Неточные совпадения
— Ах нет! — с досадой сказал Левин, — это лечение для меня только подобие лечения народа
школами. Народ беден и необразован — это мы
видим так же верно, как баба
видит криксу, потому что ребенок кричит. Но почему от этой беды бедности и необразования помогут
школы, так же непонятно, как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести. Надо помочь тому, от чего он беден.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не
видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в
школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, — то есть он хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в
школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти
увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
— А тебе, Лида, бросить бы
школу. Ведь все равно ты не учишься. Лучше иди на курсы. Нам необходимы не актеры, а образованные люди. Ты
видишь, в какой дикой стране мы живем.
— А я,
видишь ли, вице-председательница «Общества помощи девицам-сиротам», —
школа у нас, ничего, удачная
школа, обучаем изящным рукоделиям, замуж выдаем девиц, оберегаем от соблазнов. В тюремном комитете членствую, женский корпус весь в моих руках. — Приподняв густые брови, она снова и уже острее усмехнулась.
Была в этой фразе какая-то внешняя правда, одна из тех правд, которые он легко принимал, если находил их приятными или полезными. Но здесь, среди болот, лесов и гранита, он
видел чистенькие города и хорошие дороги, каких не было в России,
видел прекрасные здания
школ, сытый скот на опушках лесов;
видел, что каждый кусок земли заботливо обработан, огорожен и всюду упрямо трудятся, побеждая камень и болото, медлительные финны.
На всех картинках испанской
школы увидите такие лица.
Видел он и одного бродягу и одну женщину, отталкивавших своей тупостью и как будто жестокостью, но он никак не мог
видеть в них того преступного типа, о котором говорит итальянская
школа, а
видел только себе лично противных людей, точно таких же, каких он видал на воле во фраках, эполетах и кружевах.
Школы, которые я
видел в Москве, далеко не удовлетворяли меня.
Молодежь, с детства отданная в
школы, деревню
видела только в короткое каникулярное время, и потому у ней не было того конкретного знания народа, каким отличались отцы-помещики.
— Да! Вон
видите, школа-то: месяца нет как с институтской скамьи, а ее занимает. Попробуйте-ка Оленьку Розанову таким разговором занять.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын
видел, как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и
школа будет сменять
школу. Так, Николай Степанович?
Помню я и
школу, но как-то угрюмо и неприветливо воскресает она в моем воображении… Нет, я сегодня настроен гак мягко, что все хочу
видеть в розовом свете… прочь
школу!"Но отчего же вдруг будто дрогнуло в груди моей сердце, отчего я сам слышу учащенное биение его?
— И я один; ни отца, ни матери не помню; воспитывался на какие-то пожертвования. Меня начальник
школы и на службу определил. И тоже хоть голодом не сижу, а близко-таки… Когда приходится туго, призываю на помощь терпение, изворачиваюсь, удвоиваю старания, — и вот, как
видите!
И вот вам совет: не начинайте с испанской
школы, а то
увидите Мурильо [Мурильо Бартоломе Эстебан (1618—1682) — выдающийся испанский художник.], и он убьет у вас все остальное, так что вы смотреть не захотите, потому что Рафаэль тут очень слаб…
Крапчик, слыша и
видя все это, не посмел более на эту тему продолжать разговор, который и перешел снова на живописцев, причем стали толковать о каких-то братьях Чернецовых [Братья Чернецовы, Григорий и Никанор Григорьевичи (1802—1865 и 1805—1879), — известные художники.], которые, по словам Федора Иваныча, были чисто русские живописцы, на что Сергей Степаныч возражал, что пока ему не покажут картины чисто русской
школы по штилю, до тех пор он русских живописцев будет признавать иностранными живописцами.
Забвенный, который подобно Кукишеву, мечтал, как он будет «понуждать» свою кралю прохаживаться с ним по маленькой, как она сначала будет жеманиться, а потом мало-помалу уступит, был очень обижен, когда
увидел, что
школа уже пройдена сполна и что ему остается только одна утеха: собирать приятелей и смотреть, как Анютка «водку жрет».
Если среди всего этого разногласия просвечивает фон общих верований, то разве мы не вправе в этом
видеть не окончательно оформленную систему, составленную авторитетными представителями той или другой
школы, а — самую веру в ее чистейшем побуждении и в самом непосредственном ее проявлении?
—
Видел, да она, говорят, и в
школе так щеголяет. А то и хуже бывает: сарафан наденет, совсем как простая девка ходит.
Снова, после долгих лет разлуки, я
увидел этот огромный сад, в котором мелькнуло несколько счастливых дней моего детства и который много раз потом снился мне во сне, в дортуарах
школ, хлопотавших о моем образовании.
