Неточные совпадения
Осенью Варвара и Кумов уговорили Самгина послушать проповедь Диомидова, и
тихим, теплым
вечером Самгин видел его на задворках деревянного, двухэтажного
дома, на крыльце маленькой пристройки с крышей на один скат, с двумя окнами, с трубой, недавно сложенной и еще не закоптевшей.
На первый раз для Привалова с особенной рельефностью выступили два обстоятельства: он надеялся, что шумная жизнь с
вечерами, торжественными обедами и парадными завтраками кончится вместе с медовым месяцем, в течение которого в его
доме веселился весь Узел, а затем, что он заживет
тихой семейной жизнью, о какой мечтал вместе с Зосей еще так недавно.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя
вечером на каменном порожке инвалидного
дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора
тихая».
Вечерами приходил ее жених — маленький, бойкий человечек, белобрысый, с пушистыми усами на загорелом круглом лице; он, не уставая, смеялся целый
вечер и, вероятно, мог бы смеяться целый день. Они уже были обручены, и для них строился новый
дом в одной из лучших улиц города — самой чистой и
тихой. Горбун никогда не был на этой стройке и не любил слушать, когда говорили о ней. Жених хлопал его по плечам маленькой, пухлой рукой, с кольцами на ней, и говорил, оскаливая множество мелких зубов...
Жило семейство Норков как нельзя
тише и скромнее. Кроме каких-то двух старушек и пастора Абеля, у них запросто не бывал никто. С выходом замуж Берты Ивановны, которая поселилась с своим мужем через два
дома от матери, ежедневным их посетителем сделался зять. Шульц вместе с женою навещал тещину семью аккуратно каждый
вечер и был настоящим их семьянином и сыном Софьи Карловны. Потом в
доме их, по известному читателям случаю, появился я, и в тот же день, вслед за моим выходом, Шульц привез художника Истомина.
Наступает зима. Как-то
вечером пошел снег, и все стало среди ночи белым: набережная, лодки у берега, крыши
домов, деревья. Только вода в заливе остается жутко черной и неспокойно плещется в этой белой
тихой раме.
После светлого летнего дня наступил ясный и
тихий вечер: заря пылала; до половины облитый ее багрянцем, широкий пруд стоял неподвижным зеркалом, величаво отражая в серебристой мгле своего глубокого лона и всю воздушную бездну неба, и опрокинутые, как бы почерневшие деревья, и
дом.
Только вот если нет в
доме матери, сестры или детей, то как-то жутко в зимние
вечера, и кажутся они необыкновенно длинными и
тихими.
Тот же
вечер. Конец улицы на краю города. Последние
дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют
тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
В один из июньских
вечеров, когда солнце уже зашло, но широкий след его — багрово-золотистая полоса еще красила далекий запад и пророчила назавтра
тихий и ясный день, я подъехал на Зорьке к флигелю, в котором жил Урбенин. В этот
вечер у графа предполагался «музыкальный»
вечер. Гости уже начали съезжаться, но графа не было
дома: он поехал кататься и обещал скоро вернуться.
Был
тихий летний
вечер. Янтарное солнце только что скрылось за горизонтом и своими догорающими лучами золотило края облаков в небе. Сияние его отражалось в воздухе, в воде и в окнах
домов какого-то отдаленного поселка, предвещая на завтра хорошую погоду.
Алые краски заката давно погасли.
Тихий, прохладный июльский
вечер уже сплел над садом прозрачную паутину своих грустных сумерек. В окнах большого здания засветились огни. И Бог знает почему, напомнили эти освещенные окна института другие далекие огни Милице Петрович: золотые огни белградских
домов и крепости, и огромного
дома скупщины, отраженные черными в вечерний поздний час водами Дуная.
Раз, поздним
вечером, ранней весною, звякнуло железное кольцо калитки у
дома Евпраксии Михайловны.
Тихим, слабым, чуть слышным голосом кто-то сотворил Иисусову молитву. Привратник отдал обычный «аминь» и отпер калитку. Вошел древний старец высокого роста. Преклонные лета, долгие подвиги сгорбили стан его; пожелтевшие волоса неровными всклоченными прядями висели из-под шапочки. На старце дырявая лопатинка, на ногах протоптанные корцовые лапти; за плечами невеликий пещур.