Неточные совпадения
Это слово: «охотничья лошадь» — как-то странно звучало в
ушах maman: ей казалось, что охотничья лошадь должна быть что-то вроде бешеного
зверя и что она непременно понесет и убьет Володю.
Глаза его косо приподняты к вискам,
уши, острые, точно у
зверя, плотно прижаты к черепу, он в шляпе с шариками и шнурками; шляпа делала человека похожим на жреца какой-то неведомой церкви.
Действительно, кто-то тихонько шел по гальке. Через минуту мы услышали, как
зверь опять встряхнулся. Должно быть, животное услышало нас и остановилось. Я взглянул на мулов. Они жались друг к другу и, насторожив
уши, смотрели по направлению к реке. Собаки тоже выражали беспокойство. Альпа забилась в самый угол палатки и дрожала, а Леший поджал хвост, прижал
уши и боязливо поглядывал по сторонам.
Животное это по размерам своим значительно уступает обыкновенному бурому медведю. Максимальная его длина 1,8 м, а высота в плечах 0,7 м при наибольшем весе 160 кг. Окраска его шерсти — черная, блестящая, на груди находится белое пятно, которое захватывает нижнюю часть шеи. Иногда встречаются (правда, очень редко) такие медведи, у которых брюхо и даже лапы белые. Голова
зверя конусообразная, с маленькими глазками и большими
ушами. Вокруг нее растут длинные волосы, имеющие вид пышного воротника.
Медведь приближился, Дефорж вынул из кармана маленький пистолет, вложил его в
ухо голодному
зверю и выстрелил.
А. Т.
Зверев имел два трактира — один в Гавриковом переулке «Хлебная биржа». Там заседали оптовики-миллионеры, державшие в руках все хлебное дело, и там делались все крупные сделки за чайком. Это был самый тихий трактир. Даже голосов не слышно. Солидные купцы делают сделки с
уха на
ухо, разве иногда прозвучит...
Он по справедливости боится и
зверя и птицы, и только ночью или по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова; ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув по спине длинные
уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
Успех травли и гоньбы происходит от того, что лошадям и высоким на ногах собакам снег в две и две с половиной четверти глубины мало мешает скакать, а
зверю напротив: он вязнет почти по
уши, скоро устает, выбивается из сил, и догнать его нетрудно.
Сначала ничего нельзя было разобрать, но потом он убедился, что
зверь, поднят: олень почуял опасность и осторожным шагом, нюхая воздух и насторожив
уши, шел вдоль лесистой гривки.
— На-ко, миляга, на! — сиповато говорил Маркуша, скуластый, обросший рыжей шерстью, с узенькими невидными глазками. Его большой рот раздвигался до мохнатых, острых, как у
зверя,
ушей, сторожко прижавшихся к черепу, и обнажались широкие жёлтые зубы.
Мне казалось, судя по направлению лая, что собака гонит влево от меня, и я торопливо побежал через полянку, чтобы перехватить
зверя. Но не успел я сделать и двадцати шагов, как огромный серый заяц выскочил из-за пня и, как будто бы не торопясь, заложив назад длинные
уши, высокими, редкими прыжками перебежал через дорогу и скрылся в молодняке. Следом за ним стремительно вылетел Рябчик. Увидев меня, он слабо махнул хвостом, торопливо куснул несколько раз зубами снег и опять погнал зайца.
— Наконец, преследуемый
зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает
зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за
уши или за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок;
зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой вести
зверя или тащить куда угодно.
Живого волка в капкане берут двое и даже трое охотников: утомив предварительно и потом нагнав волка близко, один из охотников просунет длинный рычаг под дугу капкана, прижмет к земле и таким образом совершенно остановит
зверя; другой бросает ему на шею мертвую петлю и затягивает, а третий сзади хватает волка за
уши; тогда первый охотник, бросив рычаг, связывает волку рот крепкой веревочкой или надевает намордник и завязывает позади головы на шее.
