Неточные совпадения
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души
человека, имеющего в руках своих судьбу себе подобных! И во-первых,
толпа скаредных льстецов…
Тем не менее вопрос «охранительных
людей» все-таки не прошел даром. Когда
толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько
человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Реформы, затеянные Грустиловым, были встречены со стороны их громким сочувствием; густою
толпою убогие
люди наполняли двор градоначальнического дома; одни ковыляли на деревяшках, другие ползали на четверинках.
Но если и затем
толпа будет продолжать упорствовать, то надлежит: набежав с размаху, вырвать из оной одного или двух
человек, под наименованием зачинщиков, и, отступя от бунтовщиков на некоторое расстояние, немедля распорядиться.
Таков был первый глуповский демагог. [Демаго́г —
человек, добивающийся популярности в народе лестью, лживыми обещаниями, потворствующий инстинктам
толпы.]
Всё, что ей казалось возможно прежде, теперь так трудно было сообразить, особенно в шумящей
толпе всех этих безобразных
людей, не оставлявших ее в покое.
В Соборе Левин, вместе с другими поднимая руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё то, на что надеялся губернатор. Церковная служба всегда имела влияние на Левина, и когда он произносил слова: «целую крест» и оглянулся на
толпу этих молодых и старых
людей, повторявших то же самое, он почувствовал себя тронутым.
В среде
людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о чем другом не говорили и не писали, как о Славянском вопросе и Сербской войне. Всё то, что делает обыкновенно праздная
толпа, убивая время, делалось теперь в пользу Славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские наряды, пиво, трактиры — всё свидетельствовало о сочувствии к Славянам.
Те же, как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож; те же, Бог знает кто, разноцветные женщины, и мундиры, и сюртуки; та же грязная
толпа в райке, и во всей этой
толпе, в ложах и в первых рядах, были
человек сорок настоящих мужчин и женщин. И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание и с ними тотчас же вошел в сношение.
Жеребец, с усилием тыкаясь ногами, укоротил быстрый ход своего большого тела, и кавалергардский офицер, как
человек, проснувшийся от тяжелого сна, оглянулся кругом и с трудом улыбнулся.
Толпа своих и чужих окружила его.
Левин не сел в коляску, а пошел сзади. Ему было немного досадно на то, что не приехал старый князь, которого он чем больше знал, тем больше любил, и на то, что явился этот Васенька Весловский,
человек совершенно чужой и лишний. Он показался ему еще тем более чуждым и лишним, что, когда Левин подошел к крыльцу, у которого собралась вся оживленная
толпа больших и детей, он увидал, что Васенька Весловский с особенно ласковым и галантным видом целует руку Кити.
Подымаясь по узкой тропинке к Елисаветинскому источнику, я обогнал
толпу мужчин, штатских и военных, которые, как я узнал после, составляют особенный класс
людей между чающими движения воды.
При ней как-то смущался недобрый
человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как никогда в жизни своей ни с кем, и — странный обман! — с первых минут разговора ему уже казалось, что где-то и когда-то он знал ее, что случилось это во дни какого-то незапамятного младенчества, в каком-то родном доме, веселым вечером, при радостных играх детской
толпы, и надолго после того как-то становился ему скучным разумный возраст
человека.
Человек десяток козаков отделилось тут же из
толпы; некоторые из них едва держались на ногах — до такой степени успели нагрузиться, — и отправились прямо к Кирдяге, объявить ему о его избрании.
— Нет, вы оставайтесь! — закричали из
толпы, — нам нужно было только прогнать кошевого, потому что он баба, а нам нужно
человека в кошевые.
Порода наблюдательных
людей в течение дня замечала неоднократно неизвестную, странную на взгляд девушку, проходящую среди яркой
толпы с видом глубокой задумчивости.
Что это? — вскрикнула она, взглянув на
толпу в сенях и на
людей, протеснявшихся с какою-то ношей в ее комнату.
Раскольников не привык к
толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к
людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда
людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Люди толпой шли по улицам; ремесленники и занятые
люди расходились по домам, другие гуляли; пахло известью, пылью, стоячею водой.
В это время из-за высоты, находившейся в полверсте от крепости, показались новые конные
толпы, и вскоре степь усеялась множеством
людей, вооруженных копьями и сайдаками.
