Неточные совпадения
«Грехи, грехи, — послышалось
Со всех сторон. — Жаль Якова,
Да жутко и за барина, —
Какую принял казнь!»
—
Жалей!.. — Еще прослушали
Два-три рассказа страшные
И горячо заспорили
О
том, кто всех грешней?
Один сказал: кабатчики,
Другой сказал: помещики,
А третий — мужики.
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный и зажиточный...
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с
тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не
жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
— Нет, право, я иногда
жалею, что послушалась мама. Как бы хорошо было в деревне! А
то я вас всех измучала, и деньги мы тратим…
«Кити!
та самая Кити, в которую был влюблен Вронский, — подумала Анна, —
та самая, про которую он вспоминал с любовью. Он
жалеет, что не женился на ней. А обо мне он вспоминает с ненавистью и
жалеет, что сошелся со мной».
Долли была в отчаяньи, ненавидела мужа, презирала,
жалела, решалась развестись, отказать, но кончила
тем, что согласилась продать часть своего имения.
Теперь или никогда надо было объясниться; это чувствовал и Сергей Иванович. Всё, во взгляде, в румянце, в опущенных глазах Вареньки, показывало болезненное ожидание. Сергей Иванович видел это и
жалел ее. Он чувствовал даже
то, что ничего не сказать теперь значило оскорбить ее. Он быстро в уме своем повторял себе все доводы в пользу своего решения. Он повторял себе и слова, которыми он хотел выразить свое предложение; но вместо этих слов, по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению, он вдруг спросил...
Кити встала за столиком и, проходя мимо, встретилась глазами с Левиным. Ей всею душой было жалко его,
тем более, что она
жалела его в несчастии, которого сама была причиною. «Если можно меня простить,
то простите, — сказал ее взгляд, — я так счастлива».
— Не потеря
того, чего нет теперь, не это, — продолжал Алексей Александрович. — Я не
жалею. Но я не могу не стыдиться пред людьми за
то положение, в котором нахожусь. Это дурно, но я не могу, я не могу.
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти слезы, и не только утерла слезы, но села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо было показать ему, что она недовольна
тем, что он не вернулся, как обещал, только недовольна, но никак не показывать ему своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно было
жалеть о себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за
то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась в положение борьбы.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за
то, что чай был слаб, главное же, за
то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все, делал глупости, но состояние ― последнее дело, я его не
жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
— Очень
жалею, что ты не хочешь понять, — перебил он ее, с упорством желая высказать свою мысль, — неопределенность состоит в
том, что тебе кажется, что я свободен.
Обдумывая, что он скажет, он
пожалел о
том, что для домашнего употребления, так незаметно, он должен употребить свое время и силы ума; но, несмотря на
то, в голове его ясно и отчетливо, как доклад, составилась форма и последовательность предстоящей речи.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и
та скачка, в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому,
то он только так приедет, и приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не
жалеть тройки.
Он
жалел и сына больше, чем прежде, и упрекал себя теперь за
то, что слишком мало занимался им.
Он простил Вронскому и
жалел его, особенно после
того, как до него дошли слухи об его отчаянном поступке.
А поболтать было бы о чем: кругом народ дикий, любопытный; каждый день опасность, случаи бывают чудные, и тут поневоле
пожалеешь о
том, что у нас так мало записывают.
Эх, брат Чичиков,
то есть как я
жалел, что тебя не было.
Если бы хоть кто-нибудь из
тех людей, которые любят добро, да употребили бы столько усилий для него, как вы для добыванья своей копейки!.. да умели бы так пожертвовать для добра и собственным самолюбием, и честолюбием, не
жалея себя, как вы не
жалели для добыванья своей копейки!..
Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не
пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против
той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые.
Но тише! Слышишь? Критик строгий
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогий
И нашей братье рифмачам
Кричит: «Да перестаньте плакать,
И всё одно и
то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
— Ты прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
И мыслей мертвый капитал
Отвсюду воскресить прикажешь:
Не так ли, друг? — Ничуть. Куда!
«Пишите оды, господа...
— И на что бы так много! — горестно сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. — Пан, пан! уйдем скорее! Видите, какой тут нехороший народ! — сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на руке деньги, как бы
жалея о
том, что не запросил более.
Впрочем, это наставление было вовсе излишне, потому что ректор и профессоры-монахи не
жалели лоз и плетей, и часто ликторы [Ликторы — помощники консула.] по их приказанию пороли своих консулов так жестоко, что
те несколько недель почесывали свои шаровары.
Человек действия, он мысленно опережал ход событий,
жалея лишь о
том, что ими нельзя двигать так же просто и скоро, как шашками.
— Ну, если так, — даже с некоторым удивлением ответил Свидригайлов, рассматривая Раскольникова, — если так,
то вы и сами порядочный циник. Материал, по крайней мере, заключаете в себе огромный. Сознавать много можете, много… ну да вы и делать-то много можете. Ну, однако ж, довольно. Искренно
жалею, что с вами мало переговорил, да вы от меня не уйдете… Вот подождите только…
— Имел даже честь и счастие встретить вашу сестру, — образованная и прелестная особа. Признаюсь, я
пожалел, что мы тогда с вами до
того разгорячились. Казус! А что я вас тогда, по поводу вашего обморока, некоторым взглядом окинул, —
то потом оно самым блистательным образом объяснилось! Изуверство и фанатизм! Понимаю ваше негодование. Может быть, по поводу прибывшего семейства квартиру переменяете?
Скорби, скорби искал я на дне его, скорби и слез, и вкусил и обрел; а
пожалеет нас
тот, кто всех
пожалел и кто всех и вся понимал, он единый, он и судия.