А волки все близятся, было их до пятидесяти, коли не больше. Смелость
зверей росла с каждой минутой: не дальше как в трех саженях сидели они вокруг костров, щелкали зубами и завывали. Лошади давно покинули торбы с лакомым овсом, жались в кучу и, прядая
ушами, тревожно озирались. У Патапа Максимыча зуб на зуб не попадал; везде и всегда бесстрашный, он дрожал, как в лихорадке. Растолкали Дюкова, тот потянулся к своей лисьей шубе, зевнул во всю сласть и, оглянувшись, промолвил с невозмутимым спокойствием...
Но огонь не допускает близко
зверя, и вот рысь сердится, мурлычет, прыскает с досадой, сверкая круглыми зелеными глазами, и прядает кисточками на концах высоких, прямых
ушей…
За десять шагов до клетки Карла остановил сторож и сказал ему несколько слов на
ухо. Это была дурная примета. Укротитель никогда не должен останавливаться ни на одну секунду, потому что
зверь следит за ним глазами с самого выхода его из уборной.
Когда дикие
звери ходят по лесам и полям, то они всегда ходят на ветер, и слышат
ушами, и чуют носом то, что впереди их. Если бы не было ветра, они бы не знали, куда им идти.
То грозный и бешеный, напоминающий разъяренного
зверя, то тихий и ласкающий, словно бы нежный пестун, любовно укачивающий на своей исполинской груди доверившееся ему утлое суденышко, этот рокот будет навевать и грустные и хорошие думы, будет наводить и трепет и возбуждать восторг, но всегда раздаваться в
ушах несмолкаемой музыкой.
Мы плыли вдоль берега и иногда, опустив весла в воду, отдыхали, любуясь чудной горной панорамой. Вот скалистая сопка, похожая на голову великана, украшенную мохнатой шапкой; дальше каменная баба, как бы оглядывающаяся назад, а за ней из воды торчала верхняя часть головы какого-то животного с большими
ушами. Когда мы подъезжали к ним вплотную, иллюзия пропадала: великан,
зверь и каменная баба превращались в обыкновенные кекуры и совершенно не были похожи на то, чем казались издали.
Вдруг из кустов выскочили сразу три собаки. Среди них была и Хыча, вероятно в качестве проводника. По тому, как они бежали, по их настороженным
ушам и разгоревшимся глазам было видно, что они уже учуяли
зверя.
Застынешь весь, обалдеешь и сам станешь жесточее мороза: одного за
ухо дернешь, так что чуть
ухо не оторвешь, другого по затылку хватишь, на покупателя злодеем этаким глядишь,
зверем, и норовишь с него кожу содрать, а домой ввечеру придешь, надо бы спать ложиться, но ты не в духах и начинаешь свое семейство куском хлеба попрекать, шуметь и так разойдешься, что пяти городовых мало.
Травля между тем продолжалась, и через несколько минут одной из борзых удалось схватить волка за
ухо. Она тотчас упала и увлекла за собой
зверя. Другая собака схватила его за горло, и началась отчаянная борьба.
Конь под князем Василием все поводил
ушами и похрапывал, чуя на своей спине непривычную тяжесть и
зверя.
«Тут дело неладно. Что-нибудь да прознал он, что зверь-зверем на меня стал взглядывать. Кажись, до сей поры были мы с ним в дружестве… Не подвел бы какого кова, надо держать
ухо востро!» — было первою мыслью эгоистичного князя Никиты, мыслью о себе.
Видите ли, как она из-за колонны вытягивает шею, будто пеликан из гнезда своего, стерегущий птенцов от хищного
зверя; видите ли, как сверкает ее одинокий глаз и роет во мраке и удит в нем предметы, как она жадным
ухом прислушивается ко всему, что только движется.
Зверь, испуганно прижав
уши, старался подняться, но собаки облепили его.