Неточные совпадения
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же
реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно
темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и
рекам сухого тростника, и
темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летали по
темному небу.
Темное небо уже кипело звездами, воздух был напоен сыроватым теплом, казалось, что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса. В густой темноте за
рекою вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся в костер и осветил маленькую, белую фигурку человека. Мерный плеск воды нарушал безмолвие.
Тени колебались, как едва заметные отражения осенних облаков на
темной воде
реки. Движение тьмы в комнате, становясь из воображаемого действительным, углубляло печаль. Воображение, мешая и спать и думать, наполняло тьму однообразными звуками, эхом отдаленного звона или поющими звуками скрипки, приглушенной сурдинкой. Черные стекла окна медленно линяли, принимая цвет олова.
Впереди него, из-под горы, вздымались молодо зеленые вершины лип, среди них неудачно пряталась золотая, но полысевшая голова колокольни женского монастыря; далее все обрывалось в голубую яму, — по зеленому ее дну, от города, вдаль, к
темным лесам, уходила синеватая
река. Все было очень мягко, тихо, окутано вечерней грустью.
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а
река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в
темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с
реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам
река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки; вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье и круглых,
темных очках играла на пианино «Молитву девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень.
Быстро
темнело. В синеве, над
рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились в
темной воде масляными каплями. На даче Алины зажгли огни в двух окнах, из
реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
На Сенатской площади такие же опаловые пузыри освещали
темную, масляно блестевшую фигуру буйного царя, бронзовой рукою царь указывал путь на Запад, за широкую
реку; над
рекою туман был еще более густ и холодней. Клим почувствовал себя обязанным вспомнить стихи из «Медного всадника», но вспомнил из «Полтавы...
Он сидел на чугунной скамье, лицом к
темной, пустынной
реке, вода ее тускло поблескивала, точно огромный лист кровельного железа, текла она лениво, бесшумно и казалась далекой.
Красавина. Ехала селами, городами,
темными лесами, частыми кустами, быстрыми
реками, крутыми берегами; горлышко пересохло, язык призамялся.
— Потом, надев просторный сюртук или куртку какую-нибудь, обняв жену за талью, углубиться с ней в бесконечную,
темную аллею; идти тихо, задумчиво, молча или думать вслух, мечтать, считать минуты счастья, как биение пульса; слушать, как сердце бьется и замирает; искать в природе сочувствия… и незаметно выйти к речке, к полю…
Река чуть плещет; колосья волнуются от ветерка, жара… сесть в лодку, жена правит, едва поднимает весло…
Мая извивается игриво, песчаные мели выглядывают так гостеприимно, как будто говорят: «Мы вас задержим, задержим»; лес не
темный и не мелкий частокол, как на болотах, но заметно покрупнел к
реке; стал чаще являться осинник и сосняк. Всему этому несказанно обрадовался Иван Григорьев. «Вон осинничек, вон соснячок!» — говорил он приветливо, указывая на знакомые деревья. Лодка готова, хлеб выпечен, мясо взято — едем. Теперь платить будем прогоны по числу людей, то есть сколько будет гребцов на лодках.
Вместе с нею попали еще две небольшие рыбки: огуречник — род корюшки с
темными пятнами по бокам и на спине (это было очень странно, потому что идет она вдоль берега моря и никогда не заходит в
реки) и колюшка — обитательница заводей и слепых рукавов, вероятно снесенная к устью быстрым течением
реки.
Над землей, погруженной в ночную тьму, раскинулся
темный небесный свод с миллионами звезд, переливавшихся цветами радуги. Широкой полосой, от края до края, протянулся Млечный Путь. По ту сторону
реки стеной стоял молчаливый лес. Кругом было тихо, очень тихо…
Долина
реки Литянгоу какая-то странная — не то поперечная, не то продольная. Местами она расширяется до 1,5 км, местами суживается до 200 м. В нижней части долины есть много полян, засоренных камнями и непригодных для земледелия. Здесь часто встречаются горы и кое-где есть негустые лиственные леса. Чем выше подниматься по долине, тем чаще начинают мелькать
темные силуэты хвойных деревьев, которые мало-помалу становятся преобладающими.
Какая-то
темная масса двигалась около
реки.
Перед сумерками я еще раз сходил посмотреть на воду. Она прибывала медленно, и, по-видимому, до утра не было опасения, что
река выйдет из берегов. Тем не менее я приказал уложить все имущество и заседлать мулов. Дерсу одобрил эту меру предосторожности. Вечером, когда
стемнело, с сильным шумом хлынул страшный ливень. Стало жутко.
