Неточные совпадения
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне
угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
А на Остапа уже наскочило вдруг шестеро; но не
в добрый час, видно, наскочило: с одного полетела
голова, другой перевернулся, отступивши;
угодило копьем
в ребро третьего; четвертый был поотважней, уклонился
головой от пули, и попала
в конскую грудь горячая пуля, — вздыбился бешеный конь, грянулся о землю и задавил под собою всадника.
— Одни из этих артистов просто утопают
в картах,
в вине, — продолжал Райский, — другие ищут роли. Есть и дон-кихоты между ними: они хватаются за какую-нибудь невозможную идею, преследуют ее иногда искренно; вообразят себя пророками и апостольствуют
в кружках слабых
голов, по трактирам. Это легче, чем работать. Проврутся что-нибудь дерзко про власть, их переводят, пересылают с места на место. Они всем
в тягость, везде надоели. Кончают они различно, смотря по характеру: кто
угодит, вот как вы, на смирение…
Утром поздно уже, переспав два раза срок, путешественник вдруг освобождает с трудом
голову из-под спуда подушек, вскакивает, с прической а l’imbecile [как у помешанного — фр.], и дико озирается по сторонам, думая: «Что это за деревья, откуда они взялись и зачем он сам тут?» Очнувшись, шарит около себя, ища картуза, и видит, что
в него вместо
головы угодила нога, или ощупывает его под собой, а иногда и вовсе не находит.
И шесть камней разом вылетели из группы. Один
угодил мальчику
в голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением начал отвечать
в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих
в группе тоже оказались
в кармане заготовленные камни.
В другой раз Анфуса Гавриловна отвела бы душеньку и побранила бы и дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона — дочери досадить, Харитину — с непокрытой
головы волосы драть, сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а взять не с кого. Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается
угодить.
Тут я расхохотался до того, что, боясь свалиться с ног, повис на ручке двери, дверь отворилась, я
угодил головой в стекло и вышиб его. Приказчик топал на меня ногами, хозяин стучал по
голове моей тяжелым золотым перстнем, Саша пытался трепать мои уши, а вечером, когда мы шли домой, строго внушал мне...
Дочь генеральши от первого брака, тетушка моя, Прасковья Ильинична, засидевшаяся
в девках и проживавшая постоянно
в генеральском доме, — одна из любимейших жертв генерала и необходимая ему во все время его десятилетнего безножия для беспрерывных услуг, умевшая одна
угодить ему своею простоватою и безответною кротостью, — подошла к его постели, проливая горькие слезы, и хотела было поправить подушку под
головою страдальца; но страдалец успел-таки схватить ее за волосы и три раза дернуть их, чуть не пенясь от злости.
Он думал: вот — судьба ломала, тискала его, сунула
в тяжёлый грех, смутила душу, а теперь как будто прощенья у него просит, улыбается,
угождает ему… Теперь пред ним открыта свободная дорога
в чистый угол жизни, где он будет жить один и умиротворит свою душу. Мысли кружились
в его
голове весёлым хороводом, вливая
в сердце неведомую Илье до этой поры уверенность.
Самым лучшим ударом считается тот, который
угодит в спину, не далее как пальца на три от
головы.
С восторгом погладил меня по
голове пан Кнышевский и повел меня к себе
в светлицу. Там достал он пряник и
в продолжении того, как я ел его, он уговаривал меня учиться ирмолойному пению. Струсил я крепко, услышав, что еще есть предмет учения. Я полагал, что далее псалтыря нет более чему учиться человеку, как тут является ирмолой; но, дабы
угодить наставнику и отблагодарить за засохший пряник, я согласился.
— Ах ты, шальная!.. Ах ты, озорная!.. — сама смеясь, говорила Дарья Никитишна. — Ухарь-девка, неча сказать! Хорошо, Дуняша, что
в Христовы невесты
угодила: замуж пошла бы, и нá печи была бы бита, и ó печь бита, разве только ночью не была бы бита… От такой жены мужу одно: либо шею
в петлю, либо
в омут
головой.
— А вот как, — сказал Трифон. — Утре пораньше поезжай ты к Патапу Максимычу, покланяйся ему хорошенько, чтоб удельному
голове словечко закинул, чтоб
голова беспременно велел Карпушке бумагу для казначея тебе выдать. А
в приказе пачпорта не бери… Карпушка такую статью, пожалуй, влепит, что
в первом же городу
в острог
угодишь… На такие дела его взять!
