкушения фурора? Только шквал валентинок от настоящих финских викингов!» И псевдо-счастливое селфи добавила, конечно же.

Естественно, мой друг отреагировал мгновенным комментом: «Светильник, викинги бывают всякие, вообще-то! Не удивлюсь, если тебе твой фурор придётся банально имитировать!» И десяток ржущих смайликов накидал для усиления эффекта.

Само собой, Сметанкина мгновенно превратилась в бешеную фурию. Подскочив к Ромычу, тыкала в него пальцем, даже ногой топала. Орала яростно, что Волков — хам и наглец. И что она ЗАПРЕЩАЕТ ему лазать по её страничке. И чтобы он даже дышать в её сторону больше не смел! И что он ещё пожалеет, если…

В этот момент прозвенел звонок, и Сметанкина замолкла на полуслове, преобразившись в скромную отличницу, умницу и красавицу.

А вот Ромыч по инерции ещё минут пять никак не мог проржаться. За что и схлопотал очередное замечание в электронный дневник. Короче, всё как всегда…

После четвертого урока прикатилась Тамара Марковна. Схватила нас с Петькой и Сметанкиной, пока мы не успели свалить домой, и потащила выступать перед финскими викингами. Несмотря на свои габариты, библиотекарша умудрялась передвигаться с весьма приличной скоростью, так что мы едва-едва поспевали. И по пути вещала:

— Так, ребята! Визит делегации в нашу школу подходит к концу. Сейчас гости в столовой на прощальном чаепитии. Как только закончится выступление кружка танцев, вы по очереди выхо́дите и читаете свои стихи. Сначала Сметанкина, потом Рейкин, а в конце Мазуров. Все готовы? Всё выучили?

— У меня же не стих! У меня песенка! — солидно внёс поправку Петька-Ужас.

— Ах, ну да, ну да! Давай тогда ты после Сметанкиной выступай, а потом уже Рейкин стих свой прочитает! — кивнула библиотекарша и зачем-то ещё больше ускорилась.

А у меня в душе шевельнулись первые робкие сомнения: всё ли в порядке с Петькиной песней? Он ведь что-то такое упоминал…

Но додумать эту мысль я не успел, поскольку мы уже закатились в столовую и скромно шмыгнули на стульчики рядом с выходом.

За столами чинно сидели и пили чай с баранками гости из солнечной Финляндии — взрослые (видимо, учителя и сопровождающие) и примерно десяток школьников. Я их разглядывал изо всех сил, но викингов не заметил. Разве что один коричнево-смуглый парень с чёрными наглыми глазами был похож на наёмного убийцу из Assassin’s Creed.

И ещё мне тётка одна запомнилась. Тощая-претощая, настолько замотанная в огромный клетчатый шарф, что наружу только крючковатый нос торчал. Хотя в столовке у нас тепло, в принципе (не то что в мужском туалете!). Чего так кутаться-то? А рядом с ней сидел пухлый рыжий дядька с лицом злого гнома. Сидел, поблёскивал маленькими круглыми очочками, грыз сушки и равнодушно что-то тыкал в своём телефоне.

Петька восхищённо засипел. Глаза его вытаращились больше обычного. Прикинув вектор, я сразу же обнаружил объект его восторга. Точнее сказать, не объект, а персону — за одним из столов среди школьников неподвижной горой возвышалась огромная фигура девочки (или девушки? или дамы?) возрастом около 14 лет и весом около центнера.

Но её внешний вид впечатлял даже сильнее, чем массогабаритные показатели: густые чёрные патлы свисают до пояса, губы густо накрашены чёрной помадой, в брови торчат два железных кольца. И ещё шея железной цепью обмотана.

В отличие от других гостей, она сидела неподвижно, не притрагиваясь даже к чаю. И хмуро наблюдала за выступлениями, придавливая всё вокруг тяжёлым равнодушным взглядом из-под нависших век. Короче говоря, полная жесть. И именно с этой Чёрной Бомбы мелкий Петька не сводил своего восторженного взгляда.

