Неточные совпадения
— И
бабы рассказывают, как они сами
видели домовых.
— Я не думаю, а знаю; на это глаза есть у нас, а не у
баб. Я
вижу человека, который имеет намерения серьезные, это Левин; и
вижу перепела, как этот щелкопер, которому только повеселиться.
— Ах нет! — с досадой сказал Левин, — это лечение для меня только подобие лечения народа школами. Народ беден и необразован — это мы
видим так же верно, как
баба видит криксу, потому что ребенок кричит. Но почему от этой беды бедности и необразования помогут школы, так же непонятно, как непонятно, почему от криксы помогут куры на насести. Надо помочь тому, от чего он беден.
Он
увидел на месте, что приказчик был
баба и дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то есть вел аккуратно счет кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых
бабами, но не знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою.
В возок боярский их впрягают,
Готовят завтрак повара,
Горой кибитки нагружают,
Бранятся
бабы, кучера.
На кляче тощей и косматой
Сидит форейтор бородатый,
Сбежалась челядь у ворот
Прощаться с барами. И вот
Уселись, и возок почтенный,
Скользя, ползет за ворота.
«Простите, мирные места!
Прости, приют уединенный!
Увижу ль вас?..» И слез ручей
У Тани льется из очей.
Погодя немного минут,
баба в коровник пошла и
видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал на обрубок и хочет себе петлю на шею надеть;
баба вскрикнула благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он
видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна
баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Неприятно было тупое любопытство
баб и девок, в их глазах он
видел что-то овечье, животное или сосредоточенность полуумного, который хочет, но не может вспомнить забытое. Тугоухие старики со слезящимися глазами, отупевшие от старости беззубые, сердитые старухи, слишком независимые, даже дерзкие подростки — все это не возбуждало симпатий к деревне, а многое казалось созданным беспечностью, ленью.
— Помнишь Лизу Спивак? Такая спокойная, бескрылая душа. Она посоветовала мне учиться петь.
Вижу — во всех песнях
бабы жалуются на природу свою…
Кроме этого, он ничего не нашел, может быть — потому, что торопливо искал. Но это не умаляло ни женщину, ни его чувство досады; оно росло и подсказывало: он продумал за двадцать лет огромную полосу жизни, пережил множество разнообразных впечатлений,
видел людей и прочитал книг, конечно, больше, чем она; но он не достиг той уверенности суждений, того внутреннего равновесия, которыми, очевидно, обладает эта большая, сытая
баба.
— Устала я и говорю, может быть, грубо, нескладно, но я говорю с хорошим чувством к тебе. Тебя — не первого такого
вижу я, много таких людей встречала. Супруг мой очень преклонялся пред людями, которые стремятся преобразить жизнь, я тоже неравнодушна к ним. Я —
баба, — помнишь, я сказала: богородица всех религий? Мне верующие приятны, даже если у них религия без бога.
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу не очень ласково, а теперь говорила с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на человека, не нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он
видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой
бабы куриные яйца, брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал в карман, приговаривая по-татарски...
В голове еще шумел молитвенный шепот
баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он
видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав край, пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь к изображениям святых.
Бальзаминова. Погоди! Сначала я
вижу мост, и на мосту сидят всё
бабы с грибами и с ягодами…
— Какая хозяйка? Кума-то? Что она знает?
Баба! Нет, ты поговори с ее братом — вот
увидишь!
— Садовник спал там где-то в углу и будто все
видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная
баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто поверит! я первая говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились? перестаньте. Я велю еще подать вина!
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один
Баба и другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали
видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора на письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «
увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
Тут же встретила нас и его жена, каначка, седая, смуглая, одетая в синее бумажное платье, с платком на голове, как наши
бабы. Особо выстроена была тоже хижина, где эта чета обедала: по крайней мере, заглянув, я
видел там посуду, стол и разную утварь. Две собаки, с повисшими хвостами и головами, встретили тоже нас.