Плач бедной, чахоточной, сиротливой Катерины Ивановны произвел, казалось, сильный эффект на публику. Тут было столько жалкого, столько страдающего в этом искривленном болью, высохшем чахоточном лице, в этих иссохших, запекшихся кровью губах, в этом хрипло кричащем голосе, в этом плаче навзрыд, подобном детскому плачу, в этой доверчивой, детской и вместе с
тем отчаянной мольбе защитить, что, казалось, все
пожалели несчастную. По крайней мере Петр Петрович тотчас же
пожалел.
—
Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к
тому же весьма важное дело по моей адвокатской части в сенате. Не упоминаю уже о
тех заботах, которые и вы угадаете. Ваших,
то есть мамашу и сестрицу, жду с часу на час…
Катерина. Э! Что меня
жалеть, никто виноват — сама на
то пошла. Не
жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь:
Но если помолчать во время не умеешь
И ближнего ушей ты не
жалеешь:
То ведай, что твои и проза и стихи
Тошнее будут всем Демьяновой ухи.
Кнуров. Вы можете мне сказать, что она еще и замуж-то не вышла, что еще очень далеко
то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь, может быть, что и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтоб вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не
пожалею… Что вы улыбаетесь?
Позвольте, батюшка. Вот-с — Чацкого, мне друга,
Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит,
то есть в
том он пользы не находит,
Но захоти — так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой
И славно пишет, переводит.
Нельзя не
пожалеть, что с эдаким умом…
— Именно бескорыстный. А я, Аркадий Николаич, не только боготворю его, я горжусь им, и все мое честолюбие состоит в
том, чтобы со временем в его биографии стояли следующие слова: «Сын простого штаб-лекаря, который, однако, рано умел разгадать его и ничего не
жалел для его воспитания…» — Голос старика перервался.
Он вздрогнул. Ему не стало ни больно, ни совестно… Он не допускал даже возможности сравнения между женой и Фенечкой, но он
пожалел о
том, что она вздумала его отыскивать. Ее голос разом напомнил ему: его седые волосы, его старость, его настоящее…
Он усмехался, слушая наивные восторги, и опасливо смотрел через очки вниз. Спуск был извилист, крут, спускались на тормозах, колеса отвратительно скрежетали по щебню. Иногда серая лента дороги изгибалась почти под прямым углом; чернобородый кучер туго натягивал вожжи, экипаж наклонялся в сторону обрыва, усеянного острыми зубами каких-то необыкновенных камней. Это нервировало, и Самгин несколько раз
пожалел о
том, что сегодня Варвара разговорчива.
Он чувствовал себя растроганным, он как будто
жалел баррикаду и в
то же время был благодарен кому-то, за что-то.
Но этот народ он не считал
тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все любят,
жалеют и единодушно желают ему счастья.
Он впервые
пожалел о
том, что, слишком поглощенный ею, не создал ни в обществе, ни среди адвокатов прочных связей.
«Вот как приходится жить», — думал он,
жалея себя, обижаясь на кого-то и в
то же время немножко гордясь
тем, что испытывает неудобства, этой гордостью смягчалось ощущение неудачи начала его службы отечеству.
Пожалей меня за
то, что я медлю
На границе моего желания…
Он оправдал это
тем, что несколько раз был свидетелем многих убийств, и вспоминал утешительную пословицу: «В драке волос не
жалеют».
— Но — не вздумайте сочувствовать,
жалеть и
тому подобное. И — не питайте амурных надежд, я уже достаточно устала от любви. И вообще от всякого свинства. Будем добрыми друзьями — хорошо?
Но — чего я
жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с
той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
— Эх, Варвара Кирилловна, что уж скрывать! Я ведь понимаю: пришло время перемещения сил, и на должность дураков метят умные. И — пора! И даже справедливо. А уж если желаем справедливости,
то, конечно,
жалеть нечего. Я ведь только против убийств, воровства и вообще беспорядков.
И тут Клим Самгин впервые горестно
пожалел о
том, что у него нет человека, с которым он мог бы откровенно говорить о себе.
Ругаясь, он подумал о
том, как цинично могут быть выражены мысли, и еще раз
пожалел, что избрал юридический факультет. Вспомнил о статистике Смолине, который оскорбил товарища прокурора, потом о длинном языке Тагильского.
«Идол. Златоглазый идол», — с чувством восхищения подумал он, но это чувство тотчас исчезло, и Самгин
пожалел — о себе или о ней? Это было не ясно ему. По мере
того как она удалялась, им овладевала смутная тревога. Он редко вспоминал о
том, что Марина — член какой-то секты. Сейчас вспомнить и думать об этом было почему-то особенно неприятно.
«Едва ли в деревне есть люди, которых она
жалеет… Может быть, она выдвигает людей вперед только для
того, чтоб избавиться от них… Играет на их честолюбии. Сознательно и бессознательно играет». Утешительно вспомнились рассказы Чехова и Бунина о мужиках…
— Если правда, что вы заплакали бы, не услыхав, как я ахнул от вашего пения,
то теперь, если вы так уйдете, не улыбнетесь, не подадите руки дружески, я…
пожалейте, Ольга Сергевна! Я буду нездоров, у меня колени дрожат, я насилу стою…
«Видно, не дано этого блага во всей его полноте, — думал он, — или
те сердца, которые озарены светом такой любви, застенчивы: они робеют и прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть,
жалеют их, прощают им во имя своего счастья, что
те топчут в грязь цветок, за неимением почвы, где бы он мог глубоко пустить корни и вырасти в такое дерево, которое бы осенило всю жизнь».