Как и ожидалось, умница и красавица Сметанкина прекрасно прочитала своё стихотворение, умудрившись за три строчки продемонстрировать всю гамму чарующих нот своего голоса.

Но ФУРОРА как-то не случилось. И весь романтический пафос она нагнетала напрасно. Во-первых, стихотворение оказалось детской считалкой про глупого ёжика на солнечной полянке (как нам потом сказали). А во-вторых, финские слова она произносила абсолютно неправильно.

Я уныло теребил свой листочек, повторял текст и размышлял, нафиг мне всё это сдалось.

Под скупые аплодисменты Сметанкина покинула «сцену» и села на скамеечку, аккуратно положив руки на коленки и скромно трепеща ресницами. Наверняка уже выбрала, к кому подойти, чтобы миллион фотографий нащёлкать. Потому что если она захотела фурор, то она его добьётся — это ж Сметанкина.

А вот на щуплого Петьку-Ужаса никто и внимания особо не обратил. Кроме Чёрной Бомбы, которая всё так же внимательно наблюдала, как тот неспешно вышел на площадку перед столами, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, глубоко вдохнул…

…И грянул во всю мощь своей лужёной глотки. Желая произвести впечатление на всех финнов вместе, и на Чёрную Бомбу в частности, он поднажал изо всех сил. И выдал на максимальных децибелах своего баса длинную, заводную и разухабистую песенку, звонко притопывая в такт своей ножкой в маленьком ботиночке:

Синне таас маткалла оли Иивана,

Этта катсос торппас ниин!..

Это всё, что я сумел запомнить на слух. А вообще, куплетов там было очень-очень много. Все они бодро и весело летели, цепляясь друг за друга, словно патроны в ленте крупнокалиберного пулемёта… И Петька громыхал этим пулемётом без перерыва. Лишь изредка быстро-быстро хватал ртом воздух и снова выдавал очередь за очередью. Старался так, что даже ложечки в стаканах дребезжали и подпрыгивали.

И тут я понял! Я вдруг ОСОЗНАЛ, какая тревожная мысль билась у меня в мозгу! Ведь Петька же упомянул, что песенке этой его дед научил. Мы все привычно пропустили эту информацию мимо ушей, а зря. Надо было бы призадуматься.

Дело в том, что Петькиного деда я видел всего пару раз в жизни, и больше как-то не хочу. Это крепкий, словно старинный дуб, косматый старик с растрёпанной серой бородой и мега-сквернейшим характером. В его присутствии засыхают цветы, а от его крепких словечек мухи дохнут на лету.

Как-то раз к Петькиному деду на улице подошли какие-то добрые и вежливые люди, предлагая поговорить о спасении души (и даже книжку какую-то подарить хотели), но в ответ на доброжелательное приветствие тот внезапно рассердился. Заорал, что если ещё раз их увидит, то повыдергает им руки и ноги, а потом обратно вставит, поменяв местами. И в морской узел завяжет. И ещё много всяких слов сказал. Я сам всё это видел и слышал.

Так что я резонно задумался: А ПРО ЧТО, собственно говоря, эта чудесная песенка, которая раскатисто громыхает сейчас в нашей столовке?

И вот, выдав последние слова типа «и-и-и хэй, и-и-и хэй», Петька громко хлопнул в ладоши и артистично развёл руки в стороны, отвесив поклон публике.

Повисла гробовая тишина. Спустя несколько секунд её нарушил первый звук: это у рыжего дядьки из разинутого рта с громким стуком выпала недожёванная сушка. А у Чёрной Бомбы начала ритмично дёргаться левая щека (полкило чистого веса, между прочим).

Из наших учителей Хоттабыч первым догадался, что самодеятельность пошла не по плану. Со скрежетом отодвинув стул, он поднялся со своего места и объявил, что замечательные выступления, подготовленные нашими талантливыми школьниками, на сегодня завершены, всем огромное спасибо за внимание.

