Неточные совпадения
— Я не знаю, какие они были люди. А Иван Иванович — человек, какими должны быть все и всегда. Он что скажет, что задумает, то и исполнит. У него мысли верные,
сердце твердое — и есть характер. Я доверяюсь ему во всем, с ним не страшно ничто, даже сама жизнь!
Тогда в этом
твердом, непреклонном женском
сердце неотразимо созрел план удара.
«Отдай якорь!» — раздалось для нас в последний раз, и
сердце замерло и от радости, что ступаешь на
твердую землю, чтоб уже с нею не расставаться, и от сожаления, что прощаешься с морем, чтобы к нему не возвращаться более.
Их было четверо: иеромонахи отец Иосиф и отец Паисий, иеромонах отец Михаил, настоятель скита, человек не весьма еще старый, далеко не столь ученый, из звания простого, но духом
твердый, нерушимо и просто верующий, с виду суровый, но проникновенный глубоким умилением в
сердце своем, хотя видимо скрывал свое умиление до какого-то даже стыда.
Впрочем, встал он с постели не более как за четверть часа до прихода Алеши; гости уже собрались в его келью раньше и ждали, пока он проснется, по
твердому заверению отца Паисия, что «учитель встанет несомненно, чтоб еще раз побеседовать с милыми
сердцу его, как сам изрек и как сам пообещал еще утром».
Вместо
твердого древнего закона — свободным
сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, — но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?
Князь высказал свою фразу из прописей в
твердой уверенности, что она произведет прекрасное действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить душу такого человека и особенно в таком положении, как генерал. Во всяком случае, надо было отпустить такого гостя с облегченным
сердцем, и в том была задача.
Ее доброе большое лицо вздрагивало, глаза лучисто улыбались, и брови трепетали над ними, как бы окрыляя их блеск. Ее охмеляли большие мысли, она влагала в них все, чем горело ее
сердце, все, что успела пережить, и сжимала мысли в
твердые, емкие кристаллы светлых слов. Они все сильнее рождались в осеннем
сердце, освещенном творческой силой солнца весны, все ярче цвели и рдели в нем.
Моя комната. Еще зеленое, застывшее утро. На двери шкафа осколок солнца. Я — в кровати. Сон. Но еще буйно бьется, вздрагивает, брызжет
сердце, ноет в концах пальцев, в коленях. Это — несомненно было. И я не знаю теперь: что сон — что явь; иррациональные величины прорастают сквозь все прочное, привычное, трехмерное, и вместо
твердых, шлифованных плоскостей — кругом что-то корявое, лохматое…
У него есть глаза и
сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое
сердце на ключ, и тогда у судьи такие
твердые лапы, что скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук…
«Солдаты, — говорит он
твердым голосом, конечно, по-немецки, — прошу вас о товарищеской услуге: цельтесь в
сердце!» Чувствительный лейтенант, едва скрывая слезы, машет белым платком.
Или, быть может, в слезах этих высказывается сожаление о напрасно прожитых лучших годах моей жизни? Быть может, ржавчина привычки до того пронизала мое
сердце, что я боюсь, я трушу перемены жизни, которая предстоит мне? И в самом деле, что ждет меня впереди? новые борьбы, новые хлопоты, новые искательства! а я так устал уж, так разбит жизнью, как разбита почтовая лошадь ежечасною ездою по каменистой
твердой дороге!
— Ах, не скоро! ах, не скоро! Нужно очень-очень
твердую руку, а наш генерал уж слаб и стар. Сердце-то у него по-прежнему горит, да рука уж не та… Благодарение богу, общество как будто просыпается…
— Ничего не будет, уж я чувствую, — сказал барон Пест, с замиранием
сердца думая о предстоящем деле, но лихо на бок надевая фуражку и громкими
твердыми шагами выходя из комнаты, вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым чувством страха торопились к своим местам. «Прощайте, господа», — «До свиданья, господа! еще нынче ночью увидимся», — прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.
