Любовь принесла поднос с водкой и закуской, он выпил сразу три рюмки и опьянел. Он не любил пить, ему не нравился вкус водки, и не удовлетворяло её действие — ослабляя тело, хмель не
убивал памяти, а только затемнял её, точно занавешивая происходящее прозрачным пологом.
Неточные совпадения
— Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я, вот как и вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная
память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не
убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы
убил.
Дама призналась Ятвасу в любви и хотела подарить ему на
память чугунное кольцо, но по этому кольцу Ятвас узнает, что это была родная сестра его, с которой он расстался еще в детстве: обоюдный ужас и — после того казак уезжает на Кавказ, и там его
убивают, а дама постригается в монахини.
Она не
убила его, задев лишь на лету концом по шее, но поприще Андрея Антоновича кончилось, по крайней мере у нас; удар сбил его с ног, и он упал без
памяти.
Я стал припоминать и с помощью неимоверных усилий успел составить нечто целое из уцелевших в моем мозгу обрывков. Да, мы отправились сначала к Балабину, потом к Палкину, оттуда к Шухардину и, наконец, в «Пекин». Но тут нить воспоминаний оборвалась. Не украли ли мы в «Пекине» серебряную ложку? не
убили ли мы на скорую руку полового? не вели ли нас на веревочке? — вот этого-то именно я и не мог восстановить в своей
памяти.
Вначале даже радостно было: зашумел в становище народ, явилось дело и забота, время побежало бездумно и быстро, но уже вскоре закружилась по-пьяному голова, стало дико, почти безумно. Жгли,
убивали — кого, за что? Опять кого-то жгли и
убивали: и уже отказывалась
память принимать новые образы убитых, насытилась, жила старыми.
Петр. Пошел прочь! (Садится у печи.) Только б мне добраться, кто это тебе насказал, уж не увернулся бы у меня, задал бы я ему
память. Васька, что ли?
Убью я его!
— Хоть
убей, не помню! — проговорил я, изо всех сил напрягая
память. — Не помню! Вы говорите «рассвирепев»… В пьяном виде я бываю непростительно мерзок!
— Ах, Нюта, Нюта! Если б у людей не было
памяти! — сокрушенно вздохнул он, понемногу приходя в себя. — Как вспомню, я с ума схожу!.. За что ты
убила меня? что я сделал тебе? А вы! — обратился он к Полоярову. — Я принимал вас в дом к себе как честного человека, а вы вот чем отплатили!.. Спасибо вам, господин Полояров!.. И тебе спасибо, дочка!
Если бы этот человек
убил себя в Москве или где-нибудь под Москвой и пришлось бы вести следствие, то там это было бы интересно, важно и, пожалуй, даже было бы страшно спать по соседству с трупом; тут же, за тысячу верст от Москвы, всё это как будто иначе освещено, всё это не жизнь, не люди, а что-то существующее только «по форме», как говорит Лошадин, всё это не оставит в
памяти ни малейшего следа и забудется, едва только он, Лыжин, выедет из Сырни.
Князь Холмский, о котором рассказывали, что он сдирал кожу с неприятельских воинов и собственною рукою
убивал своих за грабеж, был чувствителен к добру, ему оказанному. Он не принял назад жуковины и просил лекаря оставить ее у себя на
память великодушного поступка. Перстень, по металлу, не имел высокой цены, и Антон не посмел отказать.
— А то, что сказал. Ты думаешь, что все слепцы и не видят, что ты, считаясь женихом младшей сестры, без
памяти влюблен в старшую и не можешь даже этого скрыть. Княжна Лидия Дмитриевна в невинности своей чистой души безусловно верит тебе. Берегись, чтобы у нее не открылись глаза. Она слишком сильно тебя любит — это открытие может
убить ее.