Неточные совпадения
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался прав: через двенадцать дней жена доктора умерла, а Дронов
по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и
убилась. В день похорон, утром, приехал отец, он говорил речь над могилой докторши и плакал. Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
— А брат и воспитанник мой, Саша, пошел, знаете, добровольцем на войну, да
по дороге выпал из вагона,
убился.
С полгода
по смерти Обломова жила она с Анисьей и Захаром в дому,
убиваясь горем. Она проторила тропинку к могиле мужа и выплакала все глаза, почти ничего не ела, не пила, питалась только чаем и часто
по ночам не смыкала глаз и истомилась совсем. Она никогда никому не жаловалась и, кажется, чем более отодвигалась от минуты разлуки, тем больше уходила в себя, в свою печаль, и замыкалась от всех, даже от Анисьи. Никто не знал, каково у ней на душе.
Бабушка погружалась в свою угрюмость, Вера тайно
убивалась печалью, и дни проходили за днями. Тоска Веры была постоянная, неутолимая, и печаль Татьяны Марковны возрастала
по мере того, как она следила за Верой.
Понаслаждался, послушал, как дамы
убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы
убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах,
по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние, оно и при моей-то жизни было больше ее, чем мое: у ее матери был капитал, у меня мало; конечно, я из каждого рубля сделал было двадцать, значит, оно, с другой стороны, было больше от моего труда, чем
по наследству; и много же я трудился! и уменье какое нужно было, — старик долго рассуждал в этом самохвальном тоне, — потом и кровью, а главное, умом было нажито, — заключил он и повторил в заключение предисловие, что такой удар тяжело перенести и что если б еще да Катя этим
убивалась, то он бы, кажется, с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика, поддерживает.
— Милый, милый! — шептала она в исступлении, закрывая глаза. — Только один раз. Разве та, другая, умеет любить? А я-то тосковала
по нем, я-то
убивалась!
Да и какие деньги у бабы, которая сидит все дома и
убивается по домашности да с ребятишками.
— Перестань убиваться-то, — ласково уговаривал жену Акинфий Назарыч. — Москва слезам не верит… Хорошая-то родня
по хорошим, а наше уж такое с тобой счастье.
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да
убиваться, как
по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел старухе радость.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его
по имени, — что вы его не убили, а сам он
убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
Кормилицу мою, семидесятилетнюю старуху Домну, бог благословил семейством. Двенадцать человек детей у нее, всё — сыновья, и все как на подбор — один другого краше. И вот, как только, бывало, пройдет в народе слух о наборе, так старуха начинает тосковать. Четырех сынов у нее в солдаты взяли, двое послужили в ополченцах. Теперь очередь доходит до внуков. Плачет старуха,
убивается каждый раз, словно
по покойнике воет.
— Виноват, — говорит, — Семен Акимыч, не погубите! Я, то есть, единственно
по сердоболию; вижу, что дама образованная
убивается, а оне… вот и письма-с!.. Думал я, что оне одним это разговором, а теперь видел сам, своими глазами видел!..
—
Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили
по степи, спрашивали у всех. Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя
убивалась! Вы ей портмонетик дорогой подарили, так она его на шее носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Он опять начал большими шагами ходить
по комнате,
убиваясь, страдая и не чувствуя, как лицо его покрывается каплями пота.
«Скажите, пожалуйста, тетушка, как могли вы так
убиваться по Михайле Максимовиче?
Ему только жалко было смотреть, как она
убивалась понапрасну, и он старался ее утешить, говоря, что, слава богу, всё кончилось благополучно, что они к этому привыкли, что завтра батюшка проснется весел, простит сестрицу Александру Степановну, что всё пойдет по-прежнему прекрасно.
— Пан-ымаешь, вниз головой со скалы, в кусты нырнул, загремел
по камням, сам, сам слышал… Меня за него чуть под суд не отдали… Приказано было мне достать его живым или мертвым… Мы и мертвого не нашли… Знаем, что
убился, пробовал спускаться, тело искать, нельзя спускаться, обрыв, а внизу глубина, дна не видно… Так и написали в рапорте, что
убился в бездонной пропасти… Чуть под суд не отдали.
Эта же молодая и попрощалась-то совсем не так, как другие девки: как повалилась спервака отцу в ноги, так тут и осталась, и не то чтобы причитала, как водится
по обычаю, — слова не вымолвит, только
убивается; взвыла на весь двор, на всю избу, ухватила старика своего за ноги, насилу отняли: водой отливали!
Курослепов. Да? Горами… Вы вчера нам тут проповедывали, что у тятеньки вам не в пример лучше, что там оченно
по вас
убиваются; так уж вы теперича к нему поступайте!