Я воображаю, что ему смутно представлялись дорогою многие весьма интересные вещи, на многие темы, но вряд ли он имел какую-нибудь
твердую идею или какое-нибудь определенное намерение при въезде на площадь пред губернаторским домом. Но только лишь завидел он выстроившуюся и твердо стоявшую толпу «бунтовщиков», цепь городовых, бессильного (а может быть, и нарочно бессильного) полицеймейстера и общее устремленное к нему ожидание, как вся кровь прилила к его
сердцу. Бледный, он вышел из коляски.
«Это Максим, к ней, подлец!» — сообразил он, заметавшись по комнате, а потом, как был в туфлях, бросился на двор, бесшумно отодвинул засов ворот, приподнял щеколду калитки, согнувшись нырнул во тьму безлунной ночи.
Сердце неприятно билось, он сразу вспотел, туфли шлёпали, снял их и понёс в руках, крадучись вдоль забора на звук быстрых и
твёрдых шагов впереди.
В согласность с ним настраивается и подначальный люд. Несутся
сердца, задаются пиры и банкеты в честь виновника торжества; языки без всякого опасения предаются благодетельной гласности; произносятся спичи и тосты; указываются новые невредные источники народного благосостояния, процветания и развития; выражаются ожидания, упования и надежды, которые, при помощи шампанского, из области упований crescendo [Разрастаясь (ит.).] переходят в
твердую и непоколебимую уверенность.
Прасковья Ивановна была не красавица, но имела правильные черты лица, прекрасные умные, серые глаза, довольно широкие, длинные, темные брови, показывающие
твердый и мужественный нрав, стройный высокий рост, и в четырнадцать лет казалась осьмнадцатилетнею девицей; но, несмотря на телесную свою зрелость, она была еще совершенный ребенок и
сердцем и умом: всегда живая, веселая, она резвилась, прыгала, скакала и пела с утра до вечера.
Сердце доброе его готово было к услугам и к помощи друзьям своим, даже и с пожертвованием собственных своих польз;
твердый нрав, верою и благочестием подкрепленный, доставлял ему от всех доверенность, в которой он был неколебим; любил словесность и сам весьма хорошо писал на природном языке; знал немецкий и французский язык и незадолго пред смертию выучил и английский; умел выбирать людей, был доступен и благоприветлив всякому; но знал, однако, важною своею поступью, соединенною с приятностию, держать подчиненных своих в должном подобострастии.
Юрий едва мог скрывать свое негодование: кровь кипела в его жилах, он менялся беспрестанно в лице; правая рука его невольно искала рукоятку сабли, а левая, крепко прижатая к груди, казалось, хотела удержать
сердце, готовое вырваться наружу. Когда очередь дошла до него, глаза благородного юноши заблистали необыкновенным огнем; он окинул беглым взором всех пирующих и сказал
твердым голосом...
Все приличия были забыты: пьяные господа обнимали пьяных слуг; некоторые гости ревели наразлад вместе с песенниками; другие, у которых ноги были
тверже языка, приплясывали и кривлялись, как рыночные скоморохи, и даже важный Замятня-Опалев несколько раз приподнимался, чтоб проплясать голубца; но, видя, что все его усилия напрасны, пробормотал: «
Сердце мое смятеся и остави мя сила моя!» Пан Тишкевич хотя не принимал участия в сих отвратительных забавах, но, казалось, не скучал и смеялся от доброго
сердца, смотря на безумные потехи других.
Ваши
сердца —
твердый булат!
И тот же нож, еще теплый от крови его — ее крови, — она
твердой рукою вонзила в свою грудь и тоже верно попала в
сердце, — если оно болит, в него легко попасть.
Повторяю: тогдашнее воспитание имело в виду будущих Катонов, а для того, чтоб быть истинным Катоном, недостаточно всего себя посвятить
твердому перенесению свинств, но необходимо и
сердце иметь слегка подернутое распутством.
Струны под ее пальцами дрожали, плакали, Фоме казалось, что звуки их и тихий голос женщины ласково и нежно щекочут его
сердце… Но,
твердый в своем решении, он вслушивался в ее слова и, не понимая их содержания, думал...