Следующий день был 15 августа. Все поднялись рано, с зарей. На восточном горизонте
темной полосой все еще лежали тучи. По моим расчетам, А.И. Мерзляков с другой частью отряда не мог уйти далеко. Наводнение должно было задержать его где-нибудь около
реки Билимбе. Для того чтобы соединиться с ним, следовало переправиться на правый берег
реки. Сделать это надо было как можно скорее, потому что ниже в
реке воды будет больше и переправа труднее.
По мере того как становилось
темнее, он сгущался все больше и больше; скоро в нем утонули противоположный берег
реки и фанзы китайцев.
Породы, из которых слагаются ближайшие горы, в последовательном порядке от моря вверх по течению
реки располагаются так: сначала базальты, потом андезиты и порфириты, затем какая-то
темная лава с пустотами, выполненными ярко-зелеными конкрециями; далее следует мелкозернистый базальт и около
реки Буй — авгитовый андезит.
Дойдя до
реки Кулумбе, я сел на камень и стал вслушиваться в тихие, как шепот, звуки, которыми всегда наполняется тайга в часы сумерек. Безбрежный океан, сонная земля и глубокое
темное небо с миллионами неведомых светил одинаково казались величественными.
Стадо диких уток со свистом промчалось над нами, и мы слышали, как оно спустилось на
реку недалеко от нас. Уже совсем
стемнело и начинало холодать; в роще звучно щелкал соловей. Мы зарылись в сено и заснули.
Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле
реки, которая в этом месте стояла неподвижным,
темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька.
Через 2 часа
темное небо начало синеть. Можно было уже рассмотреть противоположный берег и бурелом на
реке, нанесенный водою. Мы пошли на то место, где видели зверя. На песке около воды были ясно видны отпечатки большой кошачьей лапы. Очевидно, тигр долго бродил около бивака с намерением чем-нибудь поживиться, но собаки почуяли его и забились в палатку.
После полудня погода стала заметно портиться. На небе появились тучи. Они низко бежали над землей и задевали за вершины гор. Картина сразу переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода в
реке потемнела. Я знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров на ночь.
После этого он выстрелил из ружья в воздух, затем бросился к березе, спешно сорвал с нее кору и зажег спичкой. Ярким пламенем вспыхнула сухая береста, и в то же мгновение вокруг нас сразу стало вдвое
темнее. Испуганные выстрелом изюбры шарахнулись в сторону, а затем все стихло. Дерсу взял палку и накрутил на нее горящую бересту. Через минуту мы шли назад, освещая дорогу факелом. Перейдя
реку, мы вышли на тропинку и по ней возвратились на бивак.
Около
реки и вообще по сырым местам, где больше света, росли: козья ива — полукуст-полудерево; маньчжурская смородина с трехлопастными острозубчатыми листьями; таволожка шелковистая — очень ветвистый кустарник, который легко узнать по узким листьям, любящий каменистую почву; жасмин — теневое растение с красивыми сердцевидными, заостренными листьями и белыми цветами и ползучий лимонник с
темной крупной листвой и красными ягодами, цепляющийся по кустам и деревьям.
Местность Картун можно считать границей, где кончаются смешанные и начинаются широколиственные леса. Горы в стороне от
реки покрыты кедровым лесом, который зимой резко выделяется своей
темной хвоей.
В 11 часов утра мы сделали большой привал около
реки Люганки. После обеда люди легли отдыхать, а я пошел побродить по берегу. Куда я ни обращал свой взор, я всюду видел только траву и болото. Далеко на западе чуть-чуть виднелись туманные горы. По безлесным равнинам кое-где, как оазисы,
темнели пятна мелкой кустарниковой поросли.
Глядя кругом, слушая, вспоминая, я вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце… поднял глаза к небу — но и в небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось, содрогалось; я склонился к
реке… но и там, и в этой
темной, холодной глубине, тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду — и тревога росла во мне самом.
Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; на дне ее бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь слиться с великой
рекой, спокойно сиявшей за
темной гранью круто рассеченных горных гребней.
Бывало — зайдет солнце, прольются в небесах огненные
реки и — сгорят, ниспадет на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо
темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с поля: играют зорю в лагерях.
Одни идут из любви и жалости; другие из крепкого убеждения, что разлучить мужа и жену может один только бог; третьи бегут из дому от стыда; в
темной деревенской среде позор мужей всё еще падает на жен: когда, например, жена осужденного полощет на
реке белье, то другие бабы обзывают ее каторжанкой; четвертые завлекаются на Сахалин мужьями, как в ловушку, путем обмана.