Гоголь и Достоевский давали весьма обильное количество фактов, химически сродных основной черте характера Самгина, — он это хорошо чувствовал, и это тоже было приятно. Уродливость быта и капризная разнузданность психики объясняли Самгину его раздор с действительностью, а мучительные поиски героями Достоевского непоколебимой истины и внутренней свободы, снова приподнимая его, выводили в сторону из
толпы обыкновенных
людей, сближая его с беспокойными героями Достоевского.
Приятно было наблюдать за деревьями спокойное, парадное движение праздничной
толпы по аллее.
Люди шли в косых лучах солнца встречу друг другу, как бы хвастливо показывая себя, любуясь друг другом. Музыка, смягченная гулом голосов, сопровождала их лирически ласково. Часто доносился веселый смех, ржание коня, за углом ресторана бойко играли на скрипке, масляно звучала виолончель, женский голос пел «Матчиш», и Попов, свирепо нахмурясь, отбивая такт мохнатым пальцем по стакану, вполголоса, четко выговаривал...
Но
люди, стоявшие прямо против фронта, все-таки испугались, вся масса их опрокинулась глубоко назад, между ею и солдатами тотчас образовалось пространство шагов пять, гвардии унтер-офицер нерешительно поднял руку к шапке и грузно повалился под ноги солдатам, рядом с ним упало еще трое, из
толпы тоже, один за другим, вываливались
люди.
Диомидов вертел шеей, выцветшие голубые глаза его смотрели на
людей холодно, строго и притягивали внимание слушателей, все они как бы незаметно ползли к ступенькам крыльца, на которых, у ног проповедника, сидели Варвара и Кумов, Варвара — глядя в
толпу, Кумов — в небо, откуда падал неприятно рассеянный свет, утомлявший зрение.
А он, как пьяный, ничего не чувствует, снова ввернется в
толпу, кричит: «Падаль!» Клим Иванович, не в том дело, что
человек буянит, а в том, что из десяти семеро одобряют его, а если и бьют, так это они из осторожности.
Самгин ярко вспомнил, как на этой площади стояла, преклонив колена пред царем,
толпа «карликовых
людей», подумал, что ружья, повозки, собака — все это лишнее, и, вздохнув, посмотрел налево, где возвышался поседевший купол Исакиевского собора, а над ним опрокинута чаша неба, громадная, но неглубокая и точно выточенная из серого камня.
Носильщики, поставив гроб на мостовую, смешались с
толпой; усатый
человек, перебежав на панель и прижимая палку к животу, поспешно уходил прочь; перед Алиной стоял кудрявый парень, отталкивая ее, а она колотила его кулаками по рукам; Макаров хватал ее за руки, вскрикивая...
Сквозь
толпу, уже разреженную, он снова перешел площадь у Никитских ворот и, шагая по бульвару в одном направлении со множеством
людей, обогнал Лютова, не заметив его. Он его узнал, когда этот беспокойный
человек, подскочив, крикнул в ухо ему...
Захлестывая панели,
толпа сметала с них
людей, но сама как будто не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее, двигалась более медленно. Она не успевала поглотить и увлечь всех
людей, многие прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
Через плетень на улицу перевалился
человек в красной рубахе, без пояса, босой, в подсученных до колен штанах; он забежал вперед
толпы и, размахивая руками, страдальчески взвизгнул...
Это командовал какой-то чумазый, золотоволосый
человек, бесцеремонно расталкивая
людей; за ним, расщепляя
толпу, точно клином, быстро пошли студенты, рабочие, и как будто это они толчками своими восстановили движение, —
толпа снова двинулась, пение зазвучало стройней и более грозно.
Люди вокруг Самгина отодвинулись друг от друга, стало свободнее, шорох шествия уже потерял свою густоту, которая так легко вычеркивала голоса
людей.
Выбежав на площадь,
люди разноголосо ухнули, попятились, и на секунды вокруг Самгина все замолчали, боязливо или удивленно. Самгина приподняло на ступень какого-то крыльца, на углу, и он снова видел
толпу, она двигалась, точно чудовищный таран, отступая и наступая, — выход вниз по Тверской ей преграждала рота гренадер со штыками на руку.