При слове «завтра» лицо Саши похолодело — точно теперь только ощутило свежесть ночи, а
сердце, дрогнув, как хороший конь, вступило в новый, сторожкий,
твердый и четкий шаг. И, ловя своим открытым взглядом пронзительный, мерцающий взор Соловьева, рапортовавшего коротко, обстоятельно и точно, Погодин узнал все, что касалось завтрашнего нападения на станцию Раскосную. Сверился с картой и по рассказу Соловьева набросал план станционных жилищ.
Плохо доходили до сознания слова, да и не нужны они были: другого искало измученное
сердце — того, что в голосе, а не в словах, в поцелуе, а не в решениях и выводах. И, придавая слову «поцелуй» огромное, во всю жизнь, значение, смысл и страшный и искупительный, она спросила
твердым, как ей казалось, голосом, таким, как нужно...
«Если я буду любить и тосковать о любимых, то не всю душу принес я сюда и не чиста моя чистота», — думал Погодин с пугливой совестливостью аскета; и даже в самые горькие минуты, когда мучительно просило
сердце любви и отдыха хотя бы краткого, крепко держал себя в добровольном плену мыслей —
твердая воля была у юноши.
Он один имеет возможность трезвенно проникать в глубины человеческих
сердец, он один
твердой рукой держит все нити злоумышлении как приведенных уже в исполнение, так и проектируемых в ближайшем будущем.
Она хотела переломить себя, но с потрясающею силой хлынули из глаз ее слезы — и рыдания, поспешные, жадные рыдания огласили комнату.
Сердце во мне перевернулось… Я потерялся. Я видел Сусанну всего два раза; я догадывался, что нелегко ей было жить на свете, но я считал ее за девушку гордую, с
твердым характером, и вдруг эти неудержимые, отчаянные слезы… Господи! Да так плачут только перед смертью!
Сколь трудно знать человеческое
сердце, предвидеть все возможные действия страстей, обратить к добру их бурное стремление или остановить
твердыми оплотами, согласить частную пользу с общею; наконец — после высочайших умозрений, в которых дух человеческий, как древле Моисей на горе Синайской, с невидимым Божеством сообщается, — спуститься в обыкновенную сферу людей и тончайшую Метафизику преобразить в устав гражданский, понятный для всякого!
Нет, я мог бы еще многое придумать и раскрасить; мог бы наполнить десять, двадцать страниц описанием Леонова детства; например, как мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое ее слово; как он, зная уже имена всех птичек, которые порхали в их саду и в роще, и всех цветов, которые росли на лугах и в поле, не знал еще, каким именем называют в свете дурных людей и дела их; как развивались первые способности души его; как быстро она вбирала в себя действия внешних предметов, подобно весеннему лужку, жадно впивающему первый весенний дождь; как мысли и чувства рождались в ней, подобно свежей апрельской зелени; сколько раз в день, в минуту нежная родительница целовала его, плакала и благодарила небо; сколько раз и он маленькими своими ручонками обнимал ее, прижимаясь к ее груди; как голос его
тверже и
тверже произносил: «Люблю тебя, маменька!» и как
сердце его время от времени чувствовало это живее!
Вместе с ясным и
твердым умом Серебрянский имел и прекрасное
сердце, и потому он принял в молодом поэте самое горячее участие.
Марфа
твердым голосом сказала пустыннику: «Когда бы все небо запылало и земля, как море, восколебалась под моими ногами, и тогда бы
сердце мое не устрашилось: если Новуграду должно погибнуть, то могу ли думать о жизни своей?» Она известила его о происшествии.
Гроза молчит, с волной бездонной
В сиянье спорят небеса,
И ветер ласковый и сонный
Едва колеблет паруса, —
Корабль бежит красиво, стройно,
И
сердце путников спокойно,
Как будто вместо корабля
Под ними
твердая земля.
Само собою разумеется, что у маленькой девочки не могло быть
твердого разумного сознания о смысле и достоинстве всего, что она делает; она не могла, подобно философу какому-нибудь, продолжать делать свое, презирая крики толпы; она должна была принимать к
сердцу выходки подруг.