Матрена. Там меня любили, там нежили, там и
по сю пору обо мне
убиваются.
Кручинина (садится у стола). Какое злодейство, какое злодейство! Я тоскую об сыне,
убиваюсь; меня уверяют, что он умер; я обливаюсь слезами, бегу далеко, ищу
по свету уголка, где бы забыть свое горе, а он манит меня ручонками и кличет: мама, мама! Какое злодейство! (Рыдая, опускает голову на стол.)
Этими словами слепой старик точно придавил вратаря. Полуект Степаныч узнал его: это был тот самый Брехун, который сидел на одной цепи с дьячком Арефой. Это открытие испугало воеводу, да и речи неподобные болтает слепой бродяга. А сердце так и захолонуло, точно кто схватил его рукой…
По каком ясном соколе
убивается красная пташка?.. Боялся догадаться старый воевода, боялся поверить своим ушам…
На другой день взяли Настю к допросу; после нее допрашивали Степана. Они оба разбились в показаниях, и еще через день их перевели в острог. Идучи с Степаном, Настя уговаривала его не
убиваться, но он совсем был как в воду опущенный и даже не обращал на нее никакого внимания. Это больше всего огорчало Настю, и она не знала ни дня, ни ночи покоя и недели через две
по прибытии в острог родила недоношенного, но живого ребенка. Дитя было мальчик.
Иногда травят утятниками молодых тетеревов, но для того необходимо, чтобы выводка находилась в чистом поле; травить же в редколесье неудобно, потому что ястреб может
убиться об дерево, чего он сам
по инстинкту так боится, что, бросившись за тетеревенком и увидя перед собой даже редкие деревца, сейчас взмоет кверху или возьмет в сторону.
— Отчего ж я этого, Сережа, не чувствовала, что ты
по мне
убиваешься? Это ведь, говорят, чувствуют. Сергей промолчал.
Ужас, как они
убивались по батеньке!
Когда же пани подпрапорная так плачут и
убиваются, то неужели так действуют по-пустому?
— А там и чаще! Пешком уж стал захаживать и подарки носить. А уж я-то на порог сунуться не смею: вдруг я туда, а генерал там сидит…
Убиваюсь… Вот однажды иду с должности мимо одного дома, где студент этот, учитель, квартировал, — жил он во флигелечке, книгу сочинял да чучелы делал. Только гляжу, сидит на крылечке, трубочку сосет. И теперь, сказывают, в чинах уже больших
по своей части, а все трубки этой из рта не выпускает… Странный, конечно, народ — ученые люди…
—
Убился…
убился из ружья! Ползает
по полу, а кровь так и льётся, так и льётся… Пустите вы меня…
При деньгах, так запотроев много, а нет, так денек-другой в кухне и огня не разводят: готовить нечего; сами куда-нибудь в гости уедут, а старушка дома сидит и терпит; но, как я,
по моему глупому разуму, думаю, так оне и этим бы не потяготились, тем, что теперь, как все это на наших глазах, так оне в разлуке с ним больше
убиваются.
Когда Марья Гавриловна воротилась с Настиных похорон, Таня узнать не могла «своей сударыни». Такая стала она мрачная, такая молчаливая. Передрогло сердце у Тани. «Что за печаль, — она думала, — откуда горе взялось?.. Не
по Насте же сокрушаться да тоской
убиваться… Иное что запало ей нá душу».
Но тут вдруг ему вспомнились рассказы Снежковых про дочерей Стужина. И мерещится Патапу Максимычу, что Михайло Данилыч оголил Настю чуть не до пояса, посадил боком на лошадь и возит
по московским улицам… Народ бежит, дивуется… Срам-от, срам-от какой… А Настасья плачет,
убивается, неохота позор принимать… А делать ей нечего: муж того хочет, а муж голова.
Обобрали беднягу, как малинку, согнуло горе старика, не глядел бы на вольный свет, бежал бы куда из дому: жена воет не своим голосом,
убивается; дочери ревут, причитают над покраденными сарафанами, ровно
по покойникам.
— Совесть-то есть, аль на базаре потерял? — продолжала Фленушка. — Там
по нем тоскуют, плачут,
убиваются, целы ночи глаз не смыкают, а он еще спрашивает… Ну, парень, была бы моя воля, так бы я тебя отделала, что до гроба жизни своей поминать стал, — прибавила она, изо всей силы колотя кулаком
по Алексееву плечу.
— Плачет,
убивается, — отвечала Дарья Сергевна. — Да как и не
убиваться, Герасим Силыч, девушка молоденькая, никаких делов не знает, а тут еще
по приезде-то всего каких-нибудь полчаса родителя в живых видела. Пошли отдохнуть с дороги, а тут и приключилась беда. Без памяти теперь лежит, сердечная, сиротка наша бедная, горемычная.
