Неточные совпадения
Его
слушали, сидя за двумя сдвинутыми столами, три девицы, два студента, юнкер, и широкоплечий атлет в форме
ученика морского училища, и толстый, светловолосый юноша с румяным лицом и счастливой улыбкой в серых глазах.
— И к чему, при нашей бедности, эти принципиальные нежности? — бормотал он, выкатывая глаза то на Варвару, то на Татьяну, которая не замечала его. А с Гогиным Гусаров был на ты, но
слушал его дурашливые речи внимательно, как
ученик.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «
слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком семействе или с какими
учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Люди добросовестной учености,
ученики Гегеля, Ганса, Риттера и др., они
слушали их именно в то время, когда остов диалектики стал обрастать мясом, когда наука перестала считать себя противуположною жизни, когда Ганс приходил на лекцию не с древним фолиантом в руке, а с последним нумером парижского или лондонского журнала.
Отец мой целые дни проводил сначала в разговорах с слепым поверенным Пантелеем, потом принялся писать, потом
слушать, что сочинил Пантелей Григорьич (читал
ученик его, Хорев), и, наконец, в свою очередь, читать Пантелею Григорьичу свое, написанное им самим.
Обязанности твои, вытекающие из твоей принадлежности к государству, не могут не быть подчинены высшей вечной обязанности, вытекающей из твоей принадлежности к бесконечной жизни мира или к богу, и не могут противоречить им, как это и сказали 1800 лет тому назад
ученики Христа (Деян. Ап. IV, 19): «Судите, справедливо ли
слушать вас более, чем бога» и (V, 29) «Должно повиноваться больше богу, нежели человекам».
В гимназии на уроках Передонов злословил своих сослуживцев, директора, родителей,
учеников. Гимназисты
слушали с недоумением. Иные, хамоватые по природе, находились, что, подлаживаясь к Передонову, выражали ему свое сочувствие. Другие же сурово молчали или, когда Передонов задевал их родителей, горячо вступались. На таких Передонов смотрел угрюмо и отходил от них, бормоча что-то.
Из того, что я учил и кто учил, осталось в памяти мало хорошего. Только историк и географ Николай Яковлевич Соболев был яркой звездочкой в мертвом пространстве. Он учил шутя и требовал, чтобы
ученики не покупали пособий и учебников, а
слушали его. И все великолепно знали историю и географию...
Несчастливцев. О Боже мой! Он разговаривает!
Слушай, ты, гимназист, школьник,
ученик приходского училища! Из уважения к этому дому я тебя милую, но если ты мне в другом месте попадешься…
Ибрагимов диктовал свою славянскую грамматику для тех, кто ее еще не
слушал и у кого ее не было; обыкновенно один
ученик писал под диктовку на классной доске, а другие списывали продиктованное.
Перед обедом графиня садилась за клавесин: играла, пела — и нежный
ученик ее пленялся новостию сего райского удовольствия; глаза его наполнялись слезами, сердце трепетало, и душа так сильно волновалась, что иногда, схватив Эмилию за руку, он говорил: «Полно, полно, маменька!», но через минуту хотел опять
слушать то же…
Учение с де Дрейяком шло весело и легко. Он мог всегда говорить без различия времени, предмета, возраста и пола, а потому его
ученики отлично выучивались сначала
слушать по-французски, а потом говорить. Воспитание почти в этом и состояло.
Он упрашивал сельских учителей внедрять
ученикам уважение и любовь к лесу, подбивал их вместе с деревенскими батюшками, — и, конечно, бесплодно, — устраивать праздники лесонасаждения, приставал к исправникам, земским начальникам и мировым судьям по поводу хищнических порубок, а на земских собраниях так надоел всем своими пылкими речами о защите лесов, что его перестали
слушать.
Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и
слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое.
Иуда вышел. Потом вернулся. Иисус говорил, и в молчании
слушали его речь
ученики. Неподвижно, как изваяние, сидела у ног его Мария и, закинув голову, смотрела в его лицо. Иоанн, придвинувшись близко, старался сделать так, чтобы рука его коснулась одежды учителя, но не обеспокоила его. Коснулся — и замер. И громко и сильно дышал Петр, вторя дыханием своим речи Иисуса.
И когда тот пришел, богатый богатина повелел своим
ученикам, чтоб они во всем
слушали его возлюбленного сына и всякую бы волю его исполняли.
«Рыскает он, — поучала
учеников Анисья Терентьевна, — рыскает окаянный враг Божий по земле, и кто, Богу не помолясь, спать ляжет, кто в никонианскую церковь войдет, кто в постный день молока хлебнет аль мастерицу в чем не
послушает, того железными крюками тотчас на мученье во ад преисподний стащит».
Вот уже два года, как она просит, чтобы уволили сторожа, который ничего не делает, грубит ей и бьет
учеников, но ее никто не
слушает.
Делопроизводитель рассказывал долго. Главный врач и смотритель жадно
слушали его, как
ученики — талантливого, увлекательного учителя. После ужина главный врач велел обоим Брукам уйти. Он и смотритель остались с гостем наедине.
Христос, правда, упоминает, что тем, которые
послушают его, предстоят гонения от тех, которые не
послушают его; но он не говорит, чтобы
ученики что-нибудь потеряли от этого. Напротив, он говорит, что
ученики его будут иметь здесь, в мире этом, больше радостей, чем не
ученики.
— Ну,
слушай же, сын. «
Ученики Его спросили у него: “Равви, кто согрешил: он или родители его, что родился слепым?” Иисус отвечал: “Не согрешили ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явилось дело Божие”».
Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как
ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже
слушая, молча с улыбкою, стоял перед графом.
Все спорили, кричали. Один только бывший тут китаец,
ученик Конфуция, сидел смирно в углу кофейной и не вступал в спор. Он пил чай,
слушал, что говорили, но сам молчал.