Неточные совпадения
— Нет, не сказал… словами; но она многое поняла. Она
слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я
низкий человек, Дуня.
— Ну вот, хоть один умный человек нашелся, — сквозь зубы,
низким голосом заговорила она. — Ты, Клим, проводишь меня на кладбище. А ты, Лютов, не ходи! Клим и Макаров пойдут. —
Слышишь?
— Вот
слышишь: братец тебе жаловать изволит дом, и серебро, и кружева. Ты ведь бесприданница, нищенка! Приседай же
ниже, благодари благодетеля, поцелуй у него ручку. Что же ты?
Река, чем
ниже, тем глубже, однако мы садились раза два на мель: ночью я
слышал смутно шум, возню; якуты бросаются в воду и тащат лодку.
— Камень в огород! И камень
низкий, скверный! Не боюсь! О господа, может быть, вам слишком подло мне же в глаза говорить это! Потому подло, что я это сам говорил вам. Не только хотел, но и мог убить, да еще на себя добровольно натащил, что чуть не убил! Но ведь не убил же его, ведь спас же меня ангел-хранитель мой — вот этого-то вы и не взяли в соображение… А потому вам и подло, подло! Потому что я не убил, не убил, не убил!
Слышите, прокурор: не убил!
«Я вас люблю, — сказал Бурмин, — я вас люблю страстно…» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще
ниже.) «Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и
слышать вас ежедневно…» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.
Во-первых, птица вообще мало боится шума и стука, если не видит предмета, его производящего, во-вторых, токующий тетерев, особенно глухой, о чем я буду говорить
ниже, не только ничего не
слышит, но и не видит.
Он
слышал, как заскрежетал под ним крупный гравий, и почувствовал острую боль в коленях. Несколько секунд он стоял на четвереньках, оглушенный падением. Ему казалось, что сейчас проснутся все обитатели дачи, прибежит мрачный дворник в розовой рубахе, подымется крик, суматоха… Но, как и прежде, в саду была глубокая, важная тишина. Только какой-то
низкий, монотонный, жужжащий звук разносился по всему саду...
Матери хотелось сказать ему то, что она
слышала от Николая о незаконности суда, но она плохо поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую руку он держал в кармане брюк, от этого его левое плечо было
ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой матери. Но он повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
«Благодетель — есть необходимая для человечества усовершенствованнейшая дезинфекция, и вследствие этого в организме Единого Государства никакая перистальтика…» — я прыгающим пером выдавливал эту совершенную бессмыслицу и нагибался над столом все
ниже, а в голове — сумасшедшая кузница, и спиною я
слышал — брякнула ручка двери, опахнуло ветром, кресло подо мною заплясало…
Вот теперь щелкнула кнопка у ворота — на груди — еще
ниже. Стеклянный шелк шуршит по плечам, коленям — по полу. Я
слышу — и это еще яснее, чем видеть, — из голубовато-серой шелковой груды вышагнула одна нога и другая…
Он повторил это слово сдавленным голосом, точно оно вырвалось у него с болью и усилием. Я чувствовал, как дрожала его рука, и, казалось,
слышал даже клокотавшее в груди его бешенство. И я все
ниже опускал голову, и слезы одна за другой капали из моих глаз на пол, но я все повторял едва слышно...
Сначала из кабинета доносился только глухой однотонный звук
низкого командирского баса. Слов не было слышно, но по сердитым раскатистым интонациям можно было догадаться, что полковник кого-то распекает с настойчивым и непреклонным гневом. Это продолжалось минут пять. Потом Шульгович вдруг замолчал; послышался чей-то дрожащий, умоляющий голос, и вдруг, после мгновенной паузы, Ромашов явственно, до последнего оттенка,
услышал слова, произнесенные со страшным выражением высокомерия, негодования и презрения...
— Маменька! — горестно вскричал дядя. — Или вы ничего не
слышали из того, что я вам сейчас говорил? Я не могу воротить Фому — поймите это! не могу и не вправе, после его
низкой и подлейшей клеветы на этого ангела чести и добродетели. Понимаете ли вы, маменька, что я обязан, что честь моя повелевает мне теперь восстановить добродетель. Вы
слышали: я ищу руки этой девицы и умоляю вас, чтоб вы благословили союз наш.
Он трудился усердно, но урывками; скитался по окрестностям Москвы, лепил и рисовал портреты крестьянских девок, сходился с разными лицами, молодыми и старыми, высокого и
низкого полета, италиянскими формовщиками и русскими художниками,
слышать не хотел об академии и не признавал ни одного профессора.