А я разглядывал губы директрисы. Они сомкнулись в такую тонюсенькую ниточку, что, кажется, могли вот-вот вообще исчезнуть, растворившись друг в друге на молекулярном уровне.

Петька же, крайне довольный собой, невозмутимо сел на скамейку рядом со мной, утирая капли пота, выступившие на лбу от усердного пения.

Я уже понял, что песенка, похоже, была не совсем приличная. Вернее, вовсе даже, абсолютно, категорически МЕГА-НЕПРИЛИЧНАЯ. А ещё я понял, что сейчас нас будут ругать (хотя я-то тут при чём?).

И тут захохотала Чёрная Бомба, а вслед за ней и все финны. Некоторые с довольным видом держали в вытянутых руках свои телефоны — они успели заснять Петькино выступление, и теперь жаждали продолжения.

Смущённо покряхтывая, наши учителя тоже стали улыбаться. Но так, совсем немножко, в полгубы примерно. И осторожно переглядывались друг с другом.

Хоттабыч сердито махнул нам рукой, чтобы мы скрылись уже отсюда. Что мы с радостью и сделали.

К великому облегчению, мне мой стих читать не пришлось, а то кто знает, что за распечатку библиотекарша мне дала. Вдруг там тоже какие-нибудь частушки пьяных матросов или хулиганские стихи финского Маяковского?

В коридоре Сметанкина начала метать молнии. Фурор-то теперь точно произошёл, но не такой, как требовалось. К тому же, нас ещё и выгнали. Так что планы на фотосессию с финскими викингами (ну, или хотя бы просто модными заграничными черноглазыми парнями) оказались нагло перечёркнуты.

Уставший Петька лениво огрызался, что он честно старался и всё сделал как надо. А Сметанкина тыкала в него пальцем и вопила что-то про врождённую интеллигентность. Попыталась было дать Петьке подзатыльник, но тот привычно увернулся. А потом за спиной Сметанкиной возникла Чёрная Бомба.

Легко отпихнув нашу главную красавицу в сторону, она приблизилась к Петьке и принялась что-то зычно лопотать на своём марсианском. Полопотав, радостно оскалилась и выставила вперёд здоровенный кулачище с оттопыренным вверх большим пальцем.

Потом снова нахмурилась и принялась сосредоточенно рыться в своей бесформенной хламиде. Мы со Сметанкиной тревожно переглянулись. Фиг знает, на каких витаминах она выросла и что от неё ожидать-то. Тут Чёрная Бомба отыскала, что хотела. Достав конец звякнувшей стальной цепи, она с невозмутимым видом принялась разгибать последнее звено.

Если бы у нас со Сметанкиной во рту были сушки, они бы тоже выпали.

Бомба тихо рычала и что-то такое крутила в своих могучих пальцах. А затем вытянула руку, по-хозяйски оттопырила карман Петькиной рубашки и вложила туда свой подарок — железную валентинку. Согнутую вручную ЖЕЛЕЗНУЮ валентинку, Карл!

От бессильной злости Сметанкина аж зубами заскрипела.

А Петька всё это время стоял смирно, артистично отставив в сторону ножку и склонив голову. Благосклонно оценив увесистый презент, он чинно взял свою даму под локоток и неспешно повёл куда-то по пустому коридору.

Со стороны эта парочка выглядела просто убойно. Они давно уже свернули за угол, а мы всё смотрели вслед. И до нас продолжало долетать раскатистое: «…дед научил… каждый раз поёт, как службу на флоте вспоминает…» В ответ Чёрная Бомба что-то пролопотала и поощрительно рыгнула.

— Ты это видел, Рейкин? — хрипло спросила Сметанкина. — Это не фурор, это просто полный…

Конец фразы я не расслышал, потому что дверь столовки распахнулась, и оттуда с шумом вывалилась делегация, возглавляемая тощей тёткой. Длинный крючковатый нос, торчащий из клетчатого шарфа, теперь почему-то был ярко-малинового цвета.

Мне этот малиновый нос не понравился. Я воспринял его как намёк на то, что пришла пора тихо сваливать. И я тихо свалил.