Дело, как
видите, трудное, потому что, с одной стороны, мужик не понимает пользы учения, а с другой — нельзя его приневоливать строить
школы, не велено приневоливать.
Фортунатов
видит раз всех нас, посредников, за обедом: «братцы, говорит, ради самого Господа Бога выручайте: страсть как из Петербурга за эти проклятые
школы нас нажигают!» Поговорили, а мужики
школ все-таки не строят; тогда Фортунатов встречает раз меня одного: «Ильюша, братец, говорит (он большой простяк и всем почти ты говорит), — да развернись хоть ты один! будь хоть ты один порешительней; заставь ты этих шельм, наших мужичонков,
школы поскорее построить».
Школа живописи и коммерческое училище тоже имели честь
видеть меня в своих стенах.
1882 год. Первый год моей газетной работы: по нем можно
видеть всю суть того дела, которому я посвятил себя на много лет. С этого года я стал настоящим москвичом. Москва была в этом году особенная благодаря открывавшейся Всероссийской художественной выставке, внесшей в патриархальную столицу столько оживления и суеты. Для дебютирующего репортера при требовательной редакции это была лучшая
школа, отразившаяся на всей будущей моей деятельности.
На той же липе, в которой Яков устроил часовню, — Пашка вешал западни на чижей и синиц. Ему жилось тяжело, он похудел, осунулся. Бегать по двору ему было некогда: он целые дни работал у Перфишки, и только по праздникам, когда сапожник был пьян, товарищи
видели его. Пашка спрашивал их о том, что они учат в
школе, и завистливо хмурился, слушая их рассказы, полные сознанием превосходства над ним.
Лебедев. Понимаю, понимаю… (Торопливо смотрит на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай. Мне еще на освящение
школы ехать. (Идет к двери и останавливается.) Умная… Вчера стали мы с Шурочкой насчет сплетен говорить. (Смеется.) А она афоризмом выпалила: «Папочка, светляки, говорит, светят ночью только для того, чтобы их легче могли
увидеть и съесть ночные птицы, а хорошие люди существуют для того, чтобы было что есть клевете и сплетне». Каково? Гений! Жорж Занд!..
Школа все это во мне еще больше поддержала; тут я узнала, между прочим, разные социалистические надежды и чаяния и, конечно, всей душой устремилась к ним, как к единственному просвету; но когда вышла из
школы, я в жизни намека даже не стала замечать к осуществлению чего-нибудь подобного; старый порядок, я
видела, стоит очень прочно и очень твердо, а бойцы, бравшиеся разбивать его, были такие слабые, малочисленные, так что я начинала приходить в отчаяние.
Ахов. Ты-то знаешь, тебе пора знать; тоже школу-то
видела при покойном. Страх всякому человеку на пользу; оттого ты и умна. А вот молодые-то нынче от рук отбиваются. Ты свою дочь-то в страхе воспитывала?
Осторожность и загадочность — вот
школа, которую ты обязываешься пройти, если хочешь, чтобы в тебе воистину
видели «дирижирующий класс». Ибо обыватель простодушен и ежели
видит, что на него наступают с тем, чтобы горло ему перекусить, то уклоняется. Но когда его потихоньку неведомо где сосут, он только перевертывается.
В таком-то возбужденном состоянии я вышел из Палкина трактира и уже хотел направить шаги в свою квартиру, как вдруг
увидел идущего навстречу товарища по
школе.
Мы подошли к небольшому домику в три окна; небольшая полинявшая вывеска гласила, что здесь «Народная
школа». В передней нас встретил Евстигней, который сосредоточенно ковырял кочедыком лапоть; старик узнал меня и заковылял в небольшую комнату, откуда показалась Александра Васильевна.
Увидев меня, она улыбнулась и на мгновение отвернулась в сторону, чтобы вытереть набежавшую слезу.
Если мы забудем блестящий образ средних веков, как нам втеснила его романтическая
школа, мы
увидим в них противоречия самые страшные, примиренные формально и свирепо раздирающие друг друга на деле.
Кто благоговел пред Монархинею среди Ее пышной столицы и блестящих монументов славного царствования, тот любил и восхвалял Просветительницу отечества,
видя и слыша в стенах мирной хижины юного ученика градской
школы, окруженного внимающим ему семейством и с благородною гордостию толкующего своим родителям некоторые простые, но любопытные истины, сведанные им в тот день от своего учителя.
Увидев, что Петрусь, оголив свою бороду, начал обращение свое с нею как совершенный муж, коему — по словам батеньки разрешается на вся, он начал ее держать почти взаперти во все то время, пока панычи были в
школе, следовательно, весь день; а на ночь он запирал ее в комнате и бдел, чтобы никто не обеспокоил ее ночною порою.