«Взволнован, этот выстрел оскорбил его», — решил Самгин, медленно шагая по комнате. Но о выстреле он не думал, все-таки не веря в него. Остановясь и глядя в угол, он представлял себе торжественную картину: солнечный день, голубое небо, на площади, пред Зимним дворцом, коленопреклоненная
толпа рабочих, а на балконе дворца, плечо с плечом, голубой царь, священник в золотой рясе, и над неподвижной, немой массой
людей плывут мудрые слова примирения.
Самгин все замедлял шаг, рассчитывая, что густой поток
людей обтечет его и освободит, но
люди все шли, бесконечно шли, поталкивая его вперед. Его уже ничто не удерживало в
толпе, ничто не интересовало; изредка все еще мелькали знакомые лица, не вызывая никаких впечатлений, никаких мыслей. Вот прошла Алина под руку с Макаровым, Дуняша с Лютовым, синещекий адвокат. Мелькнуло еще знакомое лицо, кажется, — Туробоев и с ним один из модных писателей, красивый брюнет.
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку в основную массу
толпы влилась небольшая группа,
человек сто молодежи, впереди шел остролицый
человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу;
человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
— Героем времени постепенно становится
толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать все более заметным уклоном «здравомыслящих»
людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Обе фигурки на фоне огромного дворца и над этой тысячеглавой, ревущей
толпой были игрушечно маленькими, и Самгину казалось, что чем лучше видят
люди игрушечность своих владык, тем сильнее становится восторг
людей.
Толпа, отхлынув от собора, попятилась к решетке сада, и несколько минут Самгин не мог видеть ничего, кроме затылков, но вскоре
люди, обнажая головы, начали двигаться вдоль решетки, молча тиская друг друга, и пред Самгиным поплыли разнообразные, но одинаково серьезно настроенные профили.
Он полюбовался сочетанием десятка слов, в которые он включил мысль и образ. Ему преградила дорогу небольшая группа
людей, она занимала всю панель, так же как другие прохожие, Самгин, обходя
толпу, перешел на мостовую и остановился, слушая...
Не торопясь отступала плотная масса рабочих,
люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело
толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее, бежали прочь, падали на землю и корчились, ползли, а многие ложились на снег в позах безнадежно неподвижных.
Самгин подвинулся к решетке сада как раз в тот момент, когда солнце, выскользнув из облаков, осветило на паперти собора фиолетовую фигуру протоиерея Славороссова и золотой крест на его широкой груди. Славороссов стоял, подняв левую руку в небо и простирая правую над
толпой благословляющим жестом. Вокруг и ниже его копошились
люди, размахивая трехцветными флагами, поблескивая окладами икон, обнажив лохматые и лысые головы. На минуту стало тихо, и зычный голос сказал, как в рупор...
Из какого-то переулка выехали шестеро конных городовых, они очутились в центре
толпы и поплыли вместе с нею, покачиваясь в седлах, нерешительно взмахивая нагайками. Две-три минуты они ехали мирно, а затем вдруг вспыхнул оглушительный свист, вой; маленький
человек впереди Самгина, хватая за плечи соседей, подпрыгивал и орал...
Свирепо рыча, гудя, стреляя, въезжали в гущу
толпы грузовики, привозя генералов и штатских
людей, бережливо выгружали их перед лестницей, и каждый такой груз как будто понижал настроение
толпы, шум становился тише, лица
людей задумчивее или сердитей, усмешливее, угрюмей. Самгин ловил негромкие слова...
У Никитских ворот шествие тоже приостановилось,
люди сжались еще теснее, издали, спереди по
толпе пробежал тревожный говорок…
Университет ничем не удивил и не привлек Самгина. На вступительной лекции историка он вспомнил свой первый день в гимназии. Большие сборища
людей подавляли его, в
толпе он внутренне сжимался и не слышал своих мыслей; среди однообразно одетых и как бы однолицых студентов он почувствовал себя тоже обезличенным.
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые
люди в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой
толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
В одну минуту эта
толпа заполнила улицу, влилась за ограду,
человек со знаменем встал пред ступенями входа.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные
толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а
люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
«Есть
люди, которые живут, неустанно, как жернова — зерна, перемалывая разнородно тяжелые впечатления бытия, чтобы открыть в них что-то или превратить в ничто. Такие
люди для этой
толпы идиотов не существуют. Она — существует».
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало
человек пять веселых солдат; в центре
толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист в папахе. Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.