Почти до
темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело поднимается, летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу
реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Не входя в рассуждение о неосновательности причин, для которых выжигают сухую траву и жниву, я скажу только, что палы в
темную ночь представляют великолепную картину: в разных местах то стены, то
реки, то ручьи огня лезут на крутые горы, спускаются в долины и разливаются морем по гладким равнинам.
Огонь, бежавший широкой
рекою, разливая кругом яркий свет и заревом отражаясь на
темном небе, вдруг начинает разбегаться маленькими ручейками; это значит, что он встретил поверхность земли, местами сырую, и перебирается по сухим верхушкам травы; огонь слабеет ежеминутно, почти потухает, кое-где перепрыгивая звездочками, мрак одевает окрестность… но одна звездочка перескочила на сухую залежь, и мгновенно расстилается широкое пламя, опять озарены окрестные места, и снова багряное зарево отражается на
темном небе.
Вот впереди показался какой-то просвет. Я полагал, что это
река; но велико было наше разочарование, когда мы почувствовали под ногами вязкий и влажный мох. Это было болото, заросшее лиственицей с подлесьем из багульника. Дальше за ним опять стеною стоял дремучий лес. Мы пересекли болото в том же юго-восточном направлении и вступили под своды старых елей и пихт. Здесь было еще
темнее. Мы шли ощупью, вытянув вперед руки, и часто натыкались на сучья, которые как будто нарочно росли нам навстречу.
Но, по моим соображениям,
река не должна была быть далеко. Часа через полтора начало смеркаться. В лесу стало быстро
темнеть, пошел мелкий и частый дождь. Уже трудно было рассмотреть что-нибудь на земле. Нога наступала то на валежину, то на камень, то проваливалась в решетины между корнями. Одежда наша быстро намокла, но мы мало обращали внимания на это и энергично продирались сквозь заросли.
Темный предмет оказался возвышенным берегом
реки, но, к сожалению, совершенно голым.
Разгребая снег, мы нашли под ним много сухой травы и принялись ее резать ножами. В одном месте, ближе к
реке, виднелся сугроб в рост человека. Я подошел к нему и ткнул палкой. Она уперлась во что-то упругое, я тронул в другом месте и почувствовал то же упругое сопротивление. Тогда я снял лыжу и стал разгребать снежный сугроб. При свете огня показалось что-то
темное.
Направо — горы и
река,
Налево
темный лес…
Катались на лодках по Днепру, варили на той стороне
реки, в густом горько-пахучем лозняке, полевую кашу, купались мужчины и женщины поочередно — в быстрой теплой воде, пили домашнюю запеканку, пели звучные малороссийские песни и вернулись в город только поздним вечером, когда
темная бегучая широкая
река так жутко и весело плескалась о борта их лодок, играя отражениями звезд, серебряными зыбкими дорожками от электрических фонарей и кланяющимися огнями баканов.
Уж запаслись мужики
Зверем из
темного бора,
Рыбой из вольной
реки.
В почти совершенно еще
темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами
реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
От
реки несло неприятной сыростью; мелкий дождик тихонько набежал и испестрил крошечными
темными пятнами сильно надоевшие мне глупые серые бревна, около которых я скитался.
Человек видел свои желания и думы в далеком, занавешенном
темной, кровавой завесой прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к миру, видя в нем друзей, которые давно уже единомышленно и твердо решили добиться на земле правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями, пролили
реки крови своей ради торжества жизни новой, светлой и радостной.
Река, задержанная плотиной, была широка и неподвижна, как большой пруд. По обеим ее сторонам берега уходили плоско и ровно вверх. На них трава была так ровна, ярка и сочна, что издали хотелось ее потрогать рукой. Под берегами в воде зеленел камыш и среди густой,
темной, круглой листвы белели большие головки кувшинок.
Вскоре пикник кончился. Ночь похолодела, и от
реки потянуло сыростью. Запас веселости давно истощился, и все разъезжались усталые. Недовольные, не скрывая зевоты. Ромашов опять сидел в экипаже против барышень Михиных и всю дорогу молчал. В памяти его стояли черные спокойные деревья, и
темная гора, и кровавая полоса зари над ее вершиной, и белая фигура женщины, лежавшей в
темной пахучей траве. Но все-таки сквозь искреннюю, глубокую и острую грусть он время от времени думал про самого себя патетически...
Однажды,
темною порою,
По камням берегом крутым
Наш витязь ехал над
рекою.