Неточные совпадения
Затем мы сели ужинать, и он спросил шампанского. Тут же подсела целая компания подручных устроителей ополчения. Все было
уже сформировано и находилось, так сказать, начеку. Все смеялось, пило и с доверием глядело в глаза будущему. Но у меня не выходило из головы:"Придут нецыи и на
вратах жилищ своих начертают:"Здесь стригут, бреют и кровь отворяют"".
— Да, — отвечают, — все, это наше научение от апостола Павла. Мы куда приходим, не ссоримся… это нам не подобает. Ты раб и, что делать, терпи, ибо и по апостолу Павлу, — говорят, — рабы должны повиноваться. А ты помни, что ты христианин, и потому о тебе нам
уже хлопотать нечего, твоей душе и без нас
врата в рай
уже отверзты, а эти во тьме будут, если мы их не присоединим, так мы за них должны хлопотать.
Проворно выходил он из алтаря, очень долго молился перед царскими
вратами и потом
уже начинал произносить крестопоклонные изречения: «Господи владыко живота моего!» Положив три поклона, он еще долее молился и вслед за тем, как бы в духовном восторге, громко воскликнув: «Господи владыко живота моего!», клал четвертый земной поклон и, порывисто кланяясь молящимся, уходил в алтарь.
И вот во время
уже проповеди подкатила к собору одна дама на легковых извозчичьих дрожках прежнего фасона, то есть на которых дамы могли сидеть только сбоку, придерживаясь за кушак извозчика и колыхаясь от толчков экипажа, как полевая былинка от ветра. Эти ваньки в нашем городе до сих пор еще разъезжают. Остановясь у угла собора, — ибо у
врат стояло множество экипажей и даже жандармы, — дама соскочила с дрожек и подала ваньке четыре копейки серебром.
— Рамка эта, заключающая в себе все фигуры, — продолжала gnadige Frau, — означает, что хитрость и злоба людей заставляют пока масонов быть замкнутыми и таинственными, тем не менее эти буквы на рамке: N, S, W и О, — выражают четыре страны света и говорят масонам, что, несмотря на воздвигаемые им преграды, они
уже вышли чрез нарисованные у каждой буквы
врата и распространились по всем странам мира.
Уже орлы наши парили под небесами Востока;
уже крылатая молва несла в страны Великого Могола имя Российской Монархини;
уже воинство наше, то подымаясь к облакам на хребте гор туманных, то опускаясь в глубокие долины, дошло до славных
врат Каспийских;
уже стена Кавказская, памятник величия древних Монархов Персии, расступилась перед оным;
уже смелый вождь его приял сребряные ключи Дербента из рук старца, который в юности своей вручал их Петру Великому, и сей град, основанный, по восточному преданию, Александром Македонским, осенился знаменами Екатерины… когда всемогущая Судьба пресекла дни Монархини и течение побед Ее.
Уже белый шатер княжеский, златым шаром увенчанный, стоял пред
вратами Московскими — и степенный тысячский отправился послом к Иоанну.
Между станом и
вратами Московскими возвышался холм; туда обращался взор Мирослава, как скоро порыв ветра рассевал облака пыли: там стояла обыкновенно вместе с матерью прелестная Ксения,
уже страстная, чувствительная супруга…
Тесные
врата и
узкий путь, который ведет в жизнь, это — путь доброй жизни. Просторные
врата и широкий путь, по которому шествуют многие, это — церковь.
Здесь утверждается почти
уже субстанциальная порча естества: через
врата пола не может родиться ничто чистое и святое
уже потому, что это есть пол.
Все
уже были в сборе, когда мы, младшие, заняли свои места. Светлое облачение, крестный ход по всем этажам института, наряды посторонних посетителей, ленты и звезды увешанных орденами попечителей — все это произвело на меня неизгладимое впечатление. Когда же священник, подошедший к плотно закрытым царским
вратам, возгласил впервые: «Христос Воскресе!» — сердце мое екнуло и затрепетало так сильно, точно желая выпрыгнуть из груди…
Гаснут восковые свечи перед образами, сильнее пахнет воском, в полумраке красными огоньками мигают лампадки, народ начинает выходить из церкви. На клиросе высокий седой и кудрявый дьячок, по прозванию Иван Великий, неразборчивым басом бормочет молитвы. Выходит батюшка,
уже не в блестящей ризе, а в темной рясе, только с епитрахилью, становится перед царскими
вратами. И бурно-весело, опьяненный радостью, хор гремит...