Во дворце были шаги. Они послышались со стороны биллиардной, прошли боскетную, потом стихли.
Сердце у старика остановилось на секунду, ему показалось, что он умрет. Потом
сердце забилось часто-часто, вперебой с шагами. Кто-то шел к Ионе, в этом не было сомнения,
твердыми шагами, и паркет скрипел уже в кабинете.
— Я, ваше сиятельство, — начал он потом, вставая и не совсем
твердым голосом, — хоть до сегодняшнего моего представления и не имел чести быть вам знаком, но, наслышавшись о вашем добром и благородном
сердце, решаюсь прямо и смело обратиться к вашему милостивому покровительству.
А ровная,
твердая поступь ближе и ближе звучит в вечерней тиши… Ничего не видит Марья Гавриловна, в глазах разостлался зеленый туман, словно с угару. Только и слышит мерные шаги, и каждый шаг ровно кипятком обдает ее наболевшее
сердце.
Сам monsieur Гржиб всетщательнейше старался показаться наилюбезнейшим хозяином, опытнейшим и
твердым администратором и наидобрейшим человеком, у которого душа и
сердце все превозмогают, кроме служебного долга. Притом же повар у него был отличный, выписанный из московского английского клуба, а купец Санин поставлял ему самые тонкие вина и превосходные сыры и сигары.
Ровно в
сердце кольнуло то слово Манефу. Побледнела она, и глаза у ней засверкали. Быстро поднялась она с места и, закинув руки за спину, крупными,
твердыми шагами стала ходить взад и вперед по келье. Душевная борьба виделась в каждом ее слове, в каждом ее движенье.
«Сострадание признал я более опасным, чем любой порок», — заявляет «
твердый» человек,
сердце которого готово разорваться от сострадания при виде ужасов жизни.
Я взглянул на эту неподвижную, прямую
твердую человеческую спину, подумал, что за нею бьется
сердце, и о том, как трудно, больно и страшно ей быть прямой и
твердой, и о том, сколько боли и страданий уже испытало это человеческое существо, как оно ни гордится и ни хмурится, — и вдруг почувствовал, что я до боли, до слез люблю Магнуса, вот этого Магнуса!
Корчась от удушья, Я прильнул лицом к самой земле — она была прохладная,
твердая и спокойная, и здесь она понравилась Мне, и как будто она вернула Мне дыхание и вернула
сердце на его место, Мне стало легче.
Бибиков, конечно, был человек
твердого характера и, может быть, государственного ума, но, я думаю, если бы ему было дано при этом немножко побольше
сердца, — это не помешало бы ему войти в историю с более приятным аттестатом.
— Вся жизнь их, — говорил он, — проходит в кружении головы и
сердца, в стрекозливом прыгании. Весь разговор их заключается в каком-то щебетанье, в болтовне о модных тряпках, о гуляньях и балах. Живу я несколько месяцев в Москве, живал в ней и прежде, и должен признаться, ныне в первый раз слышу от русской светской девушки
твердую, одушевленную, завлекающую речь.
Дерпт и Нарва — последние
твердые связи, которыми
сердце Лифляндии держалось еще к шведскому правительству, — были взяты, и вслед за тем русские торжествовали над своими неприятелями ежегодно по нескольку побед на суше и водах.
— Молва и слава о подвигах моего предместника огласилась во всех концах земли русской,
сердце мое закипело святым рвением — я отверг прелесть мира, надел власяницу на телесные оковы и странническим посохом открыл себе дорогу в пустыню Соловецкую, обрел прах предместников моих, поклонился ему, и искра
твердого, непоколебимого намерения, запавшая мне в душу, разрослась в ней и начала управлять всеми поступками моими.
Гиршфельд очутился перед лестницей, ведущей на верхнюю террасу…
Твердою поступью стал он подниматься по ней…
Сердце его, впрочем, сильно билось.
В немом восторге, с внезапно облегченным
сердцем, исполненным вдруг
твердой, непоколебимой верой в грядущее счастье, смотрел, не спуская глаз, на свою очаровательную гостью молодой человек.