«Это все и у нас
увидишь каждый день в любой деревне, — сказал я барону, — только у нас, при таком побоище, обыкновенно
баба побежит с кочергой или кучер с кнутом разнимать драку, или мальчишка бросит камешком». Вскоре белый петух упал на одно крыло, вскочил, побежал, хромая, упал опять и наконец пополз по арене. Крыло волочилось по земле, оставляя дорожку крови.
Бабa не пил совсем вина: он сказал, что постоянно страдает головною болью и «оттого, — прибавил он, — вы
видите, что у меня не совсем гладко выбрита голова».
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу, и Нехлюдов
видел, как этот старик, сняв свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго не мог влезть от кандалов, мешавших поднять слабую старческую закованную ногу, и как сидевшая уже на телеге
баба помогла ему, втащив его за руку.
— Матушка ты наша, Надежда Васильевна, — говорила одна сгорбленная старушка, — ты поживи с нами подоле, так ее своими глазыньками
увидишь. Мужику какое житье: знает он свою пашню да лошадь, а
баба весь дом везет, в поле колотится в страду, как каторжная, да с ребятишками смертыньку постоянную принимает.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они мне и прислуживали,
бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит на меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ,
вижу, есть нерешительность.
Видишь, как это: «Жила-была одна
баба злющая-презлющая и померла.
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но как-то вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял у дверей и то и дело сторожился и оглядывался, давая дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне
увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую
бабу. Вдруг застучала телега и остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
— Покойников во всяк час
видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого
увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году
баба Ульяна на паперть ходила.
Бабы Василиса и Лукерья сказали, что Дубровского и Архипа-кузнеца
видели они за несколько минут перед пожаром.
— Ступай, голубчик, погуляй! — говорила она ласково, — по палисадничку поброди, по рощице. Если
увидишь баб-грибниц — гони!
Поначалу, как его в старосты определили, только, бывало, и
видишь: идет Федот и
бабу с мешочком с колосьями или с пушниной на конюшню ведет.
— Помилуй, пан голова! — закричали некоторые, кланяясь в ноги. —
Увидел бы ты, какие хари: убей бог нас, и родились и крестились — не видали таких мерзких рож. Долго ли до греха, пан голова, перепугают доброго человека так, что после ни одна
баба не возьмется вылить переполоху.
— Что ж, разве я лгунья какая? разве я у кого-нибудь корову украла? разве я сглазила кого, что ко мне не имеют веры? — кричала
баба в козацкой свитке, с фиолетовым носом, размахивая руками. — Вот чтобы мне воды не захотелось пить, если старая Переперчиха не
видела собственными глазами, как повесился кузнец!
Да вот лучше: когда
увидите на дворе большой шест с перепелом и выйдет навстречу вам толстая
баба в зеленой юбке (он, не мешает сказать, ведет жизнь холостую), то это его двор.
— Это я, моя родная дочь! Это я, мое серденько! — услышала Катерина, очнувшись, и
увидела перед собою старую прислужницу.
Баба, наклонившись, казалось, что-то шептала и, протянув над нею иссохшую руку свою, опрыскивала ее холодною водою.
— Я
вижу уже по глазам, что ты козак — не
баба.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна
баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы
увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Аграфена
видела, что матушка Енафа гневается, и всю дорогу молчала. Один смиренный Кирилл чувствовал себя прекрасно и только посмеивался себе в бороду: все эти
бабы одинаковы, что мирские, что скитские, и всем им одна цена, и слабость у них одна женская. Вот Аглаида и глядеть на него не хочет, а что он ей сделал? Как родила в скитах, он же увозил ребенка в Мурмос и отдавал на воспитанье! Хорошо еще, что ребенок-то догадался во-время умереть, и теперь Аглаида чистотою своей перед ним же похваляется.
— Я?.. Как мне не плакать, ежели у меня смертный час приближается?.. Скоро помру. Сердце чует… А потом-то што будет? У вас, у
баб, всего один грех, да и с тем вы не подсобились, а у нашего брата мужика грехов-то тьма… Вот ты пожалела меня и подошла, а я што думаю о тебе сейчас?.. Помру скоро, Аглаида, а зверь-то останется… Может, я
видеть не могу тебя!..
