Неточные совпадения
Анализуя свое чувство и сравнивая его с прежними, она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук его
голоса с его протяжными интонациями, за его
усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Клим
устал от доктора и от любопытства, которое мучило его весь день. Хотелось знать: как встретились Лидия и Макаров, что они делают, о чем говорят? Он тотчас же решил идти туда, к Лидии, но, проходя мимо своей дачи, услышал
голос Лютова...
Устав бегать, она, с папиросой в зубах, ложилась на кушетку и очень хорошо рассказывала анекдоты, сопровождая звонкую игру
голоса быстрым мельканием мелких гримас.
Поздно вечером пришел Дмитрий, отсыревший,
усталый; потирая горло, он спросил осипшим
голосом...
Покуда Спивак играл, Иноков не курил, но лишь только музыкант, оторвав
усталые руки от клавиатуры, прятал кисти их под мышки себе, Иноков закуривал дешевую папиросу и спрашивал глуховатым, бескрасочным
голосом...
— Это вопрос глубочайшего, общечеловеческого значения, — начинал он высоким, но несколько
усталым и тусклым
голосом; писатель Катин, предупреждающе подняв руку и брови, тоже осматривал присутствующих взглядом, который красноречиво командовал...
— Ш-ш, — прошептала она, подняв руку, опасливо глядя на двери, а он, понизив
голос, глядя в ее
усталое лицо, продолжал...
Она, видимо, сильно
устала, под глазами ее легли тени, сделав глаза глубже и еще красивей. Ясно было, что ее что-то волнует, — в сочном
голосе явилась новая и резкая нота, острее и насмешливей улыбались глаза.
Устало вздохнув, Марина оглянулась, понизила
голос.
Говорил Самойлов не спеша,
усталым глуховатым
голосом и легко, как человек, привыкший говорить много. Глаза у него были темные, печальные, а под ними — синеватые мешки. Самгин, слушая его, барабанил пальцами по столу, как бы желая намекнуть этим шумом, что говорить следует скорее. Барабанил и думал...
Голос ее прозвучал ласково, мягко и напомнил Климу полузабытые дни, когда она, маленькая,
устав от игр, предлагала ему...
Климу хотелось пойти за Лидией, поспорить с ней, но Варавка,
устав хохотать, обратился к нему и, сытым
голосом, заговорил о школе...
Самгин, немножко захмелев,
уставал слушать этот тонкий, резкий
голос. Интересно, но — много… Да, вот какие мысли носит в себе такой человек.
На улице было людно и шумно, но еще шумнее стало, когда вышли на Тверскую. Бесконечно двигалась и гудела толпа оборванных, измятых, грязных людей. Негромкий, но сплошной ропот стоял в воздухе, его разрывали истерические
голоса женщин. Люди
устало шли против солнца, наклоня головы, как бы чувствуя себя виноватыми. Но часто, когда человек поднимал голову, Самгин видел на истомленном лице выражение тихой радости.
Пушки стреляли не часто, не торопясь и, должно быть, в разных концах города. Паузы между выстрелами были тягостнее самих выстрелов, и хотелось, чтоб стреляли чаще, непрерывней, не мучили бы людей, которые ждут конца. Самгин,
уставая, садился к столу, пил чай, неприятно теплый, ходил по комнате, потом снова вставал на дежурство у окна. Как-то вдруг в комнату точно с потолка упала Любаша Сомова, и тревожно, возмущенно зазвучал ее
голос, посыпались путаные слова...
— А если, — начала она горячо вопросом, — вы
устанете от этой любви, как
устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и
голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..
— Сядем здесь, Максим… Я
устала, — послышался
голос Надежды Васильевны, и затем она сейчас же прибавила: — Я не желала бы встретить Привалова.
— Я
устала… — слабым
голосом прошептала девушка, подавая Лоскутову свою руку. — Ведите меня в мою комнату… Вот сейчас направо, через голубую гостиную. Если бы вы знали, как я
устала.
— Говорите без юродства и не начинайте оскорблением домашних ваших, — ответил старец слабым изнеможенным
голосом. Он видимо
уставал, чем далее, тем более, и приметно лишался сил.
