Неточные совпадения
В сей утомительной прогулке
Проходит час-другой, и вот
У Харитонья в переулке
Возок пред домом у ворот
Остановился. К старой
тетке,
Четвертый год больной в чахотке,
Они приехали теперь.
Им настежь отворяет дверь,
В очках, в изорванном кафтане,
С чулком в руке, седой калмык.
Встречает их в гостиной крик
Княжны, простертой на диване.
Старушки с
плачем обнялись,
И восклицанья полились.
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось, слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от слез лицо
тетки и безмолвный, судорожный
плач подруги…»
Я помню, что, когда уехали последние старшие дети, отъезд этот произвел на меня гнетущее впечатление. Дом вдруг словно помертвел. Прежде хоть
плач слышался, а иногда и детская возня; мелькали детские лица, происходили судбища, расправы — и вдруг все разом опустело, замолчало и, что еще хуже, наполнилось какими-то таинственными шепотами. Даже для обеда не раздвигали стола, потому что собиралось всего пять человек: отец, мать, две
тетки и я.
Но через некоторое время мы, дети, стали замечать, что наша жизнерадостная
тетка часто приходит с заплаканными глазами, запирается с моей матерью в комнате, что-то ей рассказывает и
плачет.
Заплакали дети, отчаянно закричала беременная
тетка Наталья; моя мать потащила ее куда-то, взяв в охапку; веселая рябая нянька Евгенья выгоняла из кухни детей; падали стулья; молодой широкоплечий подмастерье Цыганок сел верхом на спину дяди Михаила, а мастер Григорий Иванович, плешивый, бородатый человек в темных очках, спокойно связывал руки дяди полотенцем.
Говоря этим высоким слогом, слово за слово, он добрался наконец до слова: супружество. Юлия вздрогнула, потом
заплакала. Она подала ему руку с чувством невыразимой нежности и признательности, и они оба оживились, оба вдруг заговорили. Положено было Александру поговорить с
теткой и просить ее содействия в этом мудреном деле.
Чуть-чуть подождал, вижу: бежит Луиза, так и бросилась мне на шею, сама
плачет: «Всему я, говорит, виновата, что
тетки послушалась».
— Да, голубушка! — отвечал спокойно Кирша. — Не за свое ремесло ты принялася, да и за выучку больно дешево
платишь. Нет,
тетка, одним штофом наливки и пирогом не отделаешься.
Тетка Анна, несмотря на всегдашнюю хлопотливость свою и вечную возню с горшками, уже не в первый раз замечала, что хозяйка приемыша была невесела; разочка два приводилось даже видеть ей, как сноха втихомолку
плакала. «Знамо, не привыкла еще, по своей по девичьей волюшке жалится! Помнится, как меня замуж выдали, три неделюшки голосила… Вестимо, жутко; а все пора бы перестать. Не с злодеями какими свел господь; сама, чай, видит… Что плакать-то?» — думала старушка.
— И то, батюшка, я и сама так-то мерекаю… О-ох!.. Лепешечек напеку ему, сердечному… о-о-ох! — заботливо прошептала
тетка Анна, утирая рукавом слезы и вздыхая в несколько приемов, как вздыхают обыкновенно бабы, которые долго и горько
плакали.
Тетка Анна и Дуня
плакали навзрыд. Дедушка Кондратий давно уже не
плакал: все слезы давно уже были выплаканы; но тоска, изображавшаяся на кротком лице его, достаточно свидетельствовала о скорбных его чувствах. Один приемыш казался спокойным. Он стоял, склонив голову; ни одна черта его не дрогнула во все продолжение предшествовавшей речи.
Тетка пошла в гостиную и посмотрела за шкап: хозяин не скушал куриной лапки, она лежала на своем месте, в пыли и паутине. Но
Тетке было скучно, грустно и хотелось
плакать. Она даже не понюхала лапки, а пошла под диван, села там и начала скулить тихо, тонким голоском...
Мы видели, какие печальные обстоятельства встретили Бешметева на родине, видели, как приняли родные его намерение уехать опять в Москву; мать
плакала,
тетка бранилась; видели потом, как Павел почти отказался от своего намерения, перервал свои тетради, хотел сжечь книги и как потом отложил это, в надежде, что мать со временем выздоровеет и отпустит его; но старуха не выздоравливала; герой мой беспрестанно переходил от твердого намерения уехать к решению остаться, и вслед за тем тотчас же приходила ему в голову заветная мечта о профессорстве — он вспоминал любимый свой труд и грядущую славу.
Настя. Тетенька, милая! (Громко). Модест Григорьич! (Анне). Не
плачьте, божья воля, не
плачьте! Ах! (Обнимает
тетку). Я живу, я живу! Не надо хоронить меня! Тетенька, милая!
Толпа баб, разных кумушек,
теток, золовок и своячениц, окружала Акулину. Сиротка сидела на лавочке посередь избы, с повязкою на голове, в новой белой рубашке, в новых котах, и разливалась-плакала. Собравшиеся вокруг бабы, казалось, истощили все свое красноречие, чтоб утешить ее.
Наконец не выдержал он, зашел раз в избу к Надёжиной
тетке, горько
заплакал перед Надёжей, а она только и могла сказать ему: «Ты забудь, что я на свете живу, не томи, не мучь меня, желанный!..» Тут вломилась вдруг в избу жена Ивана, следившая за мужем, началась горячая перебранка...
Пишет
тетка, что так и так, им, по ихним делам, нужно триста целковых, и просит, чтобы не отказал в ихней нужде, а что после они
заплатят.
Дивится не надивуется на свою «сударыню» Таня… «Замуж волей-охотой идет, а сама с утра до ночи
плачет… Неспроста это, тут дело не чисто — враг-лиходей напустил «притку-присуху»… Не властнá, видно, была сурочить ее
тетка Егориха… Враг-лиходей сильнее ее…»
Хотел было Абрам
заплатить за квас, но
тетка Арина, сколь ни жадна была, удивленными глазами поглядела, поглядела и такое слово промолвила: «Никак ты, Силыч, в разуме рехнулся с радости-то?
Лара вздохнула и, оборотясь к образу, тихо стала на колени и
заплакала и молилась, молилась словами
тетки, и вдруг потеряла их. Это ее удивило и рассердило. Она делала все усилия поймать оборванную мысль, но за стеной ее спальни, в зале неожиданно грянул бальный оркестр.
Передавали ему, что во время попойки он оскорблял друзей, а дома обижал
тетку, которая
плакала и говорила, что не выдержит такой жизни и удавится, и мучил собаку за то, что она не идет к нему ласкаться.
И он боялся, что подумает
тетка о нем, серьезном человеке, услышав, что он
плачет о собаке.