Прослезился и Петр Елисеич, когда с ним стали прощаться мужики и
бабы. Никого он не обидел напрасно, — после старого Палача при нем рабочие «свет
увидели». То, что Петр Елисеич не ставил себе в заслугу, выплыло теперь наружу в такой трогательной форме. Старый Тит Горбатый даже повалился приказчику в ноги.
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего не
видит и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную
бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
Странно то, что он в толстой своей
бабе видит расстроенное здоровье и даже нервические припадки, боится ей противоречить и беспрестанно просит посредничества; а между тем
баба беснуется на просторе; он же говорит: «Ты
видишь, как она раздражительна!» Все это в порядке вещей: жаль, да помочь нечем.
— Не
вижу я в нем ума. Что за человек, когда
бабы в руках удержать не умеет.
Изредка езжал я с отцом в поле на разные работы,
видел, как полют яровые хлеба: овсы, полбы и пшеницы;
видел, как крестьянские
бабы и девки, беспрестанно нагибаясь, выдергивают сорные травы и, набрав их на левую руку целую охапку, бережно ступая, выносят на межи, бросают и снова идут полоть.
Я стал на тротуаре против ворот и глядел в калитку. Только что я вышел,
баба бросилась наверх, а дворник, сделав свое дело, тоже куда-то скрылся. Через минуту женщина, помогавшая снести Елену, сошла с крыльца, спеша к себе вниз.
Увидев меня, она остановилась и с любопытством на меня поглядела. Ее доброе и смирное лицо ободрило меня. Я снова ступил на двор и прямо подошел к ней.
Не далее как четверть часа тому назад я ехал по деревенской улице,
видел пламя топящихся печей,
видел мужиков, обряжающих дровни (некоторые даже шапки сняли, завидев меня),
баб, спешащих к колодцу, и был уверен, что все это означает «согласны».
— Ах, какая ты недотрога!.. — с улыбкой проговорила Раиса Павловна. — Не нужно быть слишком застенчивой. Все хорошо в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада, что приедет к нам Лаптев? Да?.. Ведь в семнадцать лет жить хочется, а в каком-нибудь Кукарском заводе что могла ты до сих пор
видеть, — ровно ничего! Мне, старой
бабе, и то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею да в воду.
Змеищев. Знаю, знаю; я сегодня
видел твою невесту: хорошенькая. Это ты хорошо делаешь, что женишься на хорошенькой. А то вы, подьячие, об том только думаете, чтоб
баба была; ну, и наплодите там черт знает какой чепухи.
— Ну, — сказал он под конец, —
вижу, что и подлинно я стар стал, а пуще того вам не угоден… Знаю я, знаю, чего тебе хочется, отец Мартемьян! К
бабам тебе хочется, похоть свою утолить хощешь у сосуда дьявольского… Коли так, полно вам меня настоятелем звать; выбирайте себе другого. Только меня не замайте, Христа ради, дайте перед бога в чистоте предстать!
Ижбурдин. А кто его знает! мы об таком деле разве думали? Мы вот
видим только, что наше дело к концу приходит, а как оно там напредки выдет — все это в руце божией… Наше теперича дело об том только думать, как бы самим-то нам в мире прожить, беспечальну пробыть. (Встает.) Одначе, мы с вашим благородием тутотка забавляемся, а нас, чай, и
бабы давно поди ждут… Прощенья просим.
—
Видел. Года два назад масло у них покупал, так всего туточка насмотрелся. На моих глазах это было: облютела она на эту самую на Оринушку… Ну, точно,
баба, она ни в какую работу не подходящая, по той причине, что убогая — раз, да и разумом бог изобидел — два, а все же християнский живот, не скотина же… Так она таскала-таскала ее за косы, инно жалость меня взяла.
Ну, это, говорит, много: неравно облопаешься: ты, мол, и без того три дня у нас тутотка живешь, всю снедь от нас тащишь, так, по этому судя, и полторы сотни тебе за глаза будет…"Только он было ее и застращивать, и просить примался — уперлась
баба, да и вся недолга, а без ее, то есть, приказу
видит, что ему никакого дела сделать нельзя.