Религиозные образы, реализующие и выражающие религиозное содержание, представляют собою то, что обычно называют мифом. Мифу в религии принадлежит роль, аналогичная той, какая свойственна понятию или суждению в
теоретической философии: от его понимания зависит оценка религиозно-догматического сознания.
Неточные совпадения
Религиозная
философия предполагает соединение
теоретического и практического разума, достижение целостности в познании.
Козлов и Лопатин свидетельствуют о том, что в России была самостоятельная философская мысль, но они не представляют оригинальной русской
философии, всегда тоталитарной по постановке проблем, всегда соединяющей
теоретический и практический разум, всегда окрашенной религиозно.
С. Трубецкой в своих исторических и
теоретических работах блестяще проследил судьбу идеи Логоса в
философии, но, к сожалению, не довел своего дела до конца.]
И тем самым религия становится независимой от этики, эстетики,
теоретического познания,
философии и науки, ибо имеет свою собственную опору, свой собственный орган восприятия.
Это переживание качественно иное, нежели в
философии, ибо оно существует не в виде
теоретических постижений, но в своей конкретности, как жизненное восприятие, опыт, и выражением этого опыта являются догматы.
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей
философией и религиозной
философией: «Религиозная метафизика отличается от
теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как
теоретическая метафизика идет путем научной индукции.
Напротив, в
философии Канта, именно в его учении об «идеях» как предельных понятиях, а равно и в учении о различении суждений практического разума от
теоретического разума и «силы суждения» заключается implicite [Неявно, в скрытом состоянии (нем.).] целая теория мифотворчества, хотя и отрицательного или агностического содержания.
Отсюда следует, что и религиозная
философия требует свободы исследования, а следовательно, и
теоретического сомнения совершенно в такой же степени, как и всякая иная
философия; на ее стороне имеется при этом даже преимущество остроты критического зрения, потому что она сознает свою религиозную обусловленность и знает ее опасные стороны.
Если же
философии реально доступна не истина, а лишь истинность,
теоретическая причастность сверхтеоретической Истине, этим установ‑II ястся не только происхождение ее из греховной расщепленности бытия, но и реальная связь с этой Истиной, которая открывается в
философии и говорит философствующему разуму на языке, ему доступном.
И это, прежде всего, потому, что Истина вовсе не есть та
теоретическая истина, которой ищет
философия.
Тогда-то и произошел крутой переворот в его судьбе. Из артиллерийского полковника и профессора академии он очутился в ссылке, откуда и бежал за границу, но это сделалось уже после того, как я вернулся в Петербург в январе 1871 года. В идеях и настроениях Лаврова произошло также сильное движение влево, и он из
теоретического мыслителя, социолога и историка
философии превратился в ярого врага царизма, способного испортить служебную карьеру и рисковать ссылкой.