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится
голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне
в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать <царям> друг с другом воевать. //…Иные лучшие мне дороги права… //...... Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и
угождать…
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…
Вот счастье! вот права!..
Пора человеку узнать себе цену. Что же,
в самом деле, он какое-нибудь незаконно рожденное существо? Пора ему перестать робко озираться по сторонам —
угодил ли или не
угодил он людям? Нет, пусть
голова моя твердо и прямо держится на плечах. Жизнь дана мне не на показ, а для того, чтобы я жил ею. Я сознаю свою обязанность жить для своей души. И заботиться хочу и буду не о мнении обо мне людей, а о своей жизни, о том, исполняю я или не исполняю я свое назначение перед тем, кто послал меня
в жизнь.
Анатоль целые утра проводил перед зеркалом, громко разучивая свою роль по тетрадке, превосходно переписанной писцом губернаторской канцелярии, и даже совершенно позабыл про свои прокурорские дела и обязанности, а у злосчастного Шписса, кроме роли, оказались теперь еще сугубо особые поручения, которые ежечасно давали ему то monsieur Гржиб, то madame Гржиб, и черненький Шписс, сломя
голову, летал по городу, заказывая для генеральши различные принадлежности к спектаклю, то устраивал оркестр и руководил капельмейстера, то толковал с подрядчиком и плотниками, ставившими
в зале дворянского собрания временную сцену (играть на подмостках городского театра madame Гржиб нашла
в высшей степени неприличным), то объяснял что-то декоратору, приказывал о чем-то костюмеру, глядел парики у парикмахера, порхал от одного участвующего к другому, от одной «благородной любительницы» к другой, и всем и каждому старался
угодить, сделать что-нибудь приятное, сказать что-нибудь любезное, дабы все потом говорили: «ах, какой милый этот Шписс! какой он прелестный!» Что касается, впрочем, до «мелкоты» вроде подрядчика, декоратора, парикмахера и тому подобной «дряни», то с ними Шписс не церемонился и «приказывал» самым начальственным тоном: он ведь знал себе цену.
Пришел к Патапу Максимычу Василий Фадеев, шепотом читая псалом Давида на умягчение злых сердец. Сдавалось ему, что приезжий тысячник либо знает, либо скоро узнает про все плутни и каверзы. Не поплатиться бы спиной тогда, не
угодить бы на казенную квартиру за решетку. Вытянув гусиную шею, робко вошел он
в горницу и, понурив
голову, стал у притолоки.
— Как случилось! Высунешь одни руки и стреляешь. Ведь вот,
в руку попало. А высунь-ка я
голову, — прямо бы
в голову и
угодило.
— У меня
в жильцах, моя милая, капрал живет. Только он не из простых, а дворянин, и богатый. Ты ему
в первую
голову угождай. Смотри. Для тебя говорю, и тебе хорошо будет.
В тогдашнее время завистливые и недостойные искатели фортуны, эти шмели государства, не смыкались еще
в грозные фаланги, чтобы заслонить собою заслугу, не рассыпались по разным путям, чтобы перехватить достоинство и втоптать
в грязь цвет, обещавший плод, для них опасный. Служившие
головой и грудью смело шли вперед, не думая
угодить единственно лицу начальника, не боясь за то названия людей беспокойных.
Мысль
угодить повелителю правоверных, подарив ему диковинную красоту, блеснула
в его
голове, и с того времени смотрел он на княжну как на лучшее украшение султанского гарема, как на будущую свою владычицу и покровительницу.
Тронутый герцог, со слезами на глазах, поклялся даже сделать уступки своих прав Волынскому, чтобы только
угодить обожаемой государыне.
В сердце же клялся помириться с ним тогда лишь, когда увидит
голову его на плахе. Он убежден был тайною запискою, найденною
в карете, что еще не время действовать решительно, и потому скрыл глубоко свою ненависть.
— Они вертятся
в голове моей и утвердятся
в ней, когда я буду уверен
в помощи человека, которому мы ныне должны
угодить. Не сослужа, можно ли требовать и наград? Покуда будьте довольны теперешним обещанием, спокойный обладатель богатства несметного!