Снова я торчу в окне. Темнеет; пыль на улице вспухла, стала глубже, чернее; в окнах домов масляно растекаются желтые пятна огней; в доме напротив музыка, множество струн поют грустно и хорошо. И в кабаке тоже поют; когда отворится дверь, на улицу вытекает
усталый, надломленный
голос; я знаю, что это
голос кривого нищего Никитушки, бородатого старика с красным углем на месте правого глаза, а левый плотно закрыт. Хлопнет дверь и отрубит его песню, как топором.
Но овладевшее им чувство робости скоро исчезло: в генерале врожденное всем русским добродушие еще усугублялось тою особенного рода приветливостью, которая свойственна всем немного замаранным людям; генеральша как-то скоро стушевалась; что же касается до Варвары Павловны, то она так была спокойна и самоуверенно-ласкова, что всякий в ее присутствии тотчас чувствовал себя как бы дома; притом от всего ее пленительного тела, от улыбавшихся глаз, от невинно-покатых плечей и бледно-розовых рук, от легкой и в то же время как бы
усталой походки, от самого звука ее
голоса, замедленного, сладкого, — веяло неуловимой, как тонкий запах, вкрадчивой прелестью, мягкой, пока еще стыдливой, негой, чем-то таким, что словами передать трудно, но что трогало и возбуждало, — и уже, конечно, возбуждало не робость.
— Давно; двадцать вот уж годов при одной мельнице служу, — отвечал монах немножко сердитым
голосом, — я в ней все
уставы знаю!.. Что ни сломайся, николи плотников не зову — все сам!
—
Устала я! — проговорила она наконец слабым
голосом. — Слушай: ведь ты пойдешь завтра к нашим?
Вечером, когда садилось солнце, и на стеклах домов
устало блестели его красные лучи, — фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопченные, с черными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными зубами. Теперь в их
голосах звучало оживление, и даже радость, — на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых.
Ушли они. Мать встала у окна, сложив руки на груди, и, не мигая, ничего не видя, долго смотрела перед собой, высоко подняв брови, сжала губы и так стиснула челюсти, что скоро почувствовала боль в зубах. В лампе выгорел керосин, огонь, потрескивая, угасал. Она дунула на него и осталась во тьме. Темное облако тоскливого бездумья наполнило грудь ей, затрудняя биение сердца. Стояла она долго —
устали ноги и глаза. Слышала, как под окном остановилась Марья и пьяным
голосом кричала...
Усталым, сиплым
голосом поблагодарил Александров учителя. На сердце его лежал камень.
— Э, заключайте что хотите! — ответил он
усталым и брезгливым
голосом и сел за свой письменный стол.
«“Ох,
устала, ох,
устала!” — припоминал он ее восклицания, ее слабый, надорванный
голос. Господи! Бросить ее теперь, а у ней восемь гривен; протянула свой портмоне, старенький, крошечный! Приехала места искать — ну что она понимает в местах, что они понимают в России? Ведь это как блажные дети, всё у них собственные фантазии, ими же созданные; и сердится, бедная, зачем не похожа Россия на их иностранные мечтаньица! О несчастные, о невинные!.. И однако, в самом деле здесь холодно…»
— Да, я
устала! — проговорила Сусанна Николаевна взволнованным
голосом.
Являясь к ней, я надевал чистую рубаху, причесывался, всячески стараясь принять благообразный вид, — едва ли это удавалось мне, но я все ждал, что она, заметив мое благообразие, заговорит со мною более просто и дружески, без этой рыбьей улыбки на чистеньком, всегда праздничном лице. Но она, улыбаясь, спрашивала
усталым и сладким
голосом...
Казалось, кто-то дышит, огромный и
усталый, то опять кто-то жалуется и сердится, то кто-то ворочается и стонет… и опять только гудит и катится, как ветер в степи, то опять говорит смешанными
голосами…
Пароход остановился на ночь в заливе, и никого не спускали до следующего утра. Пассажиры долго сидели на палубах, потом бо́льшая часть разошлась и заснула. Не спали только те, кого, как и наших лозищан, пугала неведомая доля в незнакомой стране. Дыма, впрочем, первый заснул себе на лавке. Анна долго сидела рядом с Матвеем, и порой слышался ее тихий и робкий
голос. Лозинский молчал. Потом и Анна заснула, склонясь
усталой головой на свой узел.
