Неточные совпадения
— Ваша воля, вы
знаете, для меня закон… — прибавил
барон любезно.
Она ни перед кем никогда не открывает сокровенных движений сердца, никому не поверяет душевных тайн; не увидишь около нее доброй приятельницы, старушки, с которой бы она шепталась за чашкой кофе. Только с
бароном фон Лангвагеном часто остается она наедине; вечером он сидит иногда до полуночи, но почти всегда при Ольге; и то они все больше молчат, но молчат как-то значительно и умно, как будто что-то
знают такое, чего другие не
знают, но и только.
Этот голос когда-нибудь раздастся, но так сильно зазвучит, таким грянет аккордом, что весь мир встрепенется!
Узнает и тетка и
барон, и далеко раздастся гул от этого голоса! Не станет то чувство пробираться так тихо, как ручей, прячась в траве, с едва слышным журчаньем.
Взгляд ее не следил за ним, как прежде. Она смотрела на него, как будто давно
знала, изучила его, наконец, как будто он ей ничего, все равно как
барон, — словом, он точно не видал ее с год, и она на год созрела.
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (один только Бог
знает зачем) послав копию с него
барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же, в течение дня, должен был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как я
узнал потом, воротившись еще утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны и выметены.
— Мне нужно скоро
узнать, скоро
узнать, потому… потому, может, скоро будет и поздно. Видели, как давеча он пилюлю съел, когда офицер про
барона с Ахмаковой заговорил?
Я ушел с
бароном Крюднером вперед и не
знаю, что им отвечали. Корейцы окружили нас тотчас, лишь только мы остановились. Они тоже, как жители Гамильтона, рассматривали с большим любопытством наше платье, трогали за руки, за голову, за ноги и живо бормотали между собою.
Я
знал о приготовлениях; шли репетиции,
барон Крюднер дирижировал всем; мне не хотелось ехать: я думал, что чересчур будет жалко видеть.
Я сел вместе с другими и поел рыбы — из любопытства, «
узнать, что за рыба», по методе
барона, да маленькую котлетку.
Вон и другие тоже скучают: Савич не
знает, будет ли уголь, позволят ли рубить дрова, пустят ли на берег освежиться людям?
Барон насупился, думая, удастся ли ему… хоть увидеть женщин. Он уж глазел на все японские лодки, ища между этими голыми телами не такое красное и жесткое, как у гребцов. Косы и кофты мужчин вводили его иногда в печальное заблуждение…
«Не
знаю…» — начал было я, но
барон не дал мне договорить.
Не указываю вам других авторитетов, важнее, например, книги
барона Врангеля: вы давным-давно
знаете ее; прибавлю только, что имя этого писателя и путешественника живо сохраняется в памяти сибиряков, а книгу его непременно найдете в Сибири у всех образованных людей.
Мы, не
зная, каково это блюдо, брали доверчиво в рот; но тогда начинались различные затруднения: один останавливался и недоумевал, как поступить с тем, что у него во рту; иной, проглотив вдруг, делал гримасу, как будто говорил по-английски; другой поспешно проглатывал и метался запивать, а некоторые, в том числе и
барон, мужественно покорились своей участи.
«Да не
знаю, — равнодушно отвечал я, — вы просили, кажется, Каролину чай разливать…» «Это не я, а
барон», — перебил меня Посьет.
— В крепости? Ну, туда я могу дать тебе записку к
барону Кригсмуту. C’est un très brave homme. [Это очень достойный человек.] Да ты сам его
знаешь. Он с твоим отцом товарищ. Il donne dans le spiritisme. [Он увлекается спиритизмом.] Ну, да это ничего. Он добрый. Что же тебе там надо?