В кубрике было двое матросов. Один спал, другой обматывал рукоятку ножа тонким, как шнурок, ремнем. На мое счастье, это был неразговорчивый человек. Засыпая, я
слышал, как он напевает
низким, густым голосом...
— В сумасшедший дом! О изверги! о бесчеловечные люди! О
низкое коварство! Князь, я это
слышала! Но это сумасшествие со стороны этих людей. Но за что же, за что?!
Шамраев. Помню, в Москве в оперном театре однажды знаменитый Сильва взял нижнее до. А в это время, как нарочно, сидел на галерее бас из наших синодальных певчих, и вдруг, можете себе представить наше крайнее изумление, мы
слышим с галереи: «Браво, Сильва!» — целою октавой
ниже… Вот этак (
низким баском): «Браво, Сильва…» Театр так и замер.
«Мой любезный Савелий Никандрыч! Нечаянное известие заставляет меня сию минуту ехать в Петербург. Я
слышал, что Анне Павловне хуже, посылаю вам две тысячи рублей. Бога ради, сейчас поезжайте в город и пользуйте ее; возьмите мой экипаж, но только не теряйте времени. Я не хочу больную обеспокоить прощаньем и не хочу отвлекать вас. Прощайте, не оставляйте больную, теперь она по преимуществу нуждается в вашей помощи. Эльчанинов оказался очень
низким человеком.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! —
ниже́, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Ниже́, когда
услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Всех оглушает звон, и все это производите вы, стоя на возвышении, а чернь, то есть ваша чернь, стоящая и ходящая
ниже вас,
слыша ваш трезвон, поглядывает на вас, подняв головы, как на нечто возвышенное.
Не успела я со двора выехать, как
слышу, низок-то подо мною тресь-тресь-тресь.
Мальчик уже давно
слышал неясный, глухой и
низкий гул, который, как раскачавшиеся волны, то подымался, то падал, становясь с каждой минутой все страшнее и понятнее. Но, казалось, какая-то отдаленная твердая преграда еще сдерживала его. И вот эта невидимая стена внезапно раздвинулась, и долго сдерживаемые звуки хлынули из-за нее с ужасающей силой.
Около него что-то говорили, двигались чьи-то руки и головы, над ним тихо колебались
низкие черные ветви каких-то кустов и простиралось темное небо, но он видел и
слышал все это, не понимая, как будто не он, а кто-то чужой ему лежал здесь, на траве, в густом лозняке.
Я протянул ему ствол ружья, держась сам одной рукой за приклад, а другой за несколько зажатых вместе ветвей ближнего куста. Мне было не под силу вытянуть его. «Ложись! Ползи!» — закричал я с отчаянием. И он тоже ответил мне высоким звериным визгом, который я с ужасом буду вспоминать до самой смерти. Он не мог выбраться. Я
слышал, как он шлепал руками по грязи, при блеске молний я видел его голову все
ниже и
ниже у своих ног и эти глаза… глаза… Я не мог оторваться от них…
— Так не поступают даже лютеране, как ты поступаешь! — кричала Сильвия. — Мы позвали тебя для того, чтобы дать тебе понять, как ты
низок! Ты должен покаяться! Разойдись с ней и…перемени свой образ жизни! Немедля!
Слышишь? Понимаешь?
— Какие-нибудь стихи знаешь? — снова
услышала я ласкающие, густые,
низкие ноты.
— Тише! Тише! Умоляю вас. Это — графиня Кора. Она живет здесь давно-давно, и никто не
слышал от нее ни слова. С тех пор, как умер граф и она здесь поселилась, графиня ни с кем не разговаривает и молча бродит по этим залам. Многие считают ее безумною, но она в полном рассудке и пишет чудесные французские стихи, — быстро поясняет Ольга и опускается перед проходящей мимо нас женщиной в
низком почтительном реверансе, произнося почтительно...
— Здравствуйте, мои милые лифляндцы! Как можется? Каково поживаете? — произнес он, не сгибаясь и протягивая руку или, лучше сказать, перчатку встречавшим его
низкими поклонами. — Все спокойно, все хорошо небось по милости нашего короля и нас? А? Через нашего вестника вы именно
слышали уже о новых победах его величества?
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого
низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его тем более, что он говорил по-французски. Пьер с грустью
слышал над собою насмешки.