Стебли трав щёлкали по голенищам сапог, за брюки цеплялся крыжовник, душно пахло укропом, а по ту сторону забора кудахтала курица, заглушая сухой треск скучных слов, Кожемякину было приятно, что курица мешает слышать и понимать эти слова, судя по
голосу, обидные. Он шагал сбоку женщины, посматривая на её красное, с облупившейся кожей, обожжённое солнцем ухо, и, отдуваясь
устало, думал: «Тебе бы попом-то быть!»
Она, надев очки, пристально осмотрела его и
голосом старухи
устало выговорила...
— Моё почтение! — неестественно громко вскричал поп, вскакивая на ноги; бледное,
усталое лицо Горюшиной вспыхнуло румянцем, она села прямо и молча, не взглянув в глаза гостя, протянула ему руку, а попадья, опустив газету на колени, не своим
голосом спросила...
Над головой его тускло разгорались звёзды; в мутной дали востока колыхалось зарево должно быть, горела деревня. Сквозь тишину, как сквозь сон, пробивались бессвязные звуки, бредил город.
Устало, чуть слышно, пьяный
голос тянул...
Сад кутался пеленою душного сумрака; тяжёлая, оклеенная пылью листва не шелестела, в сухой траве, истощённой жаждою, что-то настойчиво шуршало, а в тёмном небе,
устало и не сверкая, появились жёлтенькие крапинки звёзд. Кто-то негромко стучал в монастырские ворота, в устоявшейся тишине неприютно плавал всхлипывающий тонкий
голос...
Ну если бы вы, матушка, когда-нибудь опоздали к обеду, возвращаясь из Неклюдова, так досталось бы и вам и всем нам…» Не успела она кончить свое злобное шептанье, сидя с матерью в соседней комнате, как подлетела уже карета к крыльцу, фыркали
усталые кони и целовал свою невестку свекор, хваля молодых, что они не опоздали, и звучно раздавался его
голос: «Мазан, Танайченок, кушанье подавать!»
Ему представляется в горах уединенная хижина и у порога она, дожидающаяся его в то время, как он,
усталый, покрытый пылью, кровью, славой, возвращается к ней, и ему чудятся ее поцелуи, ее плечи, ее сладкий
голос, ее покорность.
В непроглядной тьме под сараями кое-где слышались человеческие
голоса и то тихий стук конских зубов, жевавших овес, то
усталое лошадиное отпырхивание.
Как аукнется, так и откликнется. Вольский всегда здоровался веселым
голосом, и весело ему они отвечали. Командир полка Беляев, старый,
усталый человек, здоровался глухо, протяжно...
— Довольно; будет, Терентьич, — прервала тихим
голосом прекрасная Анастасья. — Ты уж
устал. Мамушка, вели дать ему чарку водки.
— Я чай, умаялся, Глеб Савиныч,
устал? — произнес дядя Аким заигрывающим
голосом.
— Ах, леший… — тихо выговорил полицейский, стоявший на ногах. Его товарищ поднялся с земли и, крестясь,
устало, задыхающимся
голосом сказал...
Ну вот, прочла, вышла, раскланиваюсь и показываю руками, что
устала, не могу больше. Публика поняла и не требует. Вдруг я слышу, кто-то с галерки, сдерживая
голос, убедительно басит: «Реквием»! Я взглянула наверх, а там молодежь хлопает и кричит, и опять басовый полушепот покрывает
голоса: «Реквием»! Потом еще три-четыре
голоса: «Реквием»!
Голос был небольшой, весьма приятный тенор, пел, когда, как говорится, разойдется, под гитару, без
устали.
«Вот как они!» — тупо думал Евсей, следя за красными узорами на камнях. В тёмно-красном дрожащем тумане перед глазами Евсея явилось волосатое лицо Мельникова, негромко и
устало прогудел его
голос...
Она что-то говорила, но слов он не слышал, а только
голос, певучий,
усталый и жалобный.
Только ночью, с
усталыми, изломанными членами, он забывался сладкой грезой. Но в пять часов утра
голос дневального «шоштая рота, вставай!» да звук барабана или рожка, наяривавшего утреннюю зорю, погружал его снова в неприглядную действительность солдатской жизни.
— Нет-с!.. Нет! — начала она каким-то злобно-насмешливым
голосом. — Мне
устава моего заведения не менять для вас, не менять-с!