— Вы
знаете, отчего
барон — Воробьев? — сказал адвокат, отвечая на несколько комическую интонацию, с которой Нехлюдов произнес этот иностранный титул в соединении с такой русской фамилией. — Это Павел за что-то наградил его дедушку, — кажется, камер-лакея, — этим титулом. Чем-то очень угодил ему. — Сделать его
бароном, моему нраву не препятствуй. Так и пошел:
барон Воробьев. И очень гордится этим. А большой пройдоха.
— Обещались, Владимир Алексеевич, а вот в газете-то что написали? Хорошо, что никто внимания не обратил, прошло пока… А ведь как ясно — Феньку все
знают за полковницу, а
барона по имени-отчеству целиком назвали, только фамилию другую поставили, его ведь вся полиция
знает, он даже прописанный. Главное вот
барон…
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал,
барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые
знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Барон Штейнгейль — в Петербурге, С. Г. Волконский, И. Д. Якушкин (по болезни до излечения), А. Н. Сутгоф, А. В. Ентальцев — в Москве, Е. П. Оболенский, П. Н. Свистунов — в Калуге, Г. С. Батеньков — в Белеве (в деревне у Елагиной), И. А. Анненков (на службе) — в Нижнем-Новгороде, М. И. Муравьев-Апостол — в Твери, С. П. Трубецкой, А. А. Быстрицкий — в Киеве, Н. В. Басаргин — временно в Смоленской губернии у Барышникова. Не
знаю еще, где бросит якорь.
— Почем же мне
знать, что думают другие! «У всякого
барона своя фантазия».
— Из Шекспира много ведь есть переводов, — полуспросил, полупросто сказал он, сознаваясь внутренне, к стыду своему, что он ни одного из них не
знал и даже имя Шекспира встречал только в юмористических статейках Сенковского [Сенковский Осип Иванович (1800—1858) — востоковед, профессор Петербургского университета, журналист, беллетрист, редактор и соиздатель журнала «Библиотека для чтения», начавшего выходить в 1834 году. Писал под псевдонимом
Барон Брамбеус.], в «Библиотеке для чтения».
Я принял ее у
барона Оксендорфа —
знаете, известный магнат есть, на острове Эзеле.
Воспитывались со мной вместе и графы и
бароны; следовательно, мы в самом заведении вели жизнь веселую; езжали,
знаете, по воскресеньям к француженкам и там приобрели мало-помалу истинный взгляд на жизнь и ее блага.
Читатель, может быть,
знает тот монолог, где
барон Мейнау, скрывавшийся под именем Неизвестного, рассказывает майору, своему старому другу, повесть своих несчастий, монолог, в котором шепот покойного Мочалова до сих пор еще многим снится и слышится в ушах.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в той стороне, где сидели князья, графы и
бароны, стал разговаривать с ними по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не
знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.
Володя презрительно улыбнулся,
узнав, что я еду на кутеж первокурсников; но я ожидал необыкновенного и большого удовольствия от этого еще совершенно неизвестного мне препровождения времени и пунктуально в назначенное время, в восемь часов, был у
барона З.
Это мне, впрочем, неизвестно; но я впоследствии справлялся и наверно
знаю, что Фома действительно сотворил когда-то в Москве романчик, весьма похожий на те, которые стряпались там в тридцатых годах ежегодно десятками, вроде различных «Освобождений Москвы», «Атаманов Бурь», «Сыновей любви, или Русских в 1104 году» и проч. и проч., романов, доставлявших в свое время приятную пищу для остроумия
барона Брамбеуса.
Барон. Ну, буду! Болван! Какое тебе от этого может быть удовольствие, если я сам
знаю, что стал чуть ли не хуже тебя? Ты бы меня тогда заставлял на четвереньках ходить, когда я был неровня тебе…
Барон(разводя руками). Чёрт
знает, как она…
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный
барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не
знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
— Вы
знаете, он лифляндский
барон.
— Да, не согласен, — отвечал
барон, хотя, в сущности, он решительно не
знал, с чем он, собственно, тут не согласен.