Действие субботки мне не понравилось с первых пор. Я
видел тут явное нарушение условия маменькиного с паном Кнышевским и потому не преминул пожаловаться маменьке. Как же они чудно рассудили, так послушайте,"А что ж, Трушко! — сказали они, гладя меня по голове: — я не могу закона переменить. Жалуйся на своего отца, что завербовал тебя в эту дурацкую
школу. Там не только я, но и пан Кдышевский не властен ничего отменить. Не от нас это установлено".
Восхитительная музыка при моем завтраке так бы не усладила меня, как следующий рассказ бабуси:"Кушай, паныченько, кушай, не жалей матушкиного добра. Покушаешь это, я еще подам. Как
увидела я, что тебя хотят обидеть, так я и припрятала для тебя все лучшенькое. Так мне пани приказывала, чтоб ты не голодовал. Не тужи, если тебя не будут брать в
школу; я буду тебя подкармливать еще лучше, нежели их".
Пройти столько, сколько прошел бродяга,
видеть стольких людей, скольких он
видел, — это своего рода
школа, и она-то дала ему этот умный наблюдательный взгляд, эту немужицкую улыбку.
— Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днем с огнем поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться.
Школа, аптечки, книжки — все это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьезно подумать. Этак за книжками и аптечками и не
увидишь, как жизнь пройдет… Замуж нужно.
Он долго копался около тележки, завязывая вожжи за облучок, прежде чем войти в
школу, а проходя мимо одного окна,
увидел, что учитель ставит на полку какую-то толстую книжицу и улыбается, — едко так улыбается.
Какой отец, отпуская детей своих в
школу, учил их надеяться только на себя и на свои способности и труды, ставить выше всего науку, искать только истинного знания и в нем только
видеть свою опору и т. п.?
По выходкам Корепанова вы
видите, что он был в хорошей
школе, умеет зло от добра отличить и имеет понятие о настоящей нравственности.
Трилецкий. Когда я ехал к вам, в
школе ставни были наглухо закрыты. Должно быть, спит еще. Каналья человек! Я его сам давно уж не
видел.
Венгерович 2 (входя). Гм…
Школа, в которой вечно спит тот недоделанный мудрец… Спит он теперь по обыкновению или же бранится по обыкновению? (
Увидев Платонова.) Вот он, пустой и звонкий… Не спит и не бранится… Не в нормальном положении… (Ему.) Не спите еще?
Осип.
Видел всю эту материю, слышал! Глаза лопались, в ушах кто-то здоровенным молотком колотил! Всё слышал! Ну как его не убить, ежели хочется в клочки его разорвать, слопать… (Садится на насыпь задом к
школе.) Надо убить…
— Не говорится… вот вздор! Ты, я
вижу, все еще киснешь по поводу моего признания. Жалею, очень жалею, что сказал; с большим бы удовольствием поужинали, если б не этот проклятый мол… Да ты лучше не думай об этом, Василий Петрович, брось… А? Васенька, плюнь, право! Что ж делать, братец, не оправдал я надежд. Жизнь не
школа. Да я не знаю, долго ли и ты удержишься на своей стезе.
Моя тоска была вам на забаву,
Смеялись вы, — я слезы проливал, —
Но слез моих вам более не
видеть,
Я в
школе был и с горя поумнел.
— Итак, ваше преосвященство сами изволите
видеть! — пожал плечами Непомук. — Я говорил, что тут никакое послабление невозможно. Помилуйте, в этой
школе его Бог знает что делалось.
— Помилуйте! — волновался губернатор, — я из крайней необходимости учреждаю над
школой административный надзор, поручаю его человеку, лично известному мне своею благонамеренностью, человеку аттестованному с самой отличной стороны директором гимназии, человеку способному и прекрасному педагогу, а его преосвященство вмешивается в дело и
видит в этом распространение каких-то зловредных идей, а сам вступается за господина, который устраивает антиправительственные демонстрации!
С первого же дня, как Володя съехал на берег и вместе с обычным своим спутником, доктором, осматривал город, его поразила не столько деятельная жизнь города — он ведь
видел Лондон — и не громадные, многоэтажные отели, не роскошные здания
школ и училищ, не невиданное прежде зрелище переносных деревянных домов, не роскошь парков, садов и извозчичьих колясок, — его поразили люди в Америке: их упорная энергия, независимость и какая-то лихорадочно торопливая жажда завоевать жизнь, несмотря ни на какие препятствия.
— Эта аллея напоминает мне линейку, которой во время оно, в
школе, хлопали твоего отца по рукам, — сказал Цвибуш, стараясь
увидеть конец аллеи.