— Так и сказал, — ответила Аграфена Петровна. — Терзается,
убивается, даже рыдает навзрыд. «Один, — говорит, — свет, одна услада мне в жизни была, и ту
по глупости своей потерял». В последний раз, как мы виделись, волосы даже рвал на себе… Да скажи ты мне, Дуня,
по истинной правде, не бывало ль прежде у вас с ним разговоров о том, что ты ему
по душе пришлась? Не сказывал ли он тебе про свои намеренья?
— Как «что за невеста»?.. Отлынивать вздумал, отрекаться?.. Нет, брат, шалишь — этого нельзя, — весело смеясь, говорил Дмитрий Петрович. —
По нем тоскуют,
убиваются, ждут его не дождутся, а он: «Что за невеста?» Завтра же нажалуюсь на тебя Лизавете Зиновьевне.
Бьется сердце
по тебе,
убивается, и некому успокоить меня, утешити!..
— Стало, все и будет по-хорошему, — молвил Марко Данилыч. — На Бога, матушка, поло́жишься, так не обложишься. Господь-от ведь все к лучшему строит, стало быть, плакать да
убиваться вам тут еще нечего. Может, еще лучше будет вам.
Долго, до самой полночи ходил он
по комнате, думал и сто раз передумывал насчет тюленя. «Ну что ж, — решил он наконец, — ну
по рублю продам, десять тысяч убытку, опричь доставки и других расходов;
по восьми гривен продам — двадцать тысяч убытку.
Убиваться не из чего — не
по миру же, в самом деле, пойду!.. Барышу наклад родной брат, то один, то другой на тебя поглядит… Бог даст, поправимся, а все-таки надо скорей с тюленем развязаться!..»
— Полно, родная, перестань
убиваться, — любовно молвил он ей, положив руку на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а на него уповай. Снова пошлет он тебе и хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с небесной милостью. Для того и не моги отчаиваться, не смей роптать. То знай, что на каждого человека Бог
по силе его крест налагает.
Как он, — этот вековечный он всех милых дев, — бросил ее; как она
по нем плакала и
убивалась, и как потом явилось оно — также вековечное и неизбежное третье, возникшее от любви двух существ, как это оно было завернуто в пеленку и одеяльце… все чистенькое-пречистенькое… и отнесено в Воспитательный дом с ноготочками, намеченными лаписом, и как этот лапис был съеден светом, и как потом и само онотоже будет съедено светом и пр., и пр.
Александра Ивановна выскользнула из-за занавесы и, тщательно притворив дверь в комнату больной, открыла настежь окно и в немом ужасе прислушивалась к неописуемому реву и треску, который несся
по лесу. Ей смутно представлялись слышанные полуслова и полунамеки; она не могла дать себе отчета, долго ли пробыла здесь, как вдруг увидала бегущую изо всех сил
по дому человеческую фигуру с криком: «
Убился, упал с моста… наповал убит!»
Говорили, что покойник, выйдя из дому, позвал своего мальчика, сел на дрожки и поехал
по направлению к горящей фабрике, где ему лежала дорога домой, и благополучно достиг узкого моста через крутой, глубочайший овраг, усеянный острыми камнями. Но здесь лошадь его чего-то испугалась, взвилась на дыбы, кинулась в сторону; перила ее не удержали, и она слетела вниз и
убилась, и убила и седоков.
Умри тетя Павла — она не стала бы долго плакать!.. Да и
по ком она
убивалась бы?.. Ей часто кажется, что она «сушка», — так в институте звали тех, у кого сердца нет или очень мало.
В то время как мы ждали ее, мы много и
по душе говорили со Степаном. Он мне сознался, что сильно пьет, что его неудержимо тянет к вину, что иногда в бараке он не мог преодолеть искушения и пил спирт из спиртовки. С любопытством спрашивал меня, зачем я так
убивался на работе, когда начальство за мною не смотрело… А я спрашивал...
— Да чего
убиваться? Ведь не вернешь. Снявши голову,
по волосам не плачут… — махнула рукой Марья Петровна и ушла на кухню.
«Посмотрим, посмотрим на красавицу, на тихоню; воды не замутит, а
по мальчишке плачет,
убивается… Посмотрим, что она скажет, чем объяснит…» — злобно думала Салтыкова.
— Уж не знаю, матушка, что и подумать, барин такой нежный, ласковый, так
по дочке и жене
убивается, что ума я не приложу, не она ли сама всему этому причина: известно, баба, кошечкой прикидывается, а сама зверь зверем…