— Да, стиксовал. А вы
знаете это выражение? — спросил ее
барон.
— Затем, что я очень желаю это
знать! — воскликнул
барон.
— Не
знаю, — отвечал протяжно
барон, — мне бы очень не хотелось!.. Думаю приискать себе где-нибудь квартиру.
— Надобно беречь свое здоровье; нельзя им так рисковать! — проговорил князь, бог
знает, что желая этим сказать; но
барон не ответил ему на это ни слова и поспешно начал сходить с лестницы.
Что касается до драгоценных камней, то
барон, по-видимому,
знал в них толк.
Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут говорилось про него, он, однако, был доволен, что подслушал этот разговор, из которого
узнал о себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
— Ну, так я
знаю! — подхватила Петицкая, твердо будучи уверена, что если бы даже
барон и не очень нравился княгине, то все-таки она пойдет за него, потому что это очень выгодная для нее партия, а потому дальнейшее с ней объяснение она считала совершенно излишним и при первой встрече с
бароном прямо сказала тому, чтоб он не робел и ехал просить руки княгини.
— Mademoiselle Helene! — отнесся он к ней. — Вы
знаете ли, что мой друг,
барон Мингер, отвергает теорию невменяемости и преступлений! […теория невменяемости и преступлений — разрабатывалась прогрессивными юристами XIX века (Грольман, Фейербах и их последователи).]
— А
знаете ли вы, — продолжал
барон, — что наши, так называемые нравственные женщины, разлюбя мужа, продолжают еще любить их по-брачному: это явление, как хотите, безнравственное и представляет безобразнейшую картину; этого никакие дикие племена, никакие животные не позволяют себе! Те обыкновенно любят тогда только, когда чувствуют влечение к тому.
— Но мне с мебелью нужна квартира! — возразил
барон, как бы не
зная, что у Анны Юрьевны весь дом битком набит был мебелью.
— Конечно, виноваты, потому что зачем вы женились, не
узнав хорошенько девушки, — отвечал
барон.
Вы
знаете всегдашнюю мою слабость к историческим занятиям (
барон, действительно, еще служа в Петербурге, весьма часто говорил подчиненным своим, что он очень любит историю и что будто бы даже пишет что-то такое о ливонских рыцарях), но где же, как не в праматери русской истории, это делать?
Марья Васильевна обмерла от страха. Слова племянника были слишком дерзки, потому что
барон именно и оказывал Михайле Борисовичу некоторые услуги по поводу одной его старческой и, разумеется, чисто физической привязанности на стороне: он эту привязанность сопровождал в театр, на гулянье, и вообще даже несколько надзирал за ней. Старушка все это очень хорошо
знала и от всей души прощала мужу и
барону.
Барон сделал гримасу: ему очень не хотелось ехать к Григоровым, так как он предполагал, что они, вероятно, уже
знали или, по крайней мере, подозревали об его отношениях к Анне Юрьевне, а потому он должен был казаться им весьма некрасивым в нравственном отношении, особенно княгине, которую
барон так еще недавно уверял в своей неизменной любви; а с другой стороны, не угодить и Анне Юрьевне он считал как-то неудобным.
— Без всякого сомнения!.. Там люди живут человеческой жизнью, а здесь, я не
знаю, — жизнью каких-то… — «свиней», вероятно, хотел добавить
барон, но удержался.
— Вы лучше других
знаете, — продолжал князь, как бы желая оправдаться перед
бароном, — что женитьба моя была решительно поступок сумасшедшего мальчишки, который не
знает, зачем он женится и на ком женится.
Барон в этом случае, кажется, интересовался
узнать, сколько достанется еще княгине после мужа и что не мною ли очень отошло к незаконнорожденному сыну князя.
— Вот это так вернее и естественнее! — подхватила Елена. — А вы
знаете, что княгиня ваша вышла замуж за
барона Мингера, и оба, говорят